Play (СИ)

-Тогда зачем? – Продолжила Ольга. – Поговорить?

Поговорить… Да, возможно, именно для этого. Ксения посмотрела на Ольгу и вдруг поняла, что и правда хочет поговорить. Поговорить с человеком, который не любит ее, которому на ее плевать, и который видел ее такой, какой больше никто не видел.

Она сделала еще глоток, и все ей рассказала.

С самого начала – со школы, с этой безумной и пугающей любви. Рассказала про боль, про ужас потери, про все, что натворила во имя этой любви. Рассказала про то, как заставила Асю провести с ней восемь лет. И про то, что произошло между ними совсем недавно.

Ольга слушала молча. Курила одну за другой, потягивала коктейль из высокого бокала, и внимательно смотрела на Ксению.

-Да, милая, - сказала она, когда та наконец закончила. – Ты и правда то еще дерьмо. И что дальше?

Ксения улыбнулась.

-Ничего. Дальше мне нужно отпустить ее, и на этот раз отпустить окончательно. И я боюсь, что теперь не смогу этого сделать.

Она потерла ладонью лоб, и закусила фалангу большого пальца.

-Знаешь, я все чаще думаю о том, как жаль, что ее чертов сын стал пай-мальчиком, и больше ничего не творит. Потому что если бы он еще что-то сделал…

-Ты могла бы снова убедить ее остаться. – Перебила Ольга. – Но если речь об этом, то есть масса других способов.

-Нет. Никаких способов. Это подло. Это гадко. И я никогда так не сделаю. Больше – не сделаю.

Она усмехнулась.

-Забавно, что именно с тобой я могу об этом говорить.

-Ну конечно, - кивнула Ольга. – Для остальных же ты по-прежнему должна быть идеальной. Но я не очень понимаю, чего ты хочешь? И почему бы тебе просто не попросить ее остаться? Может быть, она и сама хочет этого.

-Она хочет, - горько улыбнулась Ксения. – И именно поэтому я не стану просить.

Ольга посмотрела удивленно, и Ксения продолжила.

-Пойми ты: все это, вся эта наша жизнь – она словно украденная, придуманная, построенная на боли и насилии. Конечно, Ася привязалась ко мне за эти годы. Думаю, какой-то своей частью она и правда меня любит. И она останется, если я попрошу. И мы проживем вместе остаток жизни. Но какой ценой? Какой, черт возьми, ценой?

Она с шумом втянула в себя воздух и выдохнула.

-Сейчас у нее еще есть шанс на настоящие, нормальные отношения. Я не могу забрать у нее этот шанс. Просто не могу. Но и как жить без нее – я не знаю тоже.

-Ловушка, да? – Спросила Ольга, и Ксения вновь поразилась, как точно она все понимает.

-Да. Мы начали жить вместе по принуждению, потому что так сложилось. И теперь, когда нужно просто разойтись, у каждой из нас есть миллион причин этого не делать. А теперь… А теперь добавилась еще одна.

-Это было прекрасно, да?

-Нет. – Ксения мотнула головой и скривила губы. – Нет. Это не было прекрасно. Это даже сексом не было. Мы соединились так глубоко, на таком уровне, куда ни один сексуальный акт никогда не доберется, понимаешь? Она вся была – моя, я вся была – ее. И это не метафора, это правда.

-И ты испугалась?

-Конечно, я испугалась! И она испугалась еще больше. Мы несколько дней не разговаривали после этого – ходили по квартире, избегали друг друга, и даже «привет» сказать не могли. Это было слишком открыто, понимаешь? Слишком сильно и слишком…

-Обнаженно?

-Да! – Ксения снова втянула в себя воздух. – Именно.

-Подожди, - Ольга перегнулась через стол и положила на ее ладонь свою. – Но если это так сильно, и с вами произошло это – пусть будет чудо – почему тогда?..

-Да потому что я так больше не смогу! – Выкрикнула Ксения, и, увидев, как оборачиваются на нее другие посетители кафе, приглушила голос. – Я чертовы двадцать лет ощущаю все это настолько сильно, что странно, почему у меня до сих пор сердце не разорвалось к чертям. Слишком сильная любовь, слишком сильная боль – все это всегда было слишком сильно. А теперь? Теперь я сделала это с ней. Заставила ее испытать это. Я не хочу этого для нее, понимаешь? Это пытка. И я не хочу этого для нее.

Ольга убрала руку и долго молчала, глядя как Ксения глотает виски из своего стакана. На ее лице невозможно было ничего прочитать – оно было задумчивым и каким-то несчастным.

-Я тут успела слегка влюбиться, - сказала она наконец, и Ксения удивленно посмотрела на нее. – Да-да, представляешь, оказалось, что я на это еще вполне способна. И – нет, это не стало взаимным, но…

Она снова задумалась.

-Но я задумалась, пожалуй впервые в жизни. Может быть, со мной что-то не так? Почему я все время вляпываюсь в отношения с людьми, которым абсолютно не нужны мои чувства? Почему я выбираю тех, кто изначально не может на них ответить?

На ее лице вдруг расплылась улыбка.

-И вот ты сейчас рассказывала мне свою печальную историю, а я думала о том, что, пожалуй, не смогла бы так. Любить без взаимности двадцать лет… Знать, что ничего никогда не будет – и все равно любить. Быть рядом, добиваться, набивать шишки… И любить снова.

Ольга нагнулась к Ксении и посмотрела на нее весело.

-Что ты теряешь, а? – Спросила. – Ну скажи, что ты теряешь, когда она уйдет? Ты так долго была без нее, и вполне умеешь быть сама и справляться с этим компотом своих чувств.

-Хочешь сказать…

-Да. Пусть идет. Ты не ее должна отпустить в первую очередь, а себя. Выйди из этого замкнутого круга, вздохни свободнее, поживи какое-то время для себя. Может, ничего из этого не выйдет, а может, ты удивишься, как много всего появится в твоей жизни с ее уходом. Кто знает?

-Кто знает… - Отрешенно повторила Ксения. – Кто знает…

Forvard

Ксюша задержалась в Таганроге дольше, чем планировала. Позвонила вечером второго дня и предупредила, что вернется через неделю. И всю эту неделю Ася гадала: что же произошло? Что случилось?

Какая-то ее часть радовалась одиночеству. Дни проходили очень одинаково, но в этой одинаковости было много спокойствия и опоры на привычное, знакомое. Она готовила завтрак, она сидела у окна с чашкой кофе и сигаретой, слушала музыку и мыла полы. Старательно прислушивалась к себе, но никак не могла разобрать, что же чувствует.

Даже Лене было теперь никак не позвонить. Они попрощались очень скомкано и сумбурно – каждая затаила что-то внутри, что-то, что не готова была обсуждать.

-Может быть, в следующей жизни, - подумала Ася, и поняла, что, кажется, слишком многое начала откладывать до этой самой следующей жизни.