Любовь к Люсинде

Гейл Бак

Любовь к Люсинде

Глава 1

Было раннее утро. Зимнее солнце проглядывало сквозь заиндевевшие окна. В спальне еще было сумрачно, и в углу был зажжен канделябр свечей. В камине трещал огонь, разгоняя холод.

Горничная быстро оглядела платье, которое было аккуратно разложено поверх покрывала, одновременно не спуская глаз с госпожи, которая медленно расхаживала по ковру. Тишину нарушало лишь шуршанье ее тяжелой юбки.

Пробили каминные часы. Этого звука и дожидалась леди Люсинда Мейз. Она обернулась и посмотрела на себя в зеркало. На нее глядело все то же миловидное лицо с большими голубыми глазами и полным чувственным ртом. Она выглядела как восемнадцатилетняя девушка. Но вместо веселой ленты в волосах сейчас прическа ее была покрыта тончайшим кружевным капором с серыми шелковыми лентами. Вместо кремового муслинового платья ее стройная фигура была облачена в строгий наряд приглушенных серо-голубых тонов. Ворот был глухо застегнут у шеи. Под отороченный шелком манжет был подоткнут платочек с черным кружевом.

Резким движением Люсинда сорвала со своих темных вьющихся волос ненавистный траурный капор и отвернулась от зеркала.

Горничная Мэдисон в ожидании стояла у двери. На кровати ее хозяйку ждало новое платье ярко-бирюзового цвета.

— Ну, вот и год прошел, Мэдисон, — спокойно сказала Люсинда. Ее губы тронула улыбка. — Умоляю, освободи меня от этого противного траурного платья. Никогда больше не надену его!

— Да, миледи, с превеликим удовольствием, — ответила горничная.

В несколько минут Люсинда избавилась от ненавистного траурного облачения и предстала перед зеркалом в голубом наряде. На губах ее играла улыбка. Перемена была разительной. Радость пронизала все ее существо. Она рассмеялась от удовольствия.

Люсинда обернулась к горничной. Ее голубые глаза искрились.

— Наконец-то я свободна. Отдай распоряжения, Мэдисон. Мы едем в Лондон. Завтра после завтрака я желаю отправиться немедленно. — Она накинула на плечи шаль и стремительно направилась к двери.

— Да, миледи! — Мэдисон поспешила открыть перед Люсиндой дверь.

Мэдисон постояла на пороге, наблюдая, как та быстро удалялась, улыбнулась и тихо закрыла створки дверей.

Люсинда дошла до поворота лестницы и столь же стремительно стала спускаться, но на середине марша она остановилась и глубоко вздохнула.

Отец должен быть в комнате для завтрака и ожидать ее прихода. Он неожиданно приехал три дня тому назад. Это было неподходящее время для визита, но ничего поделать было нельзя.

Люсинда ничего не говорила сэру Томасу о своих планах. К несчастью, и он не спешил покинуть ее дом. У нее была мимолетная мысль о том, чтобы отложить исполнение своего плана до отъезда отца, но она отказалась от нее.

Это было бы трусостью. Но теперь, когда предстояло раскрыть отцу свои намерения, сердце Люсинды трепетало.

Люсинда расправила плечи. Она поклялась себе, что, когда придет этот день, она вновь станет хозяйкой собственной жизни. Она уже положила начало тому, сняв траур, тем самым символически раз и навсегда разорвав оковы, в которых оказалась три года тому назад, выйдя замуж. Умение ответить на неизбежные вопросы отца будет хорошей проверкой для ее силы духа.

Люсинда спустилась с лестницы и вошла в комнату для завтрака. Когда бы ни поднялся с постели отец, он всегда ждал кого-нибудь, кто разделил бы с ним стол. Люсинда никогда не могла объяснить себе эту странность отца: он не любил одиночества, особенно в тихие утренние часы, и не мог понять, что кто-то чувствует по-иному.

Когда Люсинда вошла, сэр Томас уже сидел за столом.

— Папа!

Сэр Томас Стэссарт, улыбаясь, посмотрел на нее и встал для приветствия. Однако радостное выражение его лица быстро изменилось, как только он уловил перемену в дочери.

— Дочь моя! Что такое? Вы сняли траур?

