Блондинка или брюнетка?

Фиби Конн

Блондинка или брюнетка?

Пролог

Эван сидел, протянув ноги к камину. Каблуки его начищенных до блеска черных сапог едва не касались пламени, тонкие пальцы осторожно придерживали бокал с бренди. В библиотеке царил полумрак, и лишь огонь, полыхавший в камине, освещал прекрасное лицо молодого человека. В его темно-каштановых волосах сверкали отблески пламени; карие глаза светились теплым золотистым светом, и в глазах этих было отчаяние. Отчим Эвана снова заговорил, но тот не сразу к нему повернулся.

— Ты знаешь, что необходимо сделать, — с грустью заметил Льюис Грей.

— Конечно. Я должен сам наказать убийцу Чарльза, поскольку совершенно ясно, что власти Венеции этого никогда не сделают. Они объявили его смерть «несчастным случаем во время ограбления», но мы оба знаем, что это — гнусная ложь.

Льюис кивнул в знак согласия.

— Я бы с радостью отправился сам, но не рискую оставить твою мать наедине с ее горем. Бессмысленная и ужасная смерть Чарльза стала для нее сильнейшим ударом.

— Тебе и думать нельзя об этой поездке! — воскликнул Эван. — Я должен поехать, потому что не связан никакими обязательствами. Чарльз был похож на тебя и носил твое имя, а меня никто не признает его родственником, когда я окажусь в Венеции. Правда, у нас мало улик, но придется довольствоваться ими.

— Дамский носовой платок с вышитой буквой «А», отделанный кружевом. И восторженные записи об этой таинственной незнакомке в дневнике Чарльза. Ты считаешь, что, располагая столь скудными сведениями, сумеешь найти золотоволосую богиню, которая обрекла твоего брата на смерть?

Эван потянулся, и ноги его оказались в опасной близости от полыхавшего в камине пламени.

— Я найду ее даже у врат ада, но ведь не она виновна в смерти Чарльза. Это должен быть мужчина, одержимый любовью. Ее жених, любовник, муж, может, даже отец — человек, который не мог позволить Чарльзу заигрывать с ней, который решил во что бы то ни стало помешать этому. Кто бы это ни был, я найду его и заставлю проклинать тот день, когда он появился на свет.

Уловив нотки отчаяния в голосе пасынка, Льюис счел необходимым его предостеречь:

— Ты должен проявлять осторожность, Эван. Мы не можем потерять еще и тебя. Мы с твоей матерью не перенесем такого удара. — Он немного помолчал, потом продолжил: — Тебе было всего восемь, когда я женился на Марион и родился Чарльз. Но я никогда не видел вражды между вами. Ты был образцовым старшим братом, и я советовал Чарльзу брать с тебя пример. Поэтому вполне справедливо, что именно ты должен отомстить за его смерть. Но все же подвергать твою жизнь опасности…

Эван осторожно коснулся руки отчима.

— Не тревожься. Если англичанам не удалось убить меня за столько лет войны, то один венецианец тем более не сможет.

Льюис на мгновение накрыл руку Эвана своей. Потом откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, чтобы тот не видел его слез. Помолчав какое-то время, он наконец взял себя в руки и снова заговорил:

— Понимаю, что нынешний вечер, вероятно, не самый подходящий для подобного разговора… Но я хочу, чтобы ты женился, когда вернешься домой. Да и твоя мать об этом мечтает.

Эван неодобрительно взглянул на отчима; он находил этот разговор совершенно неуместным.

— Жениться? Льюис, ты, должно быть, шутишь!

— Да нет же, я совершенно серьезен. Только подумай о тех благах, которые принесет тебе женитьба. В Ньюпорт-Ньюсе немало молодых красавиц, которые охотно выйдут за тебя замуж. Например, Шейла Бланшар. А если здесь тебе никто не нравится, то можешь поискать в Ричмонде, там тоже много прелестных молодых женщин. Выбери жену и заводи детей. Тебе тридцать два года, и ты богат. Ты, несомненно, уже завел бы семью, если б не война.

— Я подумаю над твоим советом, когда вернусь, — пообещал Эван, но для себя он эту тему уже закрыл. — А пока мне следует заняться подготовкой к отъезду.

— Да, конечно. Тебе необходимо отплыть, как только закончится погрузка провианта на «Феникс». Чем быстрее ты нанесешь удар, тем неожиданнее окажется месть. Но умоляю тебя, будь осторожен!

Попрощавшись, Льюис удалился. Эван же, по-прежнему сидя у огня, думал о брате. Белокурый и голубоглазый Чарльз был всегда приветлив и весел. Но все-таки его убили… Эту женщину Чарльз называл «зеленоглазой искусительницей, чьи шелковистые волосы похожи на солнечное сияние». Последние страницы дневника Чарльза были заполнены поэтическими восхвалениями красоты этой дамы, но нигде не упоминалось ее имя — только буква «А», вышитая на носовом платке. Возможно, Чарльз и не знал ее имени. Неужели он лишь издалека восхищался ее красотой и даже этим обрек себя на смерть? Эван поклялся, что получит ответы на все эти вопросы.

День был очень утомительным. Вокруг беспрестанно суетились заботливые родственники и друзья, оставшиеся с ними после панихиды по Чарльзу, чтобы как-то утешить их. И только сейчас, в одиночестве, Эван дал нолю слезам — он оплакивал молодого красивого Чарльза, который в свои двадцать четыре года нашел не только любовь, но и смерть. Чарльз не должен был умереть так бессмысленно. Он направлялся к женщине, которую боготворил, и ему нанесли удар ножом в спину. Но это не было ограблением, вовсе нет. В его карманах нашли деньги, на пальце осталось золотое кольцо. Кто же мог совершить это злодейское убийство? Этот вопрос мучил Эвана, терзал его душу, и постепенно у него начал складываться план действий. Вдохновленный собственной изобретательностью, Эван поспешно вытер слезы. Затем допил бренди и, поднявшись по лестнице, рухнул в постель. Засыпая, он думал о том, что вскоре заставит убийцу Чарльза сполна заплатить за содеянное.

Глава 1

Стефано Томмази долго изучал яркие краски на своей палитре, прежде чем приступить к их смешиванию. Он искал такой оттенок, от которого золотисто-белокурые волосы Бьянки Антонелли «заиграли» бы на холсте. Стефано был удовлетворен тем, что ему удалось отобразить тонкие черты лица молодой женщины, изумрудный блеск ее глаз, обрамленных длинными ресницами, и бархатистость безупречной кремовой кожи. Но вот этот великолепный оттенок отливавших золотом локонов все время ускользал от него.

— Я больше ни минуты не выдержу в такой позе, Стефано. Не могли бы мы закончить на сегодня? — нахмурилась Бьянка; в ее обычно мелодичном голосе звучали жалобные нотки.

— Твоя красота подобна красоте Венеры Боттичелли, моя драгоценная. Не могла бы ты позаимствовать у нее и терпение? — Заметив, однако, что Бьянка сегодня еще более беспокойна, чем обычно, Стефано нанес несколько легких мазков на холст и проговорил: — Я вижу, что это бессмысленно. В сезон карнавалов ты весь день зеваешь. Но вряд ли ты пропустишь бал у Паоло сегодня вечером.

Бьянка встала и потянулась с кошачьей грацией.

— Я обожаю карнавалы, Стефано. Да и как же можно их не любить? Такой замечательной музыки и таких танцев в другое время года просто не бывает. — Движимая любопытством, она подошла к холсту. — Сколько еще дней я должна выносить эту пытку, чтобы мои родители наконец-то получили мой портрет? — спросила она, тряхнув своими золотистыми локонами.

— Один-два дня, если будешь сидеть спокойно, и недели две, если будешь постоянно вскакивать, — ответил Стефано со смешком.

— Не дразни меня, Стефано. Я никогда не могла высидеть спокойно и минуты. Скоро ты начнешь писать портрет Рафаэллы, так что потерпи.

Услышав свое имя, кузина Бьянки, склонившаяся над книгой, подняла голову. Устроившись у окна, она полдня не поднималась с места.

— Прошу прошения, я что-то пропустила? Стефано повернулся и посмотрел на довольно изящную темноволосую девушку. Впрочем, Рафаэлла была лишена той поразительной красоты, которой обладала Бьянка, и Стефано не горел желанием работать над ее портретом. Тем не менее он улыбнулся: