Любимый ученик Мехмед (СИ)

Сообщить мог даже мулла, и одно время принц подумывал просить своего главного наставника об этом — дескать, отправь письмо вместо меня. Однако итог мог оказаться печальным — если бы отец Мехмеда узнал о свадьбе и разгневался, то мог приказать своему сыну развестись. Вот почему, подумав ещё немного, принц пришёл к мысли, что отцу следует узнать обо всём как можно позже. Если бы Гюльбахар успела забеременеть, то развод оказался бы невозможен.

Конечно, мусульманские законы разрешали правоверному развестись с беременной женой и даже с матерью своих детей, но в случае с принцем здравый смысл диктовал другое. Принцу разводиться со своей беременной женой нельзя, а с матерью своих детей — тем более нельзя, так как этим можно нарушить порядок престолонаследия и подорвать основы государства.

Разумеется, Мехмед изо всех сил старался, чтобы его жена забеременела, а если бы все старания оказались напрасны, то остались бы воспоминания, которые он мог сохранить, лишившись жены.

Даже Гюльбахар, хоть она и не разбиралась в придворных делах, понимала, что забеременеть надо поскорее. Принц объяснил ей это ещё до начала первой брачной ночи, когда его жена, сидя на постели в одной рубашке, призналась:

— Я боюсь. Очень боюсь. Твой отец не знает о нашей свадьбе, а твоя матушка сегодня сказала мне, что он будет недоволен, когда узнает.

Гюльбахар начала в волнении теребить косу, а Мехмед тоже успевший раздеться до исподнего и забраться в постель, лишь улыбнулся:

— Не слушай мою мать. Она всё время так говорит. Только и твердит мне о том, что мой отец будет недоволен моими поступками. Я устал об этом думать и не хочу, чтобы ты повторяла мне её слова. Лучше роди мне сына. Если ты это сделаешь, мой отец уже не сможет нас с тобой разлучить, как бы ни хотел. И даже если ты родишь мне дочь, то всё равно останешься моей женой, и он ничего не сделает. Ему придётся смириться.

Гюльбахар покорно легла навзничь и затаила дыхание, а муж, склонившись над ней, вдруг подумал, что что-то не так — не хватало чего-то важного, ради чего он и затеял свадьбу. Мехмед несколько мгновений смотрел на жену, а затем вылез из кровати и взял свой кафтан, лежавший неподалёку.

Поймав недоумевающий женин взгляд, принц пояснил:

— Ты можешь это надеть? Просто так. Для смеха. Я хочу лучше вспомнить тот день, когда впервые тебя увидел. А ты хочешь вспомнить тот день? Ты была на себя не похожа.

Гюльбахар снова села на постели, покорно просунула руки в рукава чужой одежды и даже согласилась намотать на голову тюрбан, чтобы скрыть косы, а Мехмед, нарядив жену таким образом, сел рядом с ней и внимательно оглядел. Она смущённо потупилась, не вполне понимая, для чего нужно переодевание. Ей не было смешно, пусть муж и сказал, что это забавно.

Конечно, Мехмед лукавил, но зато теперь всё стало так, как надо. Вот она — двойственная красота, ведь в полумраке спальни сходство девушки с мальчиком стало как будто сильнее. Ах, эти правильные, но грубоватые черты лