Фаворитка короля

А когда все будет кончено, что тогда?

Ну что же — придет конец и моей службе при дворе. Королевской фавориткой мне оставалось быть уже не годы, а часы и минуты. Когда ушла из жизни Филиппа, я перестала быть фрейлиной, но тогда меня выручил Эдуард. Теперь спасать меня некому.

И как же мне быть?

Я, понятно, вернусь к Вильяму де Виндзору, но со смертью короля по моим следам вновь могут кинуться злобные волки, и кто знает, сумеет ли Джон Гонт отогнать их? Мысли о Виндзоре меня успокоили. Он придаст мне сил, крепко обнимет, развеет кошмары своими сильными руками и жаром прижимающегося ко мне тела.

По ту сторону ложа Джон Беверли все прибрал, привел в порядок, сделал все для того, чтобы королю было как можно удобнее.

— Ступайте, — тихонько проговорила я. — Больше вы ничего не в силах для него сделать.

Мы со священником остались наедине с Эдуардом, погрузившимся в предсмертное забытье. Я вдруг почувствовала себя страшно уставшей и закрыла глаза.

— Мистрис Перрерс! — царапнул меня по нервам голос священника, поднявшегося с колен. — Его величество должен исповедаться перед Богом…

— Разумеется. — Да, это необходимо, но у меня мелькнула одна мысль. Очень хотелось немного уязвить слишком самодовольного служителя церкви, который презирал меня до глубины души. — Раз вы поднялись на ноги, возьмите на себя труд зажечь побольше свечей. Слишком уж здесь темно.

Эдуард должен умереть при свете, в сиянии власти, а не в темной комнате, лишенный всех атрибутов своего сана и должного почтения. Он не холоп какой-нибудь.

— Так не положено…

— Зажигайте! Почему он не может умереть при свете, как жил всю жизнь?

С величайшей неохотой отец Годфри подчинился, и вся комната ярко осветилась, будто перед началом королевского пира. Я тронула Эдуарда за руку, уже без уверенности в том, что он проснется. Однако веки его слабо дрогнули. Он повернул ко мне голову.

— Пить.

Говорил он тихо, с трудом, дышал тяжело. Я налила в кубок вина, поднесла к его губам, потом взбила повыше подушки, чтобы ему было удобнее смотреть на нас. Его взгляд упал на корону, которую я приказала принести сюда и положить на ложе рядом с ним.

— Это ты распорядилась? — спросил он, едва шевельнув губами, — все, что осталось от его некогда неотразимой улыбки. — Спасибо. — Протянул руку и коснулся усыпанного драгоценными камнями золота. — Надеюсь, я поддерживал веру всеми силами, какие Господь мне даровал… — Сердце мое переполнилось восхищением перед ним и болью от неизбежной скорой потери. Эдуард снова тяжело вздохнул. — Она уже больше не принадлежит мне. Ее станет носить мальчик, да поможет ему Бог и да укрепит его. Разве может десятилетний ребенок?..

— Вас ждут сейчас дела более важные и неотложные, государь. — Священник шагнул к ложу и поднял висевшее на шее распятие. — Вашей бессмертной душе…

— Рано. Душа подождет.

— Государь… Я призываю вас покаяться в грехах.

— Я сказал: рано. Поговори со мной, Алиса.

Поговорю. Без слез и причитаний. Притворимся, что нам некуда торопиться, и я стану, как всегда, развлекать короля. Эдуард умрет так, как ему хочется. Я присела на краешек постели, повернулась спиной к священнику — словно мы с королем наедине, как часто бывало когда-то.

— О чем поговорим? — спросила я.

— О днях моей славы. О том времени, когда я был самым могучим королем Европы.

— Что же я скажу? Я еще не знала вас, когда вы одержали свою блестящую победу при Креси.

— Ах да!.. Я и забыл. Ты же была тогда ребенком…

— Даже не родилась еще.

— Верно… Тогда со мной была Филиппа.

— Конечно. Она ни на минуту не переставала любить вас за все годы, что провела с вами вместе.

— Государь!.. — высунулся из-за моей спины священник.

— Оставьте его в покое!.. — шикнула я на него.

— Тогда давай вспомним тот день, когда мы в последний раз охотились на оленей в Элтхеме, — попросил Эдуард.

— Ваши гончие подняли матерого оленя. Конь под вами был выносливый, и вы мчались за дичью, не уступая никому. — То было в один из дней, когда к нему вернулись силы. У меня перехватило горло.

