Фаворитка короля

— Надеюсь, встретит.

— Встретит… Как хорошо будет повидаться с ней… — Мне стало больно от этого удара, нанесенного так внезапно, однако я должна была его ожидать. Все равно больно. — Помоги мне приподняться, Алиса.

Я встала коленями на ложе, протянула руки, обхватила его за плечи, ужаснувшись тому, каким он стал худым, почти невесомым. Я давно уже предвидела наступление этой минуты, но теперь, когда она настала, меня ужаснула ее неотвратимость. Эдуард уходил от меня, я теряла и его, и ту жизнь, средоточием которой он был. Разум мой так застыл от страшной неизбежности, что я была не в силах вымолвить ни слова. Заговорил Эдуард.

— Ты ведь не была ведьмой, правда?

— Правда. Не была. Вы и без меня всегда знали, как вам поступать.

— Знал, знал. — Он сделал глубокий вдох. — Забери их себе… — Тело его слегка затряслось от неслышного смеха. — Забери, как я и говорил. Сам я не могу этого сделать… но ты можешь. Они твои… чтобы ты окончательно могла быть уверена: нищета тебе не грозит… — Он снова с трудом набрал воздух в легкие. — Ты осветила мои последние годы, была отрадой моей старости. — Тяжелое дыхание стало прерываться. — Ты когда-нибудь жалела, Алиса? О том, что мы делали?

— Нет. Ни о чем никогда не сожалела.

— И я тоже. Я люблю тебя… — Голос его замер, потом он чуть слышно прошептал: — Иисусе, смилуйся надо мною.

И перестал дышать.

Так великий король Англии скончался у меня на руках, положив голову мне на грудь. Кожа его засияла, отражая свет свечей, будто он уже был в раю. А я погубила свою душу, отказавшись сожалеть о чем бы то ни было.

— Смилуйся над ним, Господи. — Уикхем, не поднимаясь с колен, перекрестил усопшего.

— Прощайте, Эдуард. — Я не стала рыдать сразу. — Когда вы приблизитесь к престолу Господню, Филиппа будет рядом с вами.

Я выпрямилась и исполнила свой последний долг перед Эдуардом: убрала подушки, чтобы он лежал ровно, пригладила ему волосы, поправила простыни, закрывая его до самого подбородка, как он и хотел, потом уложила вытянутые руки вдоль тела, ладонями вниз.

А потом… раз уж он сам напомнил об этом… я стала снимать с его пальцев перстни. Большой неограненный рубин. Сапфир с алмазами по бокам, окруженный множеством жемчужин. Перстень с тремя бериллами. Великолепный аметист, красующийся в гордом одиночестве. Я сняла их один за другим, задушив все чувства усилием воли. Самоцветы засверкали на моей ладони…

Уикхем, прервав молитву и громко выругавшись, вскочил на ноги.

— Ради Бога! Что вы делаете?

Я повернулась и посмотрела ему в глаза. Яркий свет озарял его лицо, резко выделяя глубокие морщины и не оставляя места сомнениям в том, что именно он думает о моем поступке: негодование его было столь сильным и острым, что пронзило мне сердце. На мгновение я была так поражена, что не могла шелохнуться. Неужто Уикхем, лучший из всех церковников, каких я только знала, верит, что я способна обобрать покойника? Из одной только жадности снять с мертвого тела Эдуарда все, что представляет хоть малейшую ценность? Неужели даже Уикхем считает меня способной на подобную низость? «Жалеешь ли ты о чем-нибудь?» — спросил меня Эдуард, и я ответила, что не жалею. Однако иной раз окружавшее меня злословие становилось слишком тяжким бременем. Отчего же я одна должна служить мишенью всеобщего осуждения?

Чувства горели во мне не менее жарко, чем в Уикхеме, хотя и с большей, я думаю, злостью. Злость и ярость смешались с острой горечью потери, образуя дьявольскую смесь. Значит, Уикхем думает обо мне самое плохое, вот как? Ну что же, раз он готов осудить меня столь же решительно, как и отец Годфри, пусть так и будет. Отчаяние породило во мне желание причинять боль и самой ее испытывать, желание столь сильное, что я не могла ему противиться. Во мне кипела ярость. Самобичевание. Жажда крушить все вокруг.

Ну и пусть!

Я порву узы так называемой дружбы с Уикхемом. Растопчу остатки его уважения ко мне. Буду держаться так, как повелевает мне дурная молва. Кому какое дело? Единственный человек, которому я не была безразлична, уже умер.

«Виндзору ты не безразлична!»

Эту мысль я тут же прогнала прочь.

О, лицемерить я научилась в совершенстве, как и смеяться над собой. Подняла руку, в которой мириадами искр засверкали перстни, отражая пламя множества свечей. Уикхем меня уже рассудил и осудил. Я дам ему требуемые улики.

— Разве я не заслуживаю этого за то, что отдала старику свою молодость? — вызывающе спросила я у него. Никогда еще я не говорила с ним таким холодным, бездушным тоном.

— Вы грабите покойника, — проговорил пораженный ужасом Уикхем, словно не в силах был поверить собственным глазам. Я стянула с большого пальца Эдуарда украшенный опалами перстень, ощущая на себе пламенный взор Уикхема. — Мерзость творите вы!

— Это жестокие слова, Уикхем! — Я положила перстень в свою горсть, рядом с остальными.

— Некогда я считал, что вы достойны моей дружбы. И не верил тому, что о вас говорят…

Дружбы? Боже правый! Я только что видела границы, через которые не в силах переступить его дружба: он осудил меня без всякого суда.

— Глупенький Уикхем. Надо было вам прислушаться к всеобщей молве. — Я гордо вскинула голову, молясь только о том, чтобы меня не выдали слезы, подступившие к горлу и уже душившие меня. — А что обо мне говорят? Придворные, члены Палаты общин?

— Вы и сами знаете, что они говорят.

— Но скажите это своими устами. Доставьте мне такое удовольствие. Я хочу услышать собственными ушами. — Ах, как мне хотелось, хлестать, ломать и крушить все вокруг! И самой почувствовать боль от ран. Пусть я заново услышу распускаемые обо мне гнусные сплетни. От горя и злости я окончательно потеряла голову.

— Говорят, что вы шлюха, у которой нет ничего святого за душой… — проговорил он, и губы от отвращения сжались в тоненькую ниточку.

— Хорошо, так и есть.

— …и что у вас нет никакого стыда.

— И все? — Кажется, я вызывающе тряхнула головой. — Мне кажется, что говорят еще и похуже.

— Вы шлюха, жадная, алчная, своекорыстная. — В его глазах сверкнул огонь праведного гнева.

— Клянусь, это уже ближе к истине!

— Неужели ничто не в силах вас устыдить? — Ярость вдруг обуяла его не меньше, чем меня, он заговорил, не стесняясь в выражениях: — Говорят, что вы затрахали короля, чтобы отнять у него всю силу и власть. Вы ничтожная тварь, прелюбодейка, предавшая королеву Филиппу и…

Я дала ему пощечину. По-настоящему ударила изо всех сил по щеке свободной рукой. И этот человек всегда считался моим другом, зная, что на самом деле кроется за придворными пересудами!

— Ваше преосвященство! — воскликнула я с укором в голосе. — Это недостойно! Да еще произносить самому подобные непристойности! — Я рассмеялась.

— А вам не нравится правда, вот как? — не остался он в долгу. Щека его пылала.

— Я не думала, что вы и впрямь скажете мне такое в лицо. Действительно не предполагала… Но вот что я вам отвечу: всегда верьте тем сплетням, которые передают в борделях и прочих домах разврата. Всегда верьте тому, что говорят о женщине, которая осмеливается пользоваться теми способностями, которыми наделил ее Господь Бог. — В эти слова я вложила все презрение, на какое только была способна.

Мгновение Уикхем не мог вымолвить ни слова. Потом молча показал пальцем на лежавшие в моей горсти драгоценности.

— Вы горды тем, что совершили?

— А почему бы и нет? Не будь я шлюхой, для которой нет ничего святого, я оказалась бы в сточных канавах Лондона. Или вообще умерла бы. Или стала бы монашкой, что еще хуже, наверное.

— Господи, сжалься над нею. — Уикхем простер руку и ткнул пальцем вперед. — Один вы пропустили! Еще остался перстень с изумрудом. Не бросайте его просто так — этот перстень дороже всех остальных, вместе взятых. На него вы сможете прожить в шелках и мехах до конца своей презренной жизни!

Изумруд. Я не двинулась с места.

— Зачем же останавливаться теперь? Или в вас вдруг пробудились благородные чувства? Вы стащили с него все, до чего смогли дотянуться. Забрали себе то, что по праву принадлежало Филиппе. Его дружбу, верность, привязанность в старости… — Я отшатнулась было при последних словах, но быстро поняла, что они значат: Уикхем бичевал меня, разрываемый собственным горем, — пусть его. — Забирайте! — прошипел он, стащил перстень с пальца и протянул мне.