Bruises (ЛП)

У Эммы свернулись внутренности. Она посмотрела на пустые миски и тарелки с мелкими крошками перед ней. Вид этого заставлял её хотеть плакать.

Она медленно оттолкнула стул назад и последовала за Реджиной через дверь. Внутренности омыло холодом, но на кухне было слишком жарко, и когда она подняла глаза, то увидела, что лицо Реджины покраснело от раздражения.

Эмма остановилась посреди комнаты и облизнула губы.

— В чём дело? — колебания в её горле застали их обеих врасплох.

Реджина прислонилась спиной к столешнице, скрестив руки на груди. Её губы были плотно сжаты. Она кивнула на противоположную стойку.

— Вот.

Эмма проследила за её взглядом. Её сердце замерло.

— Серьёзно?

— Давай, — сказала Реджина, кивая на буханку хлеба, которая лежала перед тостером. — Попробуй.

— Реджина, ради всего святого.

— Давай, — сказала Реджина, и выражение её лица было смертельно серьёзным. — Пожарная сигнализация работает, не волнуйся. Нет никакого риска, что ты сожжёшь дом дотла.

Эмма закатила глаза, но паника в её груди не уменьшилась. Что бы Реджина ни стремилась доказать, Эмма знала одно: она не хотела показывать ей, насколько была бесполезной.

Она взглянула на хлеб и поняла, что была близка к тому, чтобы заплакать.

— Это глупо.

— Совершенно верно, Эмма, — спокойно сказала Реджина. — Пожалуйста. Мне интересно, насколько ты думаешь, что можешь всё испортить.

Эмма знала, что она цитирует лишь её собственные слова, но они ударили её, как пощечина.

Даже сейчас, за сотню миль от неё, его голос звучал в её ушах с намёком на акцент, который угасал после многих лет жизни в Америке. Что за бесполезная шлюха не может сделать тост, не испортив его?

Она стиснула зубы и шагнула к тостеру. Она вытащила из мешочка два куска хлеба и, надавив на рычаг, воткнула их в тостер. Затем тишина. Это был самый неловкий момент в её жизни.

Она повернулась к Реджине.

— Что теперь?

Реджина не улыбалась.

— Пойди и возьми свою выпивку, если это поможет тебе немного успокоиться.

— Я не собираюсь оставлять тостер.

— Эмма, ты можешь оставить хлеб на поджарке на время, которое уйдёт на то, чтобы сходить в соседнюю комнату и взять свой бокал. Ничего не произойдёт. Просто иди. Возьми и мой тоже, если будешь так добра.

Господи, она была невыносима. Эмма вернулась в столовую, взяла бокал, осушила его и захватила бокал Реджины. Она вернулась на кухню и поставила оба бокала рядом с мэром.

— Спасибо, — спокойно сказала Реджина, поднимая бокал и делая глоток. — Налей себе сама.

Эмма взглянула на тостер. Она чувствовала запах гари. Или ей так казалось.

— Эмма, — сказала Реджина, и её голос был спокойным и мягким. Это вернуло её обратно. — Пожалуйста, расслабься. Налей себе выпить.

Эмма сделала, как ей сказали. Она налила себе ещё один бокал, и прежде чем убрать бутылку в холодильник, она встала перед Реджиной в ожидании. Реджина моргнула, а затем протянула свой полупустой стакан. Она пыталась игнорировать тот факт, что руки Эммы дрожали, когда она наливала, но нежный стук стекла по стеклу был похож на скольжение ногтей по её спине.

— Спасибо, — сказала она, и Эмма вернула бутылку в холодильник.

Когда она вернулась и подняла свой бокал, она казалась немного менее тревожной. Она прислонилась спиной к столешнице рядом с Реджиной, неуверенно поднося бокал к губам. Едва ли три дюйма отделяли их плечи, и Реджина почувствовала непреодолимое желание сократить расстояние.

— Это всего лишь тосты, — тихо сказала она.

Глаза Эммы были направлены на тостер в другой стороне комнаты, не моргая.

— Хотя это важно, верно?

— Ну, — призналась Реджина. — Для большинства людей — да. Но сейчас… нет. Думаю, это не так важно.

Эмма просто кивнула, но её ноздри всё ещё были навострены, ожидая, когда дым начнёт клубиться по комнате.

— Раньше я была действительно способной, — сказала она, всё ещё не отводя глаз от тостера. — Я готовила убийственный жареный сыр.

