Любимый ученик Мехмед (СИ)

Принц всегда считал себя не таким уж слабым физически, поэтому теперь удивился, насколько силён, оказывается, был Учитель, если мог схватить так крепко и не позволить даже приблизиться, если не хотел объятий или других проявлений любви:

— Перестань, — это прозвучало очень строго.

Мехмеду захотелось плакать:

— Нет, Ты не можешь решать за меня, кого мне любить! — произнёс он и снова ринулся вперёд, но снова был остановлен:

— Перестань.

Принц пытался побороть сопротивление, не хотел отступать, но силы были не равны, и он вынужденно уселся на место:

— Учитель, зачем так? Зачем? Ты же лучше всех знаешь, что я хочу быть с Тобой. Вот, чего я хочу, а не эту свадьбу!

— Однако она состоится, — возразил Учитель с грустной улыбкой. — Ты уже сделал выбор, но сам ещё не смирился. Смирись. От твоих метаний будет только хуже и тебе, и мне.

— Нет, — ученик снова ринулся к Учителю, но теперь сам остановился, нехотя сел на ковёр и выражал несогласие лишь словами: — Почему Ты решил, будто знаешь мои мысли? Я не делал выбора, о котором Ты говоришь. Почему Ты не веришь мне? — принца осенила догадка: — Я напоминаю Тебе кого-то, кто действительно выбрал? Кого-то, кто Тебя покинул?

Учитель ничего не ответил, но Его лицо опять изменилось, будто тенью промелькнуло давнее воспоминание, очень болезненное, а затем, после глубокого вздоха, в глазах и во всём облике снова появилось спокойствие и безразличие. Учитель не хотел страдать и стремился закрыть сердце от страданий, но ведь Он был неправ!

— Не веришь мне, а я покажу, чего хочу на самом деле, — произнёс Мехмед, приподымаясь и запуская руки под полы кафтана.

Учитель, наверное, не понял, что ученик собирается сделать, ведь намерения могли показаться слишком смелыми — слишком! — но Мехмед уже потянул за завязки на штанах.

— Ты говорил, что ученик должен раскрыться для учителя, — сказал принц. — А если я раскроюсь так?

Завязки на штанах развязались. Осталось развязать другие — на исподнем. Учитель округлил глаза. Значит, Он совсем-совсем не ждал такого поворота событий, и тут на смену удивлению пришёл страх, не за себя:

— Что!? Немедленно перестань. Ты понимаешь, насколько это безрассудно? — зашептал Учитель. — Я имел в виду совсем не это, когда говорил, что ты должен передо мной раскрыться.

Он начал хватать ученика за руки и не давал верхним штанам упасть, в то время как принц хотел эти штаны приспустить. Опять началась борьба, но теперь уже ученик стал тем, кто отталкивает, а не наоборот:

— Пусти, — шипел Мехмед. — Я хочу, чтобы Ты видел. Видел, что мне не стыдно.

— Это зрелище не для меня. Тебе всего четырнадцать.

— Мне уже пятнадцать. Недавно исполнилось. И я скоро женюсь. Значит, я взрослый.

Учитель опять оказался сильнее. Вот Он опять ухватил ученика за запястья, пытаясь заставить сидеть спокойно, а ученик извивался, крутился во все стороны, стараясь вырваться, как вдруг заметил, что Учитель весело улыбается.

Однако теперь уже Мехмеду стало не до улыбок. Он смотрел почти со злостью, а Учитель мягко произнёс:

— Успокойся. Я верю тебе. Ты всё тот же безрассудный мальчик, которого я знаю и люблю. Как видно, я не сумел научить тебя осмотрительности, но мы это исправим.

— Учитель, если ещё раз скажешь, что я Тебя не люблю, я… — продолжал шипеть принц.

— Успокойся, мой мальчик, — мягко повторил Учитель. — Успокойся.

Взгляд Учителя, как это обычно бывало, лучился теплотой, и от такого взгляда дурное настроение Мехмеда сменилось хорошим. Принц тоже улыбнулся. Нить, связывавшая Учителя с учеником, теперь не грозила оборваться, и можно было успокоиться, поправить одежду. Пока Мехмед возился, то и сам вдруг испугался, что кто-нибудь войдёт и увидит странную картину. И что подумает? Но к счастью обошлось.

Уже приведя свою одежду в порядок, принц спросил всё так же по-гречески:

— Учитель, а у Тебя когда-нибудь были женщины?

— Да, — прозвучал короткий ответ, и эта краткость означала нежелание говорить, но мягкость голоса подсказывала, что Учитель готов рассказать, если ученик станет настаивать.

Принц настоял, задав новый вопрос:

— А сколько их было всего?

— Всего две, — произнёс Учитель и, видя недоумение на лице ученика, продолжал: — Первый раз это было, когда мне исполнилось шестнадцать. Я учился в школе для мальчиков, которая есть в Адрианополисе… в турецкой столице. В ту школу принимали сыновей богатых греков, и мой отец отдал меня туда, когда мне было десять. И вот, когда мне исполнилось шестнадцать, я обнаружил, что почти все мои товарищи уже побывали у женщин, продающих себя за плату. Мои товарищи постоянно говорили о своём опыте, поэтому я, обманным путём выпросив у отца денег, тоже сходил к женщине один раз. В то время я думал, что никогда не встречу никого, подобного мне, поэтому стремился стать, как все, и вести себя, как все.

— А другая женщина? — спросил Мехмед. — Кто она была?

— Она тоже продавала себя за деньги, — ответил Андреас. — Я решил пойти к ней, когда жил в Константинополисе. Мне было восемнадцать или девятнадцать лет. Уже не помню. Я пошёл к ней только для того, чтобы окончательно убедиться — иметь дело с женщинами мне совершенно не интересно. Я могу быть с женщиной, но если выбирать между «сойтись с женщиной» и «остаться одному», всегда предпочту одиночество. К счастью, я не единственный сын своего отца, поэтому мне не нужно жениться и заботиться о том, чтобы оставить потомков. Мой старший брат с лихвой выполнил эту обязанность и за себя, и за меня. Но я понимаю тебя, когда ты говоришь, что должен иметь наследников. Я понимаю.

Мехмед опустил глаза, ведь он сказал Учителю не совсем правду — принц хотел жениться на дочери Абдуллаха не только из чувства долга, но и из-за желаний, чем-то похожих на безумие. Тело требовало того, что на языке Учителя называлось «пошлая любовь» в противовес «любви возвышенной». Тело требовало, и Мехмеду было уже всё равно, с кем пережить первый опыт «пошлой любви» — с мужчиной или юношей, с женщиной или девушкой, но Учителю этого знать не следовало. Правда заставила бы Его страдать.

Когда Андреас только-только узнал о свадьбе принца, новость стала очень болезненной. Грек даже удивился сам себе. Он полагал, что уже научился справляться со своими чувствами, но оказалось, что нет. Как больно показалось думать: «Йылмаз-бей был прав — не следовало вверять собственную судьбу мальчишке. Сердца мальчиков непостоянны».

Молодой грек имел случай убедиться в этом ещё в Константинополисе. Именно в том городе жил греческий мальчик с особыми склонностями, которого напоминал учителю Мехмед. Поначалу тот мальчик подавал большие надежды. Казалось, что необычная привязанность к учителю, которая зародилась в неопытном сердце, будет длиться не год и не два, а много лет. Это означало, что Андреас сможет заниматься образованием своего ученика даже тогда, когда тот из отрока превратится в юношу. Даже если отец мальчика, зажиточный купец, перестал бы платить, посчитав, что высшее образование сыну не нужно, молодой учитель готов был продолжать занятия бесплатно. Лишь бы ученик соглашался следовать за учителем по дороге к истине, верил бы ему и не ленился. Но всё закончилось даже быстрее, чем Андреас мог предположить.

Мальчишка стал рассеян на уроках, а затем выяснилась и причина — девочка, которая жила по соседству. Казалось, что ничего страшного не произошло, но у Андреаса опустились руки. Он понял, что потерял прежнюю власть над своим учеником и уже никогда не сможет поднять его к тем вершинам образованности, к которым мог бы поднять на крыльях любви. Умного красивого учителя, которому в то время было всего-то двадцать с небольшим, променяли на безмозглую девчонку! Девчонку самую обычную! Девчонку, которых так много!