Ночь перед свадьбой

Англия, 1835 год

– Этого не может быть! – Леди Мередит Брукшир в волнении ходила по гостиной, сжимая в кулаке только что доставленное послание.

– Можно мне взглянуть на письмо? – спросила ее тетя, нетерпеливо протягивая руку. – Пока ты его еще не уничтожила.

Мередит посмотрела на смятое в комок письмо и поспешно передала его тете с таким видом, словно это была ядовитая змея. Для нее в этом послании звучал погребальный звон.

Его нашли. Этого нового лорда Брукшира. В письме не говорилось, где его нашли, но было совершенно очевидно, что он скоро свалится им на голову. Как хищник, почуявший новую добычу.

«Вот к чему привела убежденность их поверенных в том, что он умер», – мрачно усмехнулась она. Вопреки своим заверениям они все же занялись его розысками. Проклятые поверенные. Зачем им потребовалось так точно следовать букве закона?

Тетушка Элеонора разгладила письмо, и чем дальше она читала его, тем большее недоумение выражало ее лицо.

– Но, дорогая моя, разве он не умер?

Мередит продолжала ходить по комнате, потирая ладонью лоб, в попытке приостановить начинающуюся головную боль.

– Если это не призрак собирается явиться к нам, то Николас Колфилд жив и здоров и намерен предъявить права на свое наследство. – Она остановилась, осознав совершенно ясно, чем им грозит предстоящий приезд Николаса Колфилда. Разорением. Нищетой. Чувство обреченности тяжелым камнем легло на ее сердце.

Он наверняка выселит из дома вдову своего сводного брата и живущих с ней ее немногочисленных родственников. А что потом? У них не было другой семьи, которая могла бs приютить их. И Эдмунд ничего не оставил ей после своей смерти. Она и не ожидала от него этого, хотя он годами проявлял к ней свое внимание и заботу. К тому же она не предполагала, что ее муж умрет таким молодым. Ему было всего лишь тридцать пять, и он, как она замечала во время их нечастых встреч, выглядел вполне крепким и здоровым.

Она сжала в кулаки опущенные руки.

– Проклятый Эдмунд! Разве мужья не выделяют долю наследства своим женам?

– Не ругайся, дорогая, и не говори об усопших плохо, – упрекнула ее тетушка Элеонора. – Особенно теперь, когда мы разговариваем, а он, без сомнения, испытывает адские муки в преисподней.

Несвойственная тете злость вызвала у Мередит улыбку. Ноздри тетушки Элеоноры трепетали от возмущения.

– После всего, что он заставил тебя пережить, Всемогущий едва ли одарит его благосклонным взглядом на Страшном суде.

– Он ничего не заставлял меня переживать. – Ложь соскользнула с языка Мередит с привычной легкостью. – Он не был жестоким или злым. Он был просто… – Она замолчала, подыскивая подходящее слово. Найдя его, она пожала плечами: – Просто отсутствовал.

– Семь лет! – с жаром напомнила тетка. Ее негодование по поводу его обращения с Мередит было привычным, но все же неприятным.

– Меня вполне устраивал такой образ жизни. – Снова ложь сошла с ее языка. «Образ жизни»? Точнее следовало бы сказать «одиночество». – Многие жены были бы рады избавиться от тяжелого гнета мужей.

– А вот мне он причинил немало страданий. Посмотри на эти ужасные платья. Нехорошо не проявлять милосердия к мертвым, даже к его развращенной душе, но он ответит за эти наши отвратительные платья. – Тетя одернула туго накрахмаленную черную ткань своего траурного платья. – Я не могу целый год носить черное. И уж тем более траур по нему. У меня нет черной шляпки.

Мередит посмотрела на свое платье и нахмурилась. Ее тетя была права. Ничто не могло украсить такие чудовищные платья, и менее всего подходящая шляпка.

Тетушка Элеонора окинула Мередит недовольным взглядом:

– Ты похожа на привидение. У тебя совсем изможденный вид.

Мередит вздохнула и с сожалением дотронулась до щеки, зная, что если бы не рассыпанные по ней веснушки, ее кожа была бы белой как молоко. Черное платье нисколько не мешало ей походить на привидение.

– Мы не в Лондоне. Это Эттингем, – продолжала тетушка Элеонора. – Кто будет осуждать нас, если мы будем носить траур, ну, скажем… три месяца? – Она пожала худеньким плечом. – Все знали, что у тебя был неудачный брак. Никто не осудит нас за маленькое нарушение правил.

– У меня был вполне удачный брак. – Мередит сердито посмотрела на тетю, ей было неприятно ее заявление о том, что «все знали». Если все знали, то только потому, что жалобы тети были известны всему Эттингему.

– Прекрасно! Он до неприличия пренебрежительно относился к тебе.

– Только вы находили это неприличным, – напомнила Мередит, стойко сохраняя спокойствие, чему она научилась за многие годы. Бывали дни, когда она почти верила, что годы пренебрежения не огорчают ее, – это были дни, когда ее тети не было рядом.

– Ужасно. То, как он бросил тебя, просто ужасно! – упорно продолжала тетя с безжалостностью тарана. – Ручаюсь, не этого хотел граф. Может быть, и к лучшему, что старый лорд не дожил до того дня, когда его сын бросил тебя.

– Ну, графа, несомненно, будут наследники, которых он всегда хотел. – Мередит опустилась на диван, безвольно уронив руки. – Только от другого сына.

– Тебе следовало бы родить этих наследников. Если бы Эдмунд был хоть каким-то мужем, у тебя сейчас была бы дюжина младенцев. Даже не вступить в брачные отношения… не консумировать брак…

– Пожалуйста. – Мередит подняла руку, останавливая ее следующие слова. Некоторые воспоминания были слишком горькими, чтобы говорить о них вслух. К таким воспоминаниям относилась и та ночь, когда ее муж отказался выполнить супружеские обязанности и ушел от нее.

– А теперь, когда все хозяйство держалось на тебе, мы отдадим Оук-Ран этому… человеку. – Тетя Элеонора посчитала на пальцах. – Ты управляла домом, слугами, арендаторами, молочной фермой, уборкой урожая…

– Знаю-знаю, – перебила ее Мередит, горячие слезы жгли ее глаза. – Обойдусь без напоминаний. – Она заморгала, стараясь сдержать слезы, готовые политься из глаз. Даже узнав, что Николас Колфилд жив и должен унаследовать все, она сохраняла внешнее спокойствие, словно зеркальную гладь озера. Еще один брошенный камень разбил бы ее хрупкий мир.