— Что случилось?

— Однажды я приготовила его для Киллиана, — сказала она. — Он сказал, что на вкус это как сбитое животное на дороге.

— Как жареный сыр может быть на вкус как…?

— Я не знаю, — сказала Эмма, и её голос был настолько плоским, что у Реджины защемило сердце. — Я не спрашивала. Я просто выбросила его в мусорное ведро.

Она мало что могла сказать на это, поэтому Реджина просто кивнула. Она всё время смотрела на Эмму, исследуя её острые скулы, всё ещё видимые под её опухшей кожей, и её яркие, неморгающие глаза. Её волосы были почти сухими и выглядели такими восхитительно мягкими. Красный свитер ей был к лицу.

Под дымкой вина и надежды Реджина открыла рот, чтобы что-то сказать, кое-что из этого. Всё это. Но вдруг Эмма оттолкнулась от столешницы и перешла на другую сторону кухни. Она нажала кнопку на тостере, наблюдая, как хлеб выпрыгивает в поле её зрения.

Она вздохнула, положив его на тарелку. Она принесла тосты Реджине. Они были ровные, золотисто-коричневые с обеих сторон. Реджина подняла брови, глядя на невыразительное лицо Эммы.

— Они идеальны, Эмма.

Эмма просто посмотрела на них.

— Да, — сказала она. Это звучало так, будто её душа была высосана из неё. — Думаю, что они немного подгорели сверху.

Сопротивляясь желанию протянуть руку и выбить тарелку из её руки, Реджина сказала:

— Это просто корочка, глупенькая. Это же тосты. Ты не могла бы сделать их лучше.

Рука Эммы всё ещё дрожала, поэтому Реджина протянула руку и забрала у неё тарелку. Она поставила её на столешницу рядом с собой, а затем взяла один из ломтиков.

— Не возражаешь? — спросила она.

Эмма нахмурилась.

— Ты собираешься это съесть?

— Конечно, я хочу его съесть, — сказала Реджина, кусая за уголок. — Я не буду выбрасывать отличные тосты.

Когда она жевала его, глаза Эммы начали наполняться тем, что было так похоже на обожание, что Реджина чуть не подавилась. Эти опухшие зелёные глаза смотрели на неё, ни разу не моргнув, с благодарностью, почти разливающейся по ресницам.

— Не хочешь немного масла или ещё чего-нибудь? — тихо спросила она.

Реджина пожала плечами.

— Лишние калории, — сказала она. — Они мне не нужны. Ты будешь есть другой ломтик?

Эмма смущённо взглянула на второй тост на тарелке. Во всяком случае, он был менее поджарен, чем ей нравилось; она предпочитала, чтобы хлеб был тёмно-коричневым с добавлением масла и Нутеллы. Но это то, что она обычно ела, когда Киллиана не было дома.

Она молчала, покачав головой.

— Я пойду, уберу тарелки, — сказала она. Она улыбнулась Реджине и отвернулась, направляясь к двери.

Реджина посмотрела на кусок тоста в руке. Она даже не была голодна, но доела его. Пока они с Эммой убирались на кухне, она съела второй ломтик. Она убедилась, что Эмма видела, как она это делает.

[Х]

— Чем ты занимаешься весь день? — спросила Реджина, подвернув ноги под себя. — Раз ты больше не работаешь?

Эмма сидела на другом конце дивана, скрестив ноги. Она прижалась спиной к подлокотнику, чтобы у неё была возможность смотреть на Реджину.

Она пожала плечами.

— Я часто убираюсь.

— И?

— И делаю суп, — сказала Эмма, и Реджине потребовалось мгновение, чтобы понять, что она шутит. Она улыбнулась с другого конца дивана.

— Конечно, — сказала она, потягивая вино. — Как можно забыть про этот суп?

Эмма улыбнулась в ответ, закатив глаза. Её только что вымытые волосы ниспадали на плечи, словно волны, и выглядели они почему-то длиннее, чем вчера. У неё слегка порозовели щёки от вина. В тусклом свете гостиной её синяки казались не так очевидны.

Эмма редко встречалась с взглядом Реджины дольше, чем на несколько секунд, и хотя это заставляло сердце Реджины болеть (она из всех людей знала, что попытка избежать глаз обычно означала, что человек надеялся, что его не заметят, что он был там), это дало Реджине шанс смотреть на неё, не будучи пойманной.