— Никому, правда ведь? Несмотря на свои годы…

— Никто не мог сравниться с вами.

— Славный был денек. — Эдуард прикрыл глаза, словно видел мысленным взором картины былого величия.

— Это святотатство — говорить с ним об охоте, — прошипел мне отец Годфри. — И потакать ему в этом. — Он повернулся к Эдуарду. — Государь!..

Король поднял на него усталые глаза.

— Я еще не умер, Годфри.

— Вам нужно примириться с Богом!

— Как? — Взгляд Эдуарда вдруг стал до ужаса проницательным. — Просить прощения за всех, кто пал на полях сражений во Франции? И вы воображаете, будто Он простит мне то, что я послал стольких людей на смерть?

— Простит, если вы покаетесь. — Отец Годфри снова высоко воздел распятие.

— Как может он каяться в том, что принесло ему величие и славу? — вмешалась я.

— Перестань, Алиса! — Как всегда, Эдуард проявлял больше сдержанности, чем я. — А помнишь, как мы пускали соколов со стен Виндзорского замка? Вот на это стоило посмотреть… — Эдуард умолк, слышалось только его тяжелое дыхание. Потом позвал меня: — Алиса!

— Я здесь.

— Мне… очень жаль, что все это закончилось.

— Он уходит от нас. — Отец Годфри налетел на меня, как жалящее насекомое. — Дайте же ему покаяться. Он не должен умереть без отпущения грехов.

— Он поступит так, как пожелает сам. — Я погладила руку Эдуарда, ощущая, какой хрупкой она стала. — Он всегда делал все по-своему. Всевышний неизменно являл ему Свою милость и знает за ним много благочестивых дел, так что в рай он попадет независимо от отпущения грехов.

— Пресвятая Дева! Уговорите же его исповедаться!

Терпение мое лопнуло. Я вскочила на ноги, вынудив священника попятиться.

— Ступайте прочь!

— Я никуда не уйду, — заупрямился отец Годфри, но смотреть мне в глаза не посмел. Я подошла к двери, распахнула ее.

— Позовите Уикхема сразу, как только он приедет, — приказала я дворянину, стоявшему на часах у двери, и увидела, как лицо Эдуарда осветилось радостью. Единственное, о чем он еще сожалел, — это о разрыве с Уикхемом. Я правильно поступила, когда решила вызвать его сюда. Если уж кому и отпускать грехи Эдуарда, так только Уикхему.

— Когда король умрет, кто сможет защитить вас, мистрис? — сердито бросил мне отец Годфри, тихонько выходя из королевской опочивальни.

Увы, он повторил мысль, неотступно терзавшую меня.

* * *

Уикхем приехал, и Эдуард, оживившись, приветствовал его немного неуклюже и даже небрежно, что ничуть не огорчило невозмутимого прелата.

— Это ты, Уикхем? Ты чуть было не опоздал! Ну, давай покончим с… Я прошу у тебя прощения за то, что незаслуженно уволил от должности. И еще я каюсь во всех своих грехах. Довольно этого?

— Лично я глубоко благодарен вашему величеству. — В глазах Уикхема блеснули слезы, которые он сдерживал усилием воли. — Что же до Всевышнего, то я полагаю, Ему требуется от вас гораздо больше, государь.

— Так отмоли мои грехи сам, черт возьми. — Эдуард попытался улыбнуться, в нем вспыхнула на миг искорка прежнего огня. Я стояла рядом, радуясь этому желанному примирению. — Для чего я сделал тебя епископом, если ты не можешь даже замолвить за меня словечко перед Господом Богом? — Он произносил дерзкие слова, но голос уже едва повиновался ему.

— Я не уверен, что Господь Бог примет посредничество третьего лица, когда речь идет о грехе блудодейства. — Меня удивила резкость Уикхема, но, в конце концов, он был священником. — И о прелюбодеянии, — добавил он. — Если вы надеетесь получить прощение, то должны сами покаяться в этом грехе.

— Тогда, значит, гореть мне в аду. Я не предам Алису своим покаянием. И о колдовстве мы речь вести не станем, никто меня не привораживал. Все поступки я совершал по своей воле, мне за них и ответ держать. — Эдуард сжал мою руку, отдышался. — Судя по всему, совсем скоро. Я вижу, что смерть уже ждет у дверей своего часа. — Эдуард посмотрел на меня, но теперь взор его затуманился. — Как ты думаешь, Филиппа встретит меня там?