Пятнадцатый пассаж (СИ)

Пятнадцатый пассаж

Аида Золотая

Пассаж первый. Князь Петр Михайлович сердится

- Не ожидал от тебя, Максим, такого сумасбродства, - пыхтел справедливым гневом Петр Михайлович. - Офицер, потомок древнего рода! И так безрассудно себя повести. Весь Петербург говорит. Дошло и до Императора!

Молодой штабс-капитан Гешвенд посмотрел на крестного отца, чуть приподнял свой и без того высоко поднятый подбородок и уныло подумал, что старый Трубецкой, несомненно, переживет их всех, уморив сперва своим брюзжанием окружающих. А тех, кто выживет, доконает воспоминаниями о прежних временах, когда все было, согласно его разумению, лучше и благочестивее.

К тому же нещадно ныло раненое плечо, отчего не так просто было сохранять невозмутимый вид и офицерскую выправку.

- Я уже отписал батюшке, что коли нападет охота жениться, то он узнает о том незамедлительно и от меня, а не потому, что «весь Петербург» говорит.

- Где уж тебе жениться, коль у тебя одна охота - волочиться за юбками, - фыркнул Петр Михайлович.

- Я не полагаю себя пригодным для семейной жизни. К тому же Ольга Дмитриевна и сама после произошедшего едва ли согласилась бы стать моей женой, будь у нее хоть толика ума. Поскольку в последнем приходится сомневаться, пришлось полагаться на собственный.

- Ежели ты признаёшь за женщинами наличие ума, отчего же связался с той, у которой его нет?

- Ольга Дмитриевна обладает и другими достоинствами в превеликом множестве.

- Не дерзи! - воскликнул князь и выпрямился в кресле. - На правах твоего крестного отца, и чтобы все это не дошло до непоправимого, я ходатайствовал о твоем переводе в Белостокский полк. А полковнику Гладышеву сам отпишу. Предупрежу, чтоб присмотрел за тобой.

- Да что непоправимого может случиться, коли мы уже стрелялись с ее братцем? - опешил Максим Максимыч. - Милейший господин Замятин продырявил мне плечо, я устроил удачную охоту на белку. Чего же еще?

- Чего же еще... - ворчливо протянул Трубецкой. - Весь Петербург знает, что к Замятиной проявляет интерес сам Император.

- Коли так, Его Величество едва ли встретит препятствия с ее стороны. В числе достоинств Ольги Дмитриевны также и покладистость.

- Но тебе лучше побыть пока подальше от столицы!

Князь прихлопнул ладонями по подлокотникам кресла и, несмотря на свой почтенный возраст, легко поднялся.

- В любом случае твой перевод - дело решенное. К концу месяца ты должен быть в Севастополе.

- Уж хоть бы в Москву! - рассердился Максим Максимыч. - Что я стану делать в Севастополе?

- Служить! Как служили твои отец, дед и прадед, - торжественно сказал Петр Михайлович. И по его тону было понятно, что обсуждать решенное он далее не намерен.

Пассаж второй. Модистка

- На Екатерининскую, - велела девица Игнатьева, аккуратно раскладывая шелковые складки юбки на сиденье экипажа, - да не гони, словно за тобою черти несутся!

Нынче она направлялась в шляпный салон мадам Дени. Француженка обещала, что сегодня, наконец, доставят капор, заказанный Варварой Львовной еще в июле. Нескольким оборкам тончайшего кружева и широким бархатным лентам под изящным маленьким подбородком всенепременно станут завидовать прочие модницы Севастополя. Барышня улыбнулась своим мечтам и ласковому солнцу, пригревающему перламутровую кожу ее едва ли не фарфоровых щек - погоды нынче стояли самые подходящие, чтобы Варя успела порадоваться новой шляпке.

- Приехали, барышня, - прогундел извозчик и принял в огромную лапу монетку, протянутую изящной рукой в кружевной перчатке.

Не успел он, старый и неповоротливый, спрыгнуть с кОзел, как к экипажу подлетел молодой человек в мундире, подавая девице руку.

- Сударыня, - сказал он негромким грудным голосом, отчего могло показаться, что они знакомы. А вокруг них сновали люди, едва ли понимавшие, что она впервые увидела его.

