Сделка 2 (СИ)

- Рита, я только хочу сказать… - снова заныл Сергей.

- Ты ударил меня, - резко констатировала Рита.

От прозвучавшего заявления костяшки пальцев побелели, а короткий маникюр вонзился в ладони. Сергей уже стоял на двух коленях в потугах приблизиться к Рите и уцепиться за её ноги. Забавы кончились. Кромешное омерзение завладело мной. Я знала, что не могу врезать этому паразиту, больше недели пыжившегося петушиным самодовольством. Но он посягнул на моё святое, и я не собиралась оставить это так просто.

- Этого не повторится, обещаю! - воспел Сергей.

- Пошёл вон отсюда! - сквозь зубы прошипела я, поражаясь способностям собственного голоса.

Сергей растерянно обернулся на меня, с удивлением примечая кулаки.

- Ну, стукните меня! Хоть вы - ударьте меня, - взывал он, медленно поднимаясь с колен, и я почувствовала, как в нём исчерпывается лимит унижения и начинает прорастать природа гордости.

Каково же было искушение последовать его приглашению! Вместо этого я разжала кулаки и, заклято медитируя на центр мужского лба, по-бабьи предприимчиво подцепила двумя пальцами его рукав, словно израсходованную пелёнку, направляя к двери. Он поддался даже легче, чем рассчитывалось.

- Прости меня, - напоследок обратился Сергей к Рите, пессимистически откидывая цветы с конфетами на диван.

- Оглох? - пинка бы ему для скорости. - Давай! Раз-два.

- Я его уничтожу… - когда закрылась дверь, я спустила пар. - Он больше не коснётся тебя.

- Его? - Рита повела бровью. - Он натворил не больше делов, чем ты, - в её ледяном тоне отсутствовала горечь, а лишь звенела сталь. - Подпиши это, - она протянула бумагу.

Я взяла лист-трубочкой и, расправив его, оцепенело перечитывала буквы официального “по собственному желанию”, не в силах применить смыслы к чёрточкам, засечкам, кружочкам. А значили они одно, что женщина, завладевшая моей душой, оказалась девочкой для битья. Я не защитила её хотя бы от себя. На секунду мне даже померещилось, что в её глазах засквозила синева - настолько они были холодны. Бровь поползла вверх. Нет, ты не обманешь меня.

- Ты не можешь… - сказала я. - Зачем? Не предполагала, что ты настолько глупа, чтобы пустить коту под хвост своё продвижение к ГАПу.

- Боже, Валя, не фальшивь!… Мы обе знаем, что ты бы рано или поздно меня уничтожила. Но можно ли любить безличие?

- Слабачка, - хмуро хмыкнула я.

- О, да, дорогая! - она подцепила мой подбородок двумя пальцами и вздёрнула на себя, отчего я остро почувствовала свою миниатюрность. - Зато ты очень сильная. Маленькая девочка, которая не наигралась в куклы.

Рита вышла, оставив меня с белым полотном позора в руках, - столь же нестираемого, как чернила, которые я готова была выпить, лишь бы они не появились на этой бумаге.

- Дура! Я просто люблю тебя… - произнесла я в пустоту. - И не знаю, что с этим делать.

***

К среде умерла Катя. Скупое уведомление Лёши показывало, что кончина произошла в ночь со вторника, на день её рождения. Он взял отпуск за свой счёт. Ему больше не нужно было копить на ипотеку. Я приходила поддержать его, но он даже не пустил меня на порог. При воспоминании тоскливых собачьих глаз из сна, невыплаканное горе, заструилось по щекам под тяжие гортанные всхлипывания, застревавшие комками в глотке одиночества на пустынной лестничной клетке. После изнасилования дверного звонка, я задавала “только один вопрос”, купил ли он матери ортопедическую кровать, и на основе его огрызательств узнала, что Катерина не захотела её, и что по мою честь будут привлечены известные инстанции, если я продолжу в том же духе. Со мной случилась истерика, не иначе. Ей-Богу, не припомню, чтобы подобное хотя бы во снах пригрезилось отдалённо, - как развеять прах Катерины в Новой Зеландии, - но эту необходимость я доказывала рьяно, гневно и самоотверженно. А потом… всё прошло. Я сжимала челюсти, стоя на пороге уже другого дома. Она встречала за полночь в пижамных штанах и майке.

- Катя умерла, - сухо произнесла я. Сердца у меня не было. Распотрошённое и растоптанное, оно ни одним жалким писком не выдавало себя. Боги перестали играть им в пинг-понг, выбросив на обочину к прошлогодней жухлой траве.

Ни маски, ни лица. Пальцев тоже не было. Всё тело пробирало редкими болезненными спазмами мёрзлого озноба. Я не понимала, как стою. Только голые нервы - всё, чем я была сейчас.

========== Часть 7 ==========

Если бы Рита меня прогнала, ничего бы со мной не сталось, уж точно не умерла. Только закончились бы ночные колядования. Мертвецкая живучесть дразнила остатки человечности. Я ощущала себя в немом панцире, а тараканьи тонкие усики, по Кафке, двигались над головой.

- Но как? Почему?…

Мне бы те самые ответы, и можно без хлеба. Я тупиково взирала на молодую женщину, как олень посреди проезжей - на автомобильные фары. Лёша вчера не вышел на работу - мать с сердечным приступом забрали в больницу. Напрасно я пыталась выудить номер учреждения: пасынок остался глух к моим переживаниям. В тот момент мне даже показалось, что он нарочно раздувает драмматизм на лютиках. Весь следующий день Лёша не брал трубку. Позвонил лишь к вечеру и сообщил, что этой ночью Катерина скончалась. Я готова была прибить его на месте. Если бы ещё оператор связи поддерживал такую опцию.

Рита осторожно обняла меня. Я утешительно похлопала её по плечу, твёрдо оборачивая сочувственное побуждение. Когда умерла мать, я не пропустила ни слезы, и сейчас не искала Стены Плача.

- Поедем прокатимся, - изъявила я.

- Шутишь? - всплеснула руками Рита. - Давай завтра!

- Как хочешь, - я развернулась.

- Погоди, - она капитулировала. - Ладно, я сейчас.

Какая-то часть меня упорно ширмовала случившееся, расщепляя сознание на частности. В голову лезли клоуны Макдольдса, колёса обозрения, статуя Христа-Искупителя на вершине Рио, архитектура Гауди в трёхэтажном симбиозе с произведениями Дали.

- Тебе нравится Тарантино? - спросила я на повороте, быстро поддевая руль рукой.

- Фонтаны крови и аттракцион цинизма? - уточнила Рита. - Определённо.

- По крайней мере, не клюква в сахаре, - дополнила я.

- Так от чего умерла Катерина? - уличила момент Рита.

- Сердце.

Непрошенные воспоминания о Катерине хлёстко и пусто ударили меня. Лавина образов закручивалась в спираль. Вот она с босыми ногами и хитрой улыбкой; в атласной ночной сорочке, обтекающей изгибы худощавого энергичного тела. Вот она звеняще и интригующе распоряжается о задании, а студенты наперебой пытаются угодить ей. Вот она впопыхах копошится в гардеробе и решает пойти чуть ли не в домашнем. Каждый раз, за секунду до выхода, её озаряет откровение, и она выбирает самое поэтичное облачение. Вот она заносит фигуру над шахматной доской, а выражение лица - будто вертит погремушкой перед носом младенца. Туманное и неуловимое, видение исчезло столь же внезапно, как появилось. Будто издали донёсся возглас:

- Не гони! Здесь нельзя сто шестьдесят!

Тяжесть подвески будто прижимала авто к земле, когда стрелка спидометра медленно перевалила за сто восемьдесят. Жизнь казалась игрушечной. Фура, рядом с которой нас слегка колыхнуло, уходила в хвост. Рита, обычно не забывавшая про ремни безопасности, резко опомнилась, пристёгиваясь с феноменальной расторопностью. Она откинулась в кожу кресла затылком. Бледность просачивалась сквозь загар её лица.