Play (СИ)

-Но ты ни в чем не виновата.

-Виновата.

Она сжала губы и потерла нос фалангой большого пальца. Поставила стакан с кофе на землю. И потерла снова.

-Это разрывало меня на куски, - проговорила она, глядя в Асины испуганные глаза, - каждый раз, когда я это делала, это разрывало меня на миллион маленьких кусков. Я ненавидела себя, и продолжаю ненавидеть до сих пор. Это было как продать душу за конфету с красивым фантиком. Вкусно, ярко, но цена…

-Ксюшка, подожди, - Ася замотала головой, и положила ладони на Ксюхины щеки, - ты не должна извиняться, не должна оправдываться, потому что ты ни в чем не виновата. Это я. Это все я.

-Что – ты?

-Я всю жизнь чувствую, что занимаю рядом с тобой чужое место. Что не могу тебе дать то, чего ты достойна. Боже мой, да ты достойна всего самого прекрасного в этом мире!

Глаза, эти карие, любимые глаза, стали вдруг влажными. Невыносимо было стоять так, невыносимо было на это смотреть.

-Ты волшебная, чудесная, ты самый добрый и самый чистый человек на свете, и я каждую секунду ненавижу себя за то, что не даю тебе быть счастливой.

-Но я счастлива! – Ксюха почти прокричала это Асе в лицо, и вдруг схватила ее, положив руки на талию. – Я не знаю, о каком таком счастье толкуют все кругом, и, может быть, у других это счастье какое-то другое, но я каждый день просыпаюсь с ощущением, что впереди еще один день, еще целый большой день, в который я смогу видеть тебя, слышать тебя, чувствовать тебя! Я сижу на работе, и чувствую себя счастливой от того, что скоро я поеду домой – туда, где ждешь меня ты! Если это не счастье – покажи мне, где оно, это чертово счастье? Покажи мне, о чем вы все пытаетесь мне рассказать?

Ася выглядела растерянной. Она смотрела на Ксюху, сдвинув брови, и силилась что-то сказать.

-Ксюшка, но ведь это еще не все…

-Что – не все? – Снова вырвалось у Ксюхи. – Что еще должно быть?

-То, что давала тебе эта женщина.

Ксюха оскалилась, отстранилась, и вдруг еще крепче прижала Асю к себе.

-Эта женщина не значит ни-че-го, - прорычала она прямо в испуганные глаза, - она никто, и никакой роли в моей жизни не играет, и играть не будет. Как ты не понимаешь, Аська? Никто из них не играет никакой роли. Никогда.

-Но это же неправильно! – Слова вырвались с рыданием, с болью. – Ты хоть сама понимаешь, что это неправильно?

-Я понимаю только одно, - покачала головой Ксюха, - есть ты. И больше никого нет. И никогда не будет. «Этой женщины», как и других, не будет тоже. Никогда. Я совершила ошибку. Я не повторю ее.

Ася плакала, уткнувшись в Ксюхино плечо, а Ксюха гладила ее по спине, и тяжело дышала.

-Я решила однажды, что для тебя я сделаю все, - сказала она, когда Ася перестала всхлипывать, и смогла посмотреть в ее глаза, - и сейчас повторю то же самое. Ася. Я все для тебя сделаю.

-Все, что угодно? – Всхлипнула Ася, обнимая Ксюху за шею.

-Все, что угодно.

Она почувствовала, как Асины пальцы распускают волосы у нее на затылке. Как зарываются в них, и гладят, впиваются, и снова гладят. Снова стало тяжело дышать, какая-то жила внутри натянулась до крайности – еще чуть-чуть, и лопнет. И запах, этот запах, большая часть которого ушла с платьем, но меньшая – и этого было достаточно – осталась на коже, этот запах сводил с ума, манил, очаровывал.

-Поцелуй меня, - услышала она, - я не прошу сейчас сделать то, чего ты хочешь, потому что знаю, что ты хочешь именно этого. Ксюшка… Поцелуй меня.

Ее губы оказались вдруг очень близко, так пугающе близко, что не осталось твоего и моего дыхания, осталось только наше, и это было невыносимо. Ксюха закрыла глаза, и погрузилась в поцелуй.

-Я люблю тебя, - шептала она в Асины губы, и целовала снова, - я так тебя люблю…

Не хватало воздуха. Не хватало сил, чтобы оторваться. Ксюха вжималась губами в Асины губы, ласкала их языком, и вжималась снова. Тело в ее руках было таким горячечно-желанным, таким близким, таким жарким. Затылок пульсировал в такт поглаживаниям Асиных пальцев, и сердце рвалось из груди к чертовой матери.

