Мадам Флёр

– Смотря какой, – она немного расслабилась.

– Сейчас вы носите траур, а какой же ваш любимый цвет?

Госпожа де Виньоль снова улыбнулась.

– Зеленый.

– Вам он должен идти. А цветы вы какие любите? Те, что я принес вам сегодня, подошли?

– Вполне. Но я простой человек и люблю цветы обыкновенные – ромашки, васильки, разные полевые растения… – Она пристально взглянула на виконта. – Я ведь ровно ничего не знаю о вас! Но согласилась на эту прогулку, сама не ведая почему.

– Возможно, вы устали сидеть в четырех стенах, – предположил Сезар. – А возможно, это я такой обаятельный.

Она усмехнулась.

– Может быть.

– Вы хотите знать обо мне больше? – Он дождался утвердительного кивка и продолжил: – Что ж, это несложно и недолго, ведь я совсем неинтересен! Я родился здесь, в Париже, и всю жизнь прожил здесь. Моя семья – всего лишь несколько родственников, которые обитают нынче в окрестностях Марселя, мы с ними обмениваемся поздравительными письмами на Рождество. Отец и мать мои умерли, так что я единственный наследник нашего состояния – того, что осталось от него после Революции и смены режимов – и трачу его в свое удовольствие, стараясь держаться в рамках. Провожу вечера с друзьями, пью шоколад у «Тортони», езжу в оперу, читаю русские романы.

– Русские романы? – удивилась госпожа де Виньоль.

– Да. Не увлекаетесь? Очень, очень модно. Если вы однажды примете мое приглашение и посетите вместе со мною салон мадам де Жерве, где собирается весьма любопытная публика, я познакомлю вас с некоторыми русскими. Их много сейчас в Париже. Наш город манит их, словно фонарь – мотыльков.

– Это было бы любопытно, – негромко произнесла госпожа де Виньоль.

– Значит ли это, что вы примете такое предложение? – тут же ухватился за ее слова Сезар.

– Вы слишком торопитесь. Я еще не готова выезжать в свет. И не знаю, буду ли готова когда-нибудь.

– Но вы хотели бы этого?

– Зачем же лгать? Да, хотела бы. – Она вновь усмехнулась. – Снова почувствовать радость жизни, ощущать, как рождается новый день, и радоваться после заката, что завтра солнце взойдет снова. Однако это нелегко. Нельзя себя заставить, принудить это ощутить. Нужно только ждать, пока это наступит – или не наступит никогда. Я не знаю, вернутся ли такие времена когда-либо для меня.

«Интересно, когда она овдовела? – думал Сезар. – В Париже она живет полгода, но ее муж мог скончаться намного, намного раньше. Она молода, вряд ли пробыла замужем дольше года-двух. Она так любила своего мужа, что никак не может похоронить память о нем? Ах, женщины, как же вы непросты, какие тонкие чувства вами владеют! Что может быть проще, чем позабыть и помнить – помнить хорошее, что было, и позабыть о том, как больно вспоминать! Расстаться с прошлым! Но нет. Многие выбирают жизнь с ним – и в нем. Неужели эта красавица из таких?»

Сезар знал, что такое скорбь, он очень любил родителей; и после их смерти эта боль не ушла, не покинула его окончательно. Однако он научился с нею жить. Он принял смерть как данность – однажды и с ним такое случится, однажды и его заберут на небеса, ну, или в ад, смотря сколько успеет к тому моменту нагрешить. Однако он не собирался оставаться в скорби всю свою жизнь. Это претило всей его натуре, бросало вызов его жизнелюбию – и жизнелюбие победило. Он научился снова жить так, как хотел, и радоваться каждому прожитому дню, хотя и виконту не была чужда меланхолия и скука. Но это совсем другое. Без этого никакой мыслящий человек не может, ему необходимо падение, чтобы потом забраться еще выше.

Так понимал жизнь виконт де Моро. Он осторожно возразил:

– Но ведь достаточно этого пожелать.

– Нет, – покачала головой госпожа де Виньоль, – иногда совершенно недостаточно!

Разговор, к сожалению, прервался, так как экипаж остановился перед кафе, куда и направлялись.

Глава 7

Кафе «Тортони»

Вечер прошел очень мило. Кафе «Тортони» представляло собою респектабельное заведение, где можно было встретить многих людей из высшего общества, а также людей творческих; однако виконт предусмотрительно заказал столик подальше ото всех, дабы никто не надоедал излишними разговорами, и помощник хозяина, мсье Гален, удовлетворил эту просьбу. Поэтому госпожа де Виньоль довольно быстро расслабилась и позволила втянуть себя в разговор об искусстве, о Париже и о ресторанах, в одном из которых они сейчас сидели.

– Я ни разу не была в подобном заведении…

– Быть того не может!

– Всё так. Мы с мужем мало выезжали. Я даже не знаю, есть ли рестораны в Бордо. Трактиры как-то привычней!

– Ресторан – сугубо парижское изобретение, – усмехнулся виконт де Моро. – До того, как в столице появились первые рестораны, здесь были средневековые таверны, которые опустели к началу прошлого века, поскольку требовательная публика предпочитала, чтобы повар приходил на дом. Многие и сейчас не признают заведения вроде того, в котором мы с вами сейчас сидим. Один весьма уважаемый немец по фамилии Немитц, проезжавший через Париж в 1718 году, описывал это явление приблизительно так: «Столы совершенно непригодны для иностранцев, но других столов тут нет. Приходится есть среди дюжины незнакомых персон, предварительно взяв себе прибор. Излишне скромный и вежливый человек не сможет даже поесть там толком. Ближе к центру стола усаживаются завсегдатаи, которые без перерыва рассказывают свежие анекдоты. Вооруженные неутомимыми челюстями, они набрасываются на еду по первому сигналу. Горе тому, кто медленно пережевывает пищу! Напрасно будет он обращаться к слуге – стол опустеет еще до того, как он приступит к трапезе». – Виконт постарался цитировать это напыщенным тоном, и был вознагражден.

– Вот в таких местах я бывала пару раз! – воскликнула госпожа де Виньоль. Глаза ее смеялись, и в целом она уже не походила на ту печальную и бледную женщину, какой Сезар увидел ее вчера вечером. Вдохновленный ее одобрением, он продолжил:

– Именно. Парижане изобретательны, прекрасная госпожа, и если их что-то задевает – а слова того немца определенно задели чье-то самолюбие! – то они ни перед чем не остановятся, чтобы выиграть в призрачной гонке самолюбия. Поэтому парижские трактирщики принялись совершенствоваться. Сначала рестораном называлось место, где подавали бульон и блюда из мяса и яиц. Такие рестораны, вернее, их предки, если можно говорить о них, используя термины из родословной, с индивидуальным обслуживанием «а ля карт» появились чуть меньше ста лет назад на рю де Пули, недалеко от Лувра; владельцем их был некто Буланже. Число подобных заведений быстро росло, но первым шикарным рестораном стала английская таверна в Пале-Рояль, которую содержал Антуан Бовилльер, бывший шеф-повар графа Провансальского. Своих клиентов Бовилльер принимал в роскошной обстановке, в зале со столами из красного дерева, хрустальными люстрами, скатертями с дамасским узором, с прилично одетыми слугами, винным погребом и с едой высшего качества. Свое предприятие он открыл в начале восемьдесят шестого года, а восьмого июня того же года вышло постановление парижского прево, разрешавшее поварам и рестораторам принимать клиентов и выдавать пищу до двадцати трех часов зимой и до полуночи летом.

– Вот как! – воскликнула госпожа де Виньоль и отпила крохотный глоток шоколада; судя по блаженному выражению ее лица, напиток ей нравился до чрезвычайности и был для нее лакомством. Сезар порадовался, что выбрал именно его в качестве аргумента для приглашения – чай стоит не слишком дорого и продается в аптеках, а вот шоколад по-прежнему – напиток недешевый. Так что вряд ли госпожа де Виньоль часто его пьет. А какие у нее блестящие глаза, когда она довольна, словно драгоценные камни, сияющие под робкими лучами солнца! Вдохновленный этим зрелищем, виконт едва не забыл, что надо продолжать, однако сделал над собою усилие.

– Да, отец рассказывал, как это начиналось. Он был молод в ту пору, однако дед, большой любитель развлечений, обожал пробовать все новое. Он был гурманом и не пропускал ни одного нового блюда. Пожалуй, именно поэтому в конце жизни он столько весил, – улыбнулся Сезар. – Мой отец шутил, что, возможно, именно благодаря весу дед остался жив – революционеры не смогли дотащить его до гильотины.