Безоглядная страсть

— Союзники у нас сильные, — упорствовала Энни.

— Да, сильные, объявленные враги Англии — Франция и Испания. Англичане их на дух не выносят и в лепешку разобьются, чтобы не допустить к своим берегам! Так что радости от таких союзников маловато. Да и где они? Обещал Людовик сорок тысяч человек, пушки, золото — и что прислал? Два корабля ядер — так и те не подходят к нашим пушкам по размеру.

Энни покачала головой:

— Сколько у тебя, оказывается, оправданий!

— Я просто трезво смотрю на вещи, Энни. Принц с самого начала был обречен на поражение! Ошибка его в том, что он двинулся на Лондон, вместо того чтобы остановиться и закрепить то, что ему уже удалось завоевать. Ему бы хоть оставить в завоеванных городах своих людей… — Голос его сорвался. — Кто вообще может быть уверен в победе, Энни?

— Ты так говоришь, словно все уже потеряно! Можно еще набрать людей, чтобы сохранить наши завоевания…

— Против тридцати тысяч англичан, да еще зимой? Подождал бы твой принц хотя бы до лета! Или не понимает, что, как только он вернется в Шотландию, половина его армии тотчас же разбежится по домам, к женам и детям? Дай Бог ему с другой половиной дойти до Эдинбурга… К тому же если мои сведения точны… — Поколебавшись с минуту, он прошел к столу и достал из ящика какую-то бумагу. Энни видела достаточно официальных документов, чтобы узнать на этой бумаге военные и государственные печати, а также размашистую подпись Джона Кэмпбелла, четвертого графа Лудунского, командовавшего английскими войсками, занимавшими Инвернесс.

— Армия Камберленда наступает принцу на пятки, дня через два настигнет. Так что неизвестно, успеет ли твой принц пересечь границу. А уж когда англичане войдут в Шотландию, они здесь такое устроят, что небо на землю рухнет!

— Через два дня! — всплеснула руками Энни.

— Эта бумага пришла два дня назад, так что, должно быть, они его уже настигли.

Сердце Энни оборвалось, она тревожно вгляделась в лицо мужа.

— И что ты собираешься делать?

— Если честно, то молиться лишь об одном — чтобы вся эта заварушка миновала нас. Дай Бог, чтобы все это скорее кончилось, и с минимальным ущербом для страны! Не знаю, как посмотрит на это твоя родня, я же приложу все силы, чтобы мой дом, мою семью, мой клан миновали эти беды.

— Даже если для этого тебе придется сражаться против принца?

— Мой клан ни на чьей стороне сражаться не будет, — мрачно заявил Ангус. — Их разместят по городам и деревням наблюдать за порядком. Я уже договорился об этом с графом.

— А если твои стражи увидят, что едет принц? Они будут в него стрелять?

Ангус опустил голову.

— Надеюсь, — прошептал он сквозь сжатые зубы, — что этого не произойдет. Даст Бог, вся эта заварушка разрешится мирно…

— »Вся эта заварушка»? Ты хотя бы отдаешь себе отчет, как на самом деле называется «эта заварушка»? Война, Ангус, самая настоящая война! А на войне, как известно, кто не с нами, тот против нас!

— На войне, Энни, есть и сохраняющие нейтралитет.

— Нейтралитет? Обеды в Каллоден-Хаусе, поездки в Форт-Джордж, награды правительства — это твой нейтралитет?!

— Это то подобие нейтралитета, — взорвался Ангус, — которое мне удается сохранить в данной ситуации! Кстати, о Каллоден-Хаусе. Надеюсь, ты не забыла, что сегодня вечером нас обоих там ждут?

— В Каллоден-Хаусе?

— Да, сегодня вечеринка по случаю дня рождения леди Регины Форбс. Как-никак восемьдесят лет стукнуло старушке…

— Боже мой, — всплеснула руками Энни, — совсем из головы вылетело! Надеюсь, меня ты все-таки избавишь от этого «удовольствия»? Мог бы и догадаться, что я не горю желанием лицезреть весь вечер твоего Форбса, не говоря уж об этом напыщенном идиоте Лудуне?

— Ничего, дом там большой, найдешь место спрятаться от Форбса. Как бы ты к нему ни относилась, его мамаша, между прочим, ничем не заслужила твоего неуважения. Даже моя мать, с которой ты, насколько я могу судить, считаешься, решила ехать. Об одном лишь прошу: постарайся держать свой не в меру острый язычок за зубами! И не вздумай явиться туда с ножом за поясом!

— Я, кажется, еще ни разу не появлялась на светских приемах с ножом за поясом!