— Да. Вы не находите, что этот голубой цвет идет мне? — спокойно спросила Люсинда, усаживаясь напротив отца. Лакей пододвинул ее стул. Она кивком поблагодарила его и с улыбкой повернулась к отцу. — Хорошо ли вы спали, папа? Надеюсь, Потсби подал вам утренний кофе именно таким, как вы любите?

— Не важно, как я спал и каким был кофе, — холодно ответил сэр Томас, возвращаясь на свое место у стола. Сэр Томас был невысокого роста осанистым джентльменом, но более всего он напоминал крапчатого фазана в коричневом сюртуке и полосатом жилете. — Я желаю знать, Люсинда, что за блажь пришла вам в голову?

Люсинда вопросительно подняла красивые брови. Ее пухлые губы выразили искреннее изумление. Она решила изображать непонимание.

— Не знаю, о чем вы говорите, папа. — Она кивнула лакею, который положил ей на тарелку порцию вареных яиц и тушеные почки. — Да, благодарю. Еще тосты и мармелад, пожалуйста.

Сэр Томас подождал, пока лакей отойдет от стола, и воскликнул:

— Я говорю о вашем платье, Люсинда! Что все это значит? — И он указал рукой на элегантное платье дочери.

— Вам оно не нравится, папа? Я так разочарована… Я была уверена, что оно мне подходит, — небрежно говорила Люсинда, намазывая мармелад на тосты.

— Вам хорошо известно, что я говорю не о фасоне, — раздраженно ответил сэр Томас. — Не играйте со мной в загадки. Я спрашиваю, почему вы сняли траур. Лорд Мейз только год в могиле…

— Простите, папа, но должна вас поправить. Лорд Мейз ушел из жизни ровно год и… — Люсинда поглядела на часы, — …и полчаса назад. По крайней мере, так мне доложили.

Со стороны прислуги послышался сдавленный смешок, который быстро заглушило звяканье посуды. Дворецкий метнул на провинившегося строгий взгляд. Однако и он сам преувеличенно пристально следил за подачей блюд на стол, чтобы иметь возможность послушать разговор. Разговор хозяев, который принимал интересный оборот.

Люсинда и сэр Томас не обратили внимания на поведение прислуги. Хозяйке было решительно все равно, что их кто-то слышит, потому что она не желала держать в тайне свои намерения. Что касается ее отца, то в тот момент он был явно потрясен и вряд ли помнил, где находится.

— Люсинда, ваше поведение недопустимо! — сказал сэр Томас.

— Напротив, — холодно отвечала Люсинда. — Мой официальный траур закончился несколько минут тому назад. Я сложила с себя обязанности вдовы.

— Люсинда!

— Несмотря на возмутительность…

Она прервала отца, увидев выражение его лица:

— Я не потерплю у себя в доме нотаций, папа, даже от вас, — очень спокойно предупредила она.

Сэр Томас растерялся. Он пристально посмотрел на дочь. Вспомнив, что она более не зависит от него, он решил изменить тон. Откашлявшись, он начал:

— Никому, лучше чем мне, — разве что вашей матери — не известно, как трудно вам пришлось, Люсинда. Вы выдержали многолетнюю ссылку вдали от высшего света, сюда, в Кэрберри, с превосходным терпением. Очень дурно со стороны Мейза было запрещать вам выезжать, в особенности принимая во внимание его… — сэр Томас споткнулся на полуслове, и краска залила его лицо. Он не мог обсуждать такие темы с дочерью, хотя она была уже взрослой женщиной. — Но не будем касаться этой болезненной темы.

Дочь не пощадила деликатных чувств сэра Томаса.

— Вы говорите о любовных романах моего покойного мужа, — спокойно подсказала она.

Лакей уронил крышку, послышались суетливые шаги. Дворецкий бросил на виновника такой испепеляющий взгляд, что тот побледнел. На этот раз опасения дворецкого подтвердились, и шум был услышан. Сэр Томас внезапно осознал, что при разговоре присутствуют посторонние.

— Дочь моя! — Сэр Томас угрожающе выкатил глаза на прислугу. — Наверное, нам следует обсудить все это в более подходящее время.

Люсинда безразлично пожала плечами.

— Это не секрет, папа. Да и кто этого не знал? У лорда Мейза была вереница любовниц до брака со мной. Когда моя новизна поблекла, он вновь вспомнил о них.