«Narcisse Noir / Чёрный Нарцисс» (СИ)

На самом деле Тьери, до этого рьяно защищавший Дювернуа, в последнее время был очень недоволен своим хозяином, а точнее, теми переменами, что в нём произошли. Теперь слуга постоянно думал о Гийоме, которого – Тома был прав – любил по-прежнему и жаждал видеть. Чем веселее становился арфист, тем больше огорчался Тьери, полагавший, по-видимому, что Тома должен скорбеть по Нарциссу всю жизнь. И более всего возмутило его последнее решение наследника мэтра купить новое поместье. Лерак видел в этом излишество, порождённое дурным влиянием , оказываемым на арфиста Александром Этьеном – покровителем изощрённых наслаждений, а также новым любовником в лице Франсуа де Сада. Успешно продав какие-то дальние земельные угодья, полученные в наследство, Тома вложил средства в особняк, который теперь надлежало превратить в роскошный дворец, в котором он собирался жить, - как понял Тьери, - с этим смазливым шевалье. На самом деле, Лерак был очень зол на маркиза, который пристрастил нежного и возвышенного арфиста к своим безобразным оргиям, что устраивались в его доме едва ли не каждую ночь. После них Тома возвращался домой в самом неприглядном виде, захмелевший, и с трясущимися руками, из-за чего потом не мог сыграть ни одной мелодии! Благо, скоро вернётся Его Величество, и тогда ночным гуляниям будет положен конец, и Тома вновь станет королём струн! Правда, как пройдёт встреча Дювернуа с Беранже после столь долгой разлуки, Тьери и предположить не мог. Внезапные откровения Том, несомненно, сильно поразили его, и он понимал, что не имел права столь бестактно говорить хозяину о морали, но поделать ничего с собой уже не мог.

В таких невесёлых размышлениях Лерак и заснул. А наверху, безнадёжно ожидая восхода луны в новолуние, мучился бессонницей Тома, теперь закрывший ото всех свои мысли и желания. Что творилось в его сердце на самом деле, знал только он сам, но в руках его неизменно благоухал фиалками лиловый шарф.

***

Версальский ландшафт уже выходил из сонливости зимних холодов, и шёл предпоследний день февраля, когда вдруг сгустились тучи и пошёл снег – первый в 1755-ом году. Пушистые хлопья медленно опускались на землю и тут же таяли на ней, дышавшей предвкушением встречи с весной. Зима прошла, и была она очень тёплой: заморозки лишь изредка покрывали лужи тонким слоем льда, деревья дремали в тумане, который иногда рассеивался к полудню, и самым холодным из осадков был иней, посеребривший их ветви и спящие травы.

После такой зимы снег стал настоящим праздником для обитателей дворца. Сидящий у окна, Гийом слышал раздающиеся на улице восторженные возгласы придворных дам, и весёлый хохот кавалеров, которые наслаждались этим сказочным явлением природы. К своей великой досаде, он не мог присоединиться к ним, также как не мог сделать этого во время рождественских торжеств – с самого дня возвращения из Марселя и по сей день Нарцисс болел. И хотя это лишило его возможности появляться на людях, он в тайне радовался, поскольку россказни о весёлом времяпрепровождении Тома достигли его ушей в первый же день пребывания в Версале, и при такой расстановке встречаться с арфистом он не хотел. Однако, не может всё быть так, того желает простой смертный, и несмотря на недомогание, этим вечером Гийому предстояло выйти из своего зимнего убежища – королю нужен был его голос, а Марисэ – его присутствие. Прошлой ночью, с ответным визитом, прибыли именитые гости из Марселя: оба маркиза дю Плесси, герцог де Шеврёз, граф де Бильфор, и ещё несколько титулованных дворян. Беранже не мог найти себе места от беспокойства.

Вздохнув, Гийом отошёл от окна, присаживаясь на кушетку, и его тут же потянуло в сон, которого ночью было не дождаться. Сны его были беспокойны в последнее время, и стоит отметить, что Марисэ был очень заботлив по отношению к нему: постоянно следил за ним, вовремя давал лекарства, в том числе и те, что изготавливал сам по восточным рецептам, следил за тем, чтобы Нарцисс хорошо ел и достаточно гулял во внутреннем саду. Однако, вместе с этим, он удивлял Билла своими странностями. Так, они не спали вместе и не предавались любви в определённые дни, а то и целыми неделями кряду, если этого требовали астрологические законы. Ссылаясь на них, Марисэ напрочь отказывался от всякой ласки, и несколько раз достаточно грубо пресёк чаяния Гийома, намекнув на то, что тот слишком легковозбудим, и не может сдержать чувств, когда это требуется, а чрезмерное любвеобилие пагубно сказывается на душевном состоянии. Также Марисэ стал пропадать целыми днями, уезжая куда-то, и не ставя Гийома в известность. И без того скучная череда одинаковых, зимних дней, когда даже балы устраивались не чаще одного раза в две недели, стала и вовсе унылой без Марисэ. Воспоминания о сестре всё также терзали сознание, и следует отдать должное тому, что Билл сдержал обещание и уже два раза написал матери, но до сих пор не получил ответа.

Предоставленный сам себе, Гийом часто сидел за книгами, которых в библиотеке герцога ангулемского было великое множество, но ещё чаще он, в тайне от хозяина, читал книгу-толкователь Таро. Прикасаться к картам он и до того побаивался, а после несчастья с Жаном Бартелеми, вовсе не желал больше обращаться к ним, поскольку знать всё будущее казалось ему очень страшной перспективой. Вместе с тем вопросов лишь прибавлялось, и Билл не мог дождаться весны, чтобы посетить мэтра Эттейлу, и спросить у него совета. Одним из таких вопросов была непонятная ссора, случившаяся между его возлюбленным и Александром Этьеном. При этом из уст маркиза прозвучали такие слова, о значении которых Гийом попросту отказывался думать – это было слишком страшно, однако мысли, то и дело возвращавшиеся к нечаянно услышанному разговору, не отпускали, и ничего с этим поделать юноша не мог. Оставалось только ждать встречи с алхимиком, а после… более всего Чёрного Нарцисса пугало то, что будет после.

- Сладость моя, как ваше самочувствие?

Раздавшийся над самым ухом мягкий голос Марисэ, заставил Гийома вздрогнуть и выйти из глубоких размышлений, в которых он потерял счёт времени. Обернувшись, он увидел жемчужную улыбку Лебедя, который держал в руках нечто, завёрнутое в кусок белого шёлка.

- Что это у вас? – отражая улыбку, Билл приподнялся с подушек, и потянулся за поцелуем, который сразу же и получил.

- Хотел порадовать вас, вы слишком печальны в последнее время.

С этими словами Чёрный Лебедь развернул ткань, и лучи счастья тут же озарили лицо Беранже - в ней были нежные цветы подснежника. Восторженно ахнув, Гийом бережно приподнял их, боясь обломить белоснежные головки на тонких стеблях, и понёс к столику, чтобы поставить их в вазу. Марисэ умилённо следил за каждым его движением, и проследовав сзади, стал наблюдать за тонкими, будто высеченными из мрамора пальцами Билла, что так аккуратно обхватывали стебельки, когда он брал по одному цветку и ставил в воду. Зрелище это было поистине прекрасным. Не сдержавшись, Марисэ опустился перед Нарциссом на колени, и поднеся его руку к своим губам, стал нежно целовать кончики его пальцев, и обводить языком каждый ноготок, что по своей форме, напоминал лепесток подснежника.

- Что это с вами? – прошептал Гийом, удивлённый внезапным наплывом чувств.

- То же, что и прежде - вас люблю, - не переставая покрывать поцелуями хрупкие кисти, отвечал Марисэ, глядя на Гийома снизу вверх, - вам это кажется странным?

- Нет. Но вы давно не были со мной… таким.

Беранже не мог найти подходящих слов. Почему-то действия Марисэ казались ему неискренними. Он знал, какую силу имеет над японцем его красота, но сейчас это было не вовремя.