— Кто знает, у тебя, чего доброго, ума хватит! — проворчал Ангус. — Ну так что?

— Что ты хочешь услышать?

— Я планирую уехать отсюда в шесть вечера. Вы окажете мне честь сопровождать меня, леди Энни Макинтош?

Вместо ответа Энни направилась в свою спальню. На пороге она обернулась.

— В шесть вечера вы будете знать мой ответ, сэр, — тем же тоном произнесла она. — Думаю, к тому времени буду знать его и я.

Глава 5

В момент, когда часы пробили шесть, Ангус уже стоял в библиотеке, облаченный в роскошный зеленый бархатный кафтан и такой же зеленый, но посветлее камзол. Последний был украшен позументами в виде дубовых листьев, а рукава богато расшитого золотом кафтана, подвернутые с нарочитой небрежностью, выставляли на обозрение пышные кружева манжет. Костюм дополняли короткий шерстяной килт в красно-зеленую клетку, башмаки, сверкавшие золотыми пряжками, и отделанный золотом ремень из мягкой ягнячьей кожи, поддерживавший парадную саблю. Как обычно, пышному парику Ангус предпочел собственные волосы, завитые у висков, а сзади стянутые в аккуратный хвостик.

Он не видел Энни весь день, не получал от нее записок и до сих пор не знал, поедет она с ним или нет. Несмотря на то что вчерашний хмель еще не выветрился окончательно, а вскоре ему наверняка предстояли новые возлияния, Ангус, последние пятнадцать минут занятый в основном тем, что нервно мерил комнату шагами, уже успел осушить пару внушительных бокалов и чуть ли не ежесекундно поглядывал на минутную стрелку часов, неумолимо подползавшую к цифре «12». Ангус заметил, как Дрена, горничная Энни, направилась в ее комнату, но счел ниже своего достоинства справляться у служанки, вызвала ли ее его жена, чтобы та помогла ей одеться для бала, или же Энни намеревается провести этот вечер дома.

Ангус в сотый, должно быть, раз поправил свою шпагу и нервно оттянул ворот рубашки, словно тот душил его. Одеваться Ангусу, как всегда, помол ал его личный слуга Роберт Харди. Ангус надеялся что болтовня слуги отвлечет его на время от мрачных мыслей. Но Роберт, всегда скупой на слова, на этот раз, как назло, был почему-то особенно молчалив — все его внимание, очевидно, было сосредоточено на удалении пылинок с бархатного кафтана хозяина. Роберт так тщательно обмахивал щеткой плечи Ангуса, что тот даже начал опасаться, как бы чрезмерное усердие слуги не повредило одежде. Старание Роберта выводило из себя Ангуса, и без того пребывавшего на грани нервного срыва.

С тех пор как Ангус помнил себя, Харди, высокий худощавый малый, служил ему верой и правдой на протяжении многих лет, не помышляя об иной участи. Но, когда Ангус привел в дом взбалмошную, необузданную рыжую дикарку — такой по крайней мере показалась она Роберту поначалу, — у старого слуги появилась даже мысль подыскать себе другого хозяина. Остальные слуги тоже были не в восторге от новой госпожи. Но однажды Роберт застал Энни с руками, по локоть перепачканными кровью, — она пыталась помочь одной из служанок, умудрившейся каким-то образом едва ли не насквозь пропороть себе руку о каминную решетку. Лишь неплохие познания в медицине и быстрые, спокойные, умелые действия Энни помогли спасти девушку. После этого случая Харди уже не смотрел на «рыжую дикарку» иначе как с уважением: любая светская дама на ее бы месте упала бы в обморок от одного вида крови, не говоря уже о том, чтобы помогать служанке… Но как бы то ни было, светского лоска Энни действительно не хватало, и Роберт задался целью — разумеется, ненавязчиво, насколько это может быть позволено слуге, — помочь госпоже ликвидировать этот недостаток. Начал он с того, что, стоя рядом на светских приемах, незаметными для посторонних одобрительными или неодобрительными кивками давал Энни понять, какую ложку или вилку следует брать для какого блюда. Так, шаг за шагом, Энни достаточно быстро постигла все премудрости светского поведения за столом. Затем слуга научил хозяйку составлять меню для званых обедов и ужинов. Наконец, чувствуя, что общее образование Энни было поверхностным, Роберт осмелел настолько, что подыскал для нее опытных учителей, обучавших Энни красноречию, чистописанию, рисованию и еще много чему… Уроки вышивания или игры на фортепьяно вызывали у Энни зевоту, но зато она уже умела переписать набело несколько страниц изящным, аккуратным почерком и добилась существенных успехов в карандашных набросках и акварели.