Play (СИ)

Я преподавала литературу в нашей школе, подрабатывала в обществе знаний, вечерами писала диссертацию и пыталась выделить хотя бы час в сутки на общение с мужем и сыном. Дима старался мне помочь, но у него мало что получалось: работая фельдшером на «Скорой помощи», не разбогатеешь. А подрабатывать он не мог. Или не хотел. Кроме того, как раз в этот период разболелся папа, мама стала ухаживать за ним и больше уже не могла забирать к себе Кирилла даже на выходные.

Тогда-то ты и появилась в моей жизни.

Активная, хулиганистая, и очень своеобразная двенадцатилетняя девочка. Для тебя не существовало слова «нет», ты не обращала внимания на чужое мнение, и поступала только так, как нравилось тебе. И, конечно же, ты была влюблена.

Сейчас, когда прошло столько лет, я понимаю, как много счастливых эмоций могла бы ощутить сквозь призму твоей влюбленности. Но тогда это было недоступно. Проще говоря, мне было не до этого. Я должна была заботиться о своей семье.

И потом, дети часто влюбляются в своих учителей. Часто и ненадолго. И я была уверена, что твоя влюбленность закончится очень-очень скоро. Появится милый мальчик, который тебе понравится, и внимание твое переключится на него.

Знаю, сейчас ты улыбаешься, у тебя повысилось настроение и дальше ты начинаешь читать уже с интересом, предвкушая немало веселых воспоминаний. Давай вспомним еще одно?

Наступило лето, на время отпуска я начала заниматься репетиторством, и финансовая ситуация в моей семье немного улучшилась. Тогда и начались твои звонки. Не смейся, всё это тогда не было забавным. Мои отношения с Димой разладились, он начал пить, умер папа, и ко всему этому несколько раз в день я слышала по телефону разные вариации «Ой, я ошиблась номером». Знала ли я, что звонила ты? Думаю, нет. Не сразу. Мне долго казалось, что всё это – чья-то дурацкая шутка. И когда я поняла, что это ты…

Нет, не возненавидела. Но почувствовала себя униженной и оскорбленной. Мне показалось, что ты сделала это нарочно, чтобы побольнее задеть меня. И, конечно же, когда осенью ты пришла извиняться, я и думать о тебе забыла. Это было так нелепо: какая-то девочка просит прощения, объясняет что-то, чего-то хочет, а у меня в голове крутятся мысли о том, какой тяжелый развод мне предстоит.

Конечно, я повела себя неверно. Мне стоило поговорить с тобой, выслушать, понять, и объяснить, что любовь не должна причинять неприятностей. Я должна была растолковать тебе, что влюбленность в педагога и влюбленность в человека – совершенно разные вещи. Что ты любишь во мне внешность, уверенность взрослого человека, мудрость. Что влюбленность эта – лишь попытка получить извне то тепло, которого тебе не хватает в семье.

Ты думаешь сейчас, что это не помогло бы, и я отчасти согласна, ведь ни единый психологический или жизненный закон в твоем случае не работал, но как педагог я обязана была хотя бы попытаться. Не попыталась, что ж. Предпочла отойти в сторону и не обращать внимания на ситуацию в надежде, что она разрешится сама собой.

В ноябре мы с Димой развелись. Кирилл очень тяжело пережил наш разрыв – всё же он всегда больше любил отца, нежели меня. Ситуация осложнялась еще и тем, что Диме некуда было уходить от нас – поэтому мы продолжали жить вместе, тщетно пытаясь разменять двухкомнатную квартиру на две однокомнатные. К этому времени я уже знала о тебе очень многое: еще бы, ведь ты училась в моем классе, за две недели сентября умудрилась получить два выговора, проигнорировать все проводящиеся в школе общественные мероприятия и заслужить репутацию хулиганки и «своего парня».

Вот тогда-то я и начала испытывать к тебе чувства. Это было так странно, знаешь? С одной стороны ты очень мне нравилась, а с другой… Я относилась к тебе как к назойливой соседке по коммунальной квартире – той, которая кидает полстакана соли в твой суп, курит на кухне, зная, что у тебя аллергия на табачный дым, и доставляет мелкие, незначительные, но обидные и противные неприятности.

Едва ли ты видела это. Я очень старалась вести себя как ни в чем не бывало – разговаривала с тобой, объясняла, увещевала. А ты смеялась мне в лицо. И однажды мои нервы не выдержали.

Ксюшка, чудовище и счастье мое, помнишь ли ты те первые стихи, которые были написаны тобою для меня и случайно попали мне в руки? Наверняка, нет – те строчки давно стерлись из твоей памяти. И из моей тоже. Но осталось ощущение, которое я до сих пор бережно храню в потаенном уголке своего сердца. Ощущение невесомой нежности, доброты, способности отдавать ту малость, что есть у тебя, даже если малость – последняя.

Как близко мне это сейчас, как дорого! Как хорошо я понимаю, что в этом вся ты – любить, но не мешать. Любить ради любви, а не затем, чтобы быть рядом. Любить открыто, искренне, ничего не прося в ответ.

Но тогда… Ох, как я разозлилась тогда. Это был мой педагогический провал, крах по всем направлениям, по всем фронтам. Пять лет в педагогическом институте, семилетний опыт работы в школе – всё полетело в тартарары, когда я держала в руках эти стихи, а ты смотрела на меня издевательски, с апломбом, и иронично кривила брови.

Ты даже слушать меня не стала. Покривилась, высказала несколько ехидных замечаний, и ушла, не обращая внимания на мой приказ остаться.

Я же пошла к директору. Я просила, умоляла перевести тебя в другой класс, выгнать из школы, сделать хоть что-то, чтобы прекратить эту двусмысленную ситуацию! Педагогический провал. Это был именно он.

Ничего не вышло. Твои родители в очередной раз пришли в школу, я показала стихи твоему отцу, получила от него выволочку, и ничего не добилась. Тогда я решила просто не обращать внимания на твои выходки. Быть сугубо официальной. Контролировать дисциплину и не позволять никакого панибратства. Так что своего ты добилась, Ксюшка. Я начала думать о тебе. А что еще мне оставалось делать?

Подошел новый год. На празднике 25 декабря ты взорвала всю школу своим чудесным выступлением. Я помню, как ты стояла на сцене, оглушенная аплодисментами, а я злилась от того, что не могу порадоваться за тебя, а должна настороженно смотреть и думать, что же ты выкинешь в следующий раз?

Однако ничего не случилось. Разве что кто-то оставил букет цветов под дверью моего кабинета, но я до сих пор так и не уверена, что это была ты – ведь в меня тогда были влюблены многие ученики. Много учеников и одна ученица.

В январе 1993го мы наконец-то разменяли квартиру. Кончились каникулы и Кирилл начал огорчать меня своей успеваемостью. Он стал грубым, начал хамить, огрызаться и всё чаще и чаще просил отправить его к отцу. Дима ничем не помогал. Напротив, он словно настраивал сына против меня – не мог простить, что я его выгнала. Они оба не могли мне этого простить.

Всё стало очень сложно. С деньгами по-прежнему было тяжело, всё свободное время отнимала школа, и подрабатывать стало совсем некогда.

После нового года ты стала учиться лучше. И вообще притихла, перестала устраивать хулиганства и демонстрировать свой нрав. Ты даже начала мне нравиться. Острый ум, обаяние, стремление к лидерству – я уважала эти качества в людях. А в тебе они были очень явно выражены.