Не любите меня! Господа! (СИ)

Дверь кабинета распахнулась, в него ворвался пожилой мужчина.

— Едем, Илья Иваныч, едем. Он приехал. Деменев! Он недолго будет в городе, потом уедет обратно в Тюмень. Слух идет, что он продает завод и рудники. Время дорого. Без тебя я сам не объясню, что нужно для госпиталя.

— Да бог с тобой, Василий Семенович, да неужто дождались! Почитай неделю трупы выносим. Сыворотка, лекарства — все закончилось, кормежка хуже некуда, бог видно услышал наши молитвы. Постой, — он внезапно остановился и взял пожилого за рукав, — а ты уверен, что он даст денег.

— Даст, Илья, даст. Мы с ним соседи по имению. Не будь я начальник тюрьмы — точно даст, я тебе голову даю на отсечение.

Во дворе тюрьмы стоял запряженный экипаж. Накинув шинели оба сели в него, и Илья крикнул извозчику:

— Давай в особняк к Деменеву!

— Слушаюсь, барин! — кучер хлестнул лошадь, высокие тюремные ворота раскрылись, и экипаж выехал в промозглое зимнее городское утро.

Григорий Деменев сидел в столовой с утренней газетой и чашкой кофе по-турецки. Маменька хлопотала, накрывая на стол к завтраку. У обоих вытянулись лица, когда они увидели Юлию, которая как ни в чем не бывало причесанная и одетая в яркое, расшитое в восточном стиле домашнем платье, спустилась по лестнице вниз.

— Детка моя! — маменька кинулась и обняла её, — ты встала, ты уже на ногах, моя умница, иди, присядь. Юленька, присядь!

— Маменька, прошу, не надо со мной как со смертельно больной, мне правда, уже гораздо лучше.

— Я право рад это слышать. — Деменев обрел дар речи, — но как! Ты еще вчера была словно умалишенная! Я боялся, что это навсегда!

— Все, папенька. Все! Это все в другой жизни. Миша умер. Моя дочь умерла, но я то ведь жива, правда. — подбородок у Юлии задрожал, она расплакалась, Деменев кинулся к ней, обнял её и прижал к себе.

— Поплачь, детка моя, поплачь, горе оно со слезами выходит…

— Миша! — Юлия плакала навзрыд, — Миша спас меня, а сам погиб!

— Я знаю, милая, знаю, — Деменев пытался погладить её по голове как ребенка.

— Он так меня любил, он жизнь за меня отдал, а я…

— Ну, ну, все, все! Ты его не любила, я знаю, так бывает, не вини себя. Сердцу ведь не прикажешь.

— Зачем он меня любил, папа, зачем! Меня нельзя любить…ты помнишь ту ведьму в Тюмени? Я вспомнила — она тогда кричала такие страшные вещи! Она прокляла меня. Теперь я буду вечной вдовой — все сбывается!

— Глупенькая моя, конечно тебя можно любить, можно и нужно, ты у меня красавица. Просто тебе нужно отдохнуть прийти в себя и…

Вошедший лакей доложил:

— Срочно просят принять начальник тюрьмы, господин Семенов и начальник тюремного госпиталя господин Юсупов.

— Вели отказать, не до приемов мне сейчас. Проси приехать в другое время. — Деменев вытирал слезы на щеках Юлии и баюкал, словно ребенка. Лакей, поклонившись, удалился. Юлия встала и пересела в кресло напротив входа.

— Как хорошо дома! Как спокойно. Всё. Больше никаких слез. — Она откинула голову на спинку кресла, — Все в прошлой жизни.

— Вот и славно. Вот и прекрасно! — Маменька налила ей чашку ароматного кофе и протянула свежую хрустящую булочку, — будем тебя откармливать, а то кожа да кости, глянуть больно, краше в гроб кладут…

В холле послышался грохот и топот. Деменев встал во весь свой богатырский рост. В комнату влетел Илья Юсупов, а за ним начальник тюрьмы. Прижав к груди шапку, последний начал извиняться:

— Прости Григорий, прости друг мой, ну не удержал я этого черта! Здоровый как бык, прислугу твою расшвырял. Не можешь сейчас принять — не серчай. Мы в другое время придем…

— Нет у нас времени, мы уж почти месяц ждем! — Юсупов выступил на середину столовой. Юлия оторвала взгляд от наката на стене. Завораживающий, мягкий, бархатный голос его тронул что-то глубоко внутри её израненного сердца. Она глядела в его глаза и понимала, — что-то происходит с ней, с её душой, что-то странное, неуловимое. Что-то необыкновенное в его внешности, голосе, манерах было едва ощутимым, влекущим к себе.

Деменев металлическим голосом спросил:

— Что Вам угодно, господа?

— Помощь, нам нужна Ваша помощь!

— Так о помощи не просят! Извольте покинуть мой дом!

В глазах Юсупова было отчаяние.

Тфу-ты, черт окаянный, Илюшка, — Семенов в сердцах швырнул оземь шапку, — все испортил! Все пропало…

— Папенька, подожди, я тебя не узнаю! — Юлия встала и, подойдя к отцу, взяла его за руку, — когда это Деменев в помощи людям отказывал? — она повернулась к пришедшим:

— Пожалуйста. Присядьте к столу, позавтракайте с нами.

Молчание повисло стеной. Деменев виновато подошел к Семенову и пожал ему руку:

— Проходи, Василий, — он пригласил начальника тюрьмы с поклоном и кивнул Юсупову, жестом прося и его за стол. Илья прошел и присел, Юлия подошла к нему и протянула чашку кофе.

— Благодарю Вас. Мне это сейчас просто необходимо. Неделю спим по два часа в сутки, — он смотрел на спасительницу ситуации, — спасибо Вам!

Ему было удивительно видеть заплаканными такие красивые, карие глаза, в них была тоска и страдание. Видно было, что она тщательно скрывала эмоции. За обаятельной улыбкой, явно вымученной, видна была глубокая печаль. И это дочь самого богатого в городе человека. Поистине неисповедимы пути господни. И у богатых свои страдания. Что же случилось с этим хрупким, худеньким созданием, да и как этот великан в прямом и переносном смысле, её отец, мог допустить, чтобы его единственная дочь страдала…

— Так я слушаю Вас! — голос Деменева прервал его размышления.

— Да, простите, отвлекся! Я — начальник тюремного госпиталя, Илья Юсупов, мы с Василием Семеновичем молим Вас о помощи.

— Именно молим, Григорий! — начальник тюрьмы отставил чашку кофе и тарелочку с пирожным в сторону, — именно молим, мы тебя как бога ждали, пока ты был в отъезде.

— Да что у тебя случилось, Василий, ты толком расскажи! — Деменев терял терпение — не тяни!

— Мор у нас! Почитай полторы тысячи заключенных из них четверть с чахоткой слегло. Открытая форма. Сотня мертвецов за последний месяц. Обслуга ропщет. Неделю на себе трупы выносят, не успевают хоронить. Не поверишь, Петербург молчит. Ни лекарств, ни продовольствия.

— Сколько тебе нужно, Василий?

— Илья тебе скажет.

Григорий Тимофеевич, срочно нужны лекарства, нужны продукты, при чахотке больным нужно хорошо питаться, а у нас гнилая картошка один раз в день.

Илья встал из-за стола и подошел к Деменеву:

— Хотите на колени встану, помогите, Христом просим, ведь там подследственные, вина их не доказана, невинные люди мрут как мухи, а мы ничем не можем им помочь. Вы — наша последняя надежда.

Юлия во все глаза смотрела на этого странного, такого привлекательного и одновременно пугающего своей горячностью человека. Так печься о судьбах преступников. Однако её Андрей еще какой-нибудь десяток лет назад мог оказаться в положении такого же преступника. Она вспомнила, как переживала, когда представляла Андрея в кандалах:

— Папенька, да помоги ты им, не для себя ж стараются.

Деменев увидел искорку, блеснувшую в глазах Юлии. Он был готов отдать все сокровища мира, чтобы увидеть вновь эту искорку.

— Илья, как вас по отчеству?

— Илья Иванович.

— Илья Иванович, будьте любезны, закажите все необходимое для выхода из кризиса, до тех пор, пока не получите известий и дальнейших указаний из Петербурга. Счета отправьте мне. Я все оплачу.

— Благодарю тебя, Григорий, благодарю тебя, я так тебе обязан. Никто, слышишь, никто кроме тебя не соглашался помочь. — Начальник тюрьмы спешно натягивал шинель.

— Да бог с тобой, Василий, богоугодное дело. Сам же видел — дочь попросила, я ей отказать не могу. Ступай с богом, увидимся.

Василий Семенович, поклонившись Юлии и маменьке, вышел из столовой. Илья подошел к Юлии и взял её руку.

— Благослови Вас господь. Добрая Вы душа. Знайте, что сегодня вы не одну жизнь спасли. Не одну…