Обдав наглеца ледяным взглядом, Варя кивнула кучеру и, воспользовавшись его помощью, спустилась на мостовую. С высоко поднятой головой она прошла мимо незадачливого кавалера прямо в салон мадам Дени. Гешвенд, а это был именно герой предыдущего пассажа, так и остался стоять с самым комичным выражением лица возле экипажа.

В тот же самый миг к нему подошел поручик Щербатов с дружеской усмешкой на губах, сопровождавшейся добродушным похлопываем по плечу.

- Хороша! Не находите, Максим Максимыч? Говорят, вы знаток по этой части.

- Хороша, - проговорил Гешвенд, глядя, как барышня скрылась за дверью салона.

Приезд в Севастополь казался ему истинным изгнанием. А быть изгнанным штабс-капитану Максиму Максимовичу Гешвенду в своей жизни однажды уже пришлось. Нет, семь лет назад похоже не было. Тогда его, еще поручиком, отправили воевать на Кавказ против османов. Под Карсом он получил ранение и до конца Восточной войны провалялся в госпитале. В Петербург возвращался героем.

Теперь же пребывание в Белостокском полку безо всякого толку можно было бы назвать невыносимым. Ему было скучно. Тесные квартиры для офицеров, казармы, ежедневные учения действовали на него самым плачевным образом. И все чаще посещали голову мысли об отставке, хотя и понимал, что сам себя он по прошествии времени не одобрил бы. Если что и выручало, так это дружба с князем Михаилом Александровичем Щербатовым, с коим они сошлись здесь же в первые дни по его прибытии.

Он обернулся к князю и спросил, криво усмехаясь:

- И кто такая?

- Мадемуазель Игнатьева, - ответил Щербатов и принялся обстоятельно пояснять: - Папенька ее в молодые годы отличился под Эриванью, но по службе не продвинулся. Так и вышел в отставку штабс-ротмистром. Без состояния, но с дворянской честью. К сорока годам женился на дочери мелкого чиновника. Говорят, она красавица была и партию могла получше составить. А вот поди ж ты... любовь, - усмехнулся поручик. - Умерла лет десять тому от горячки. Старик Игнатьев-то в дочери души не чает, только если б не Варвара Львовна, давно бы по миру пошел. Она ж, однако, работать не брезгует, - Щербатов взглянул вслед девице. - Модистка она. Натали у нее платья заказывает. Между прочим, сильно хвалит.

- Модистка? - бровь штабс-капитана Гешвенда дернулась вверх. И это было единственное, чем он выдал свое недоумение.

Пассаж третий. На Графской

Очаровательно теплый и мягкий сентябрь весело шуршал травой и шептал морем. Ветер легко касался лица, однако солнечные лучи, резкие, совсем неласковые, определенно горячили сквозь сукно.

Максим Максимыч скинул с головы кепи и огляделся по сторонам. На Графской пристани было людно, как во всякий другой день. Выйти на прогулку к морю еще некоторое время тому назад представлялось заманчивым. Теперь же было попросту жарко. Да на Южную бухту надвигалась черная туча. Быть шторму.

Штормы он любил, хотя и видать доводилось нечасто. Любил замирание природы перед их наступлением. И любил ощущение того, как раскаленность берега сменяется холодом. Если бы только вокруг сновало народу поменьше. Гомон сердил его - ведь нет ничего острее одиночества среди людей.

Он неторопливо спускался по ступенькам, глядя скучающим взглядом по сторонам. Как вдруг увидел ее.

Она стояла у самого края и смотрела пристально вниз, на воду, глухо бьющуюся в стену причала. И не замечала вокруг себя больше ничего, кроме волны, пытающейся вырваться вверх и расползающейся каплями по ее юбке. Она не видела ни веселых подмигиваний матроса с пришвартованного у пристани баркаса, ни пристального взгляда, которым одарил ее офицер в темном мундире.

Офицер, между тем, решительно вернул на голову кепи и быстро сбежал вниз, пересек расстояние до края пристани и оказался возле Вари. Сколько он видел ее за эти дни - не счесть. Она постоянно встречалась ему где-нибудь в городе. Может быть, лишь потому, что он сам хотел видеть ее. Всякий день, когда ее фигурка не мелькала где-то поблизости, можно было смело вычеркнуть. На зиму полк был расквартирован в городе. И здесь он пользовался некоторой свободой. Если уж честным быть до конца, он лишь затем и выбирался раз за разом на пристань - здесь бывала Варя Игнатьева.