Она чувствовала ее. Чувствовала ее целиком – от кончика языка до кончиков пальцев ног. Она гладила ее бока, ее спину, впивалась пальцами в плечи. А потом вдруг выдохнула и отступила. Немного, всего на несколько миллиметров, но это дало возможность открыть глаза, и увидеть другие – на расстоянии вздоха. Темные, полные неведомого, глаза, влажные и как будто немного безумные.

-Если ты извинишься, я тебя убью, - выдохнула Ася, не отпуская Ксюху из своих холодных рук.

-Если мы немедленно не уйдем отсюда, нас отправят в тюрьму.

Они захохотали обе, и разомкнули объятия. Ксюха взяла Асю за руку.

-Давай купим вина? – Предложила она, тщетно пытаясь восстановить дыхание. – Я хочу найти какое-нибудь тихое место у реки, и пить вино.

-Вино? О боже, кто ты, и куда ты дела Ксюшу? – Засмеялась Ася.

-Более того, - хмыкнула в ответ Ксюха, - я даже хочу пить его из пластиковых стаканчиков. Что скажешь?

Ася улыбнулась, и изобразила кокетливый поклон.

-С тобой – хоть вино, хоть даже водку. Тем более, насколько я помню, опыт такой у нас уже был.

Ксюха кивнула. Был. Правда был. Давно. В прошлой жизни, от которой теперь не осталось ни следа.

И они правда пошли и купили вино. И нашли место на ступеньках у самой темной глади воды. И делали осторожные глотки, захлебываясь в ощущениях и не находя слов. Ксюха сидела сзади – Асина спина прижималась к ее груди, и шея, восхитительно пахнущая шея, была так близко, так невыносимо близко.

-Ты наверное много знаешь о Питере? – Спросила Ася, когда на дне бутылки осталось всего несколько капель.

-Наверное, - улыбнулась в темноте Ксюха.

-Я иногда думаю, что без меня у тебя была бы совсем другая судьба. Ведь у тебя была мечта.

Ксюха поставила рядом с собой стаканчик, и положила руки Асе на плечи. Наклонилась немного – так, что нос коснулся прядей волос. И прошептала:

-Моя мечта сбылась.

Кружилась голова – то ли от вина, то ли от холодного невского воздуха, то ли от опасной близости запаха. Ксюхины руки гладили Асины плечи, и это было так правильно, так прекрасно, как не было еще никогда и ничего в жизни.

-Здесь так тихо… - еле слышно шепнула Ася. – Здесь так мучительно тихо…

Ее ладони легли поверх Ксюхиных, и потянули вниз. Кончиками пальцев Ксюха ощутила ключицы, ткань выреза, и – немножко – округлость груди.

-Потрогай меня, - донесся до нее тихий шепот, - пожалуйста.

Глаза сомкнулись, и не было сил разомкнуть их снова. Все чувства и мысли переместились туда – на пальцы, которые гладили, едва касаясь, пробовали, вжимались.

Ася повернула голову и нашла губами Ксюхины губы. Они целовались снова, но в этот раз все было иначе – язык проникал между разомкнутых губ, впивался жаром, и оставлял за собой дрожь. Ладони сжимали грудь через вырез рубашки, и под ними словно плавилась, исчезая, ткань белья, ненужная, лишняя в этом танце. Ася проводила языком по Ксюхиному подбородку, касалась шеи, и снова возвращалась к губам. Она не дразнила, не играла – она как будто заявляла свое право на нежность.

Много мучительных секунд прошло прежде чем Ксюхины ладони опустились на Асины бока, и приподняли, заставляя повернуться. Теперь Ася была вся на ней – на ее коленях, тесно прижатая, бедра поверх бедер, волосы стекают сверху на лицо, и нет больше сил, совсем нет больше сил.

Ксюха заставила себя открыть глаза, и пожалела об этом. Прямо на нее, сверху, смотрели любимые глаза – глаза темные, черные, полные влаги и желания.

-Завтра мы пожалеем об этом, - сказала она, тщетно пытаясь вернуть контроль над собственным телом, и с каждой секундой убеждаясь, что это невозможно.

-Нет никакого завтра, - покачала головой Ася, и, наклонившись, коснулась кончиком языка Ксюхиных губ, - забудь о нем. Его нет. И не будет.

И «завтра» действительно исчезло. Остался только поцелуй – бесконечный, долгий, яростный поцелуй. Остались ладони, вжимающиеся в горячее тело, и тонкая нежность белья, сквозь которое пульсировало и взрывалось огнем что-то безумное, яростное, и бесконечная нежность в объятиях.