Земные радости

— Нет, — ответил Джон, и это было правдой. — Никого даже близко не сравнить с моей любовью к тебе. Сады для меня были на первом месте, и мой господин был важнее всего, но в моей жизни всегда была ты, Элизабет. Ты моя единственная женщина.

— И какой долгий путь мы прошли, — промолвила она удивленно.

Сквозь деревянные доски пола до них доносился приглушенный шум праздника; громче всех звучал голос Иосии Херта. Потом вдруг наступила тишина, в которой раздался счастливый смех Фрэнсис, когда кто-то подкинул ее в воздух. Джон кивнул.

— Прекрасный дом, коллекция редкостей, питомник, фруктовый сад и должность при дворе короля.

— И внуки, — с удовлетворением отметила Элизабет. — Я так боялась, когда сначала у нас был один Джей, а потом у них только дочка…

— Что некому будет передать наше имя?

— Понимаю, это тщеславие, — улыбнулась она.

— У нас есть деревья, — добавил Традескант. — Цветы, фрукты, мои каштаны. Мы выхаживали их точно так же, как Джея. И теперь у нас один из величайших садов страны. Вот наше наследство. Каштаны, которые мы вырастили вместе.

Элизабет отвернулась и закрыла глаза.

— Ты всегда так говоришь, — сказала она, но без укора.

— Лежи спокойно, — попросил Джон, неуклюже поднимаясь с кровати. — Сейчас пришлю тебе горничную с горячим поссетом. Лежи спокойно и поправляйся. Этой весной ты увидишь мои нарциссы, Элизабет. И даже розовые и белые свечи на наших каштанах.

В январе, пока новорожденный рос и расцветал, Элизабет все слабела и уже не вставала с постели.

Джей пришел в сад к отцу на подмогу. Работник под руководством Традесканта выкапывал маленький саженец каштана и пересаживал его вместе с корнями в большую переносную бадью. Потом Джей вместе с помощником засунули в ручки бадьи шесты и понесли прямо в комнату с редкостями, следуя указаниям Джона, и там установили дерево перед огромным окном, где на него падал зимний свет.

— Что ты делаешь?

— Хочу заставить его расти быстрее, — резко отозвался Джон.

Рядом с деревом стоял бочонок с нарциссами, которые выкопали в саду. Их зеленые стрелки еле-еле выглядывали из сырой земли.

— Нам необходима оранжерея, — заметил Традескант. — Нужно было давным-давно построить.

— Верно, — согласился Джей. — Но для нежных заграничных растений, а не для нарциссов и каштанов. Что ты собираешься с ними делать?

— Хочу, чтобы они зацвели как можно раньше, — пояснил Джон.

— Зачем?

— Чтобы порадовать твою маму, — сообщил Традескант, умолчав о грустной части истории.

Каждый вечер Джон разводил огонь, и растения были в тепле всю ночь, ежедневно он опрыскивал их теплой водой — три-четыре раза в день. Вечером он расставлял вокруг них свечи, давая дополнительные свет и тепло. Джей посмеялся бы над ним, но в упорстве отца было что-то такое, что озадачивало его.

— Зачем им цвести раньше?

— У меня есть на то свои причины, — заявил Джон.

ВЕСНА 1634 ГОДА

Он добился своего. Когда в марте Элизабет умерла, ее комната была наполнена золотистым светом дюжин нарциссов, их прелестный запах витал в воздухе. Самое последнее, что она увидела, прежде чем устало закрыть глаза, — это лицо мужа, согретое улыбкой, и в руках у него — охапка изящных розово-белых пирамидок с его каштанового дерева.

— Тебе, — сказал Традескант.

Он наклонился и поцеловал супругу. Элизабет попыталась ответить: «Спасибо. Я люблю тебя, Джон», но тьма уже наползала, да и в любом случае он знал это.

После похорон Джон до конца сезона поселился в Отлендсе, в своем домике рядом с шелкопрядами. Теперь, когда не было Элизабет, ему не хотелось оставаться в Ламбете. Ночью он не мог уснуть. Но ему нравилось тепло уютного деревянного домика, было что-то странно успокаивающее в мыслях о том, что тысячи шелковичных червей спят в своих крошечных коконах совсем рядом, за стенкой, и во сне видят сны, какие видят только шелковичные черви.

Королева дала добро на возведение угольного сарая и оранжереи, и в короткие часы весеннего дневного света Джон руководил строительством. Получалось еще одно легкое прихотливое деревянное зданьице, напоминающее маленький деревянный дворец. Работа двигалась быстро; в письме Традескант попросил сына привезти несколько цитрусовых побегов, когда тот приедет в следующий раз.

Помимо этого строительства в холодном весеннем саду особенно нечем было заняться. Джону нравилось гулять и наблюдать, как ручьи и фонтаны мало-помалу освобождаются от листьев, как крошечные зеленые ростки из луковиц нахально пробиваются сквозь холодную землю. Когда станет теплее, он планировал сделать для четы монархов новую лужайку для игры в шары. И он следил за тем, как работники копали, переворачивали и бороновали землю, очищая ее даже от самых маленьких камушков. Только тогда земля годилась для посадок. Его помощники ворчали, когда он заставлял их копаться в старом навозе в стойлах, заливать его водой и ждать, пока тот замерзнет, потом оттает, и снова заливать его водой. Но Джон настаивал, что землю нужно подготовить, сделать плодородной и мягкой, перед тем как бросить в нее семена.

Когда подснежники под деревьями расцвели так буйно, что земля словно покрылась слоем снежно-белого и зеленого льда, Джон вспомнил своего господина Бекингема, которому нравилось любоваться первыми подснежниками в Нью-Холле. А когда появились нарциссы, Джон думал об Элизабет, которая умерла, окруженная их золотистым сиянием. Традескант был уверен, что его супруга попала сразу в рай. Она прожила жизнь так же безукоризненно, как многие другие женщины, и скончалась, освещенная золотым сиянием славы. По крайней мере, он смог дать ей это.

Что касается герцога, казалось, сам Господь, ценящий красоту, не устоял бы перед ним. Даже король любил Бекингема и каждый день молился о его душе. По мнению Джона, те два человека, которых он любил, покоились с миром. И он обнаружил, что стойко переносит короткие холодные дни и долгие холодные ночи.

Он смотрел на воду в фонтане парадного двора и размышлял о двух историях своей жизни: страсти к герцогу и ровной надежной привязанности к Элизабет. Вдруг на чашу фонтана упала тень. Он обернулся. Это был король. Джон снял шляпу и упал на колено на холодный камень.

— Сколько лет миновало со дня смерти твоего господина? — неожиданно спросил король.

Он не смотрел на Джона, глаза его не отрывались от мраморной чаши с холодной водой.

— Пять лет и семь месяцев, — тут же сообщил Джон. — Он умер в конце лета.

— Можешь встать, — разрешил король.

Он отвернулся от фонтана и пошел по дорожке, знаком велев Джону следовать за ним.

— Вряд ли можно найти замену такому ч-человеку, — пробормотал король словно для себя. — Ни в королевском совете, ни в сердце.

При мысли о Бекингеме Джон ощутил привычную тупую боль в сердце.

— Любовь женщины все же не такая, — рассуждал король. — Чтобы сохранить любовь женщины, нужно все время стараться, женщины так непостоянны. То им одно нравится, то другое. Любовь мужчины проще и н-надежнее. Когда мы с Джорджем были молоды, мы проводили дни напролет, мечтая только об охоте и забавах. Король называл нас своими дорогими р-ребятами.

Джон кивнул. Его величество вдруг остановился и повернулся к Традесканту.

— Ты встречал когда-нибудь моего брата Генриха?

— Да, — кивнул Джон. — Я был садовником у милорда Сесила в Теобальдсе, а потом в Хэтфилде. Я часто видел и принца Генриха, и короля Якова. Я и вас помню, ваше величество.

— Как ты считаешь, мой брат был похож на герцога Бекингема? Мой брат. Ну хоть в чем-то.

Традескант задумался. Они были одинаково надменны, у обоих была шальная улыбка. Оба они полагали, что весь мир влюблен в них и им остается только принимать поклонение.

— Да, — медленно промолвил Джон. — Принц во многом напоминал герцога. Но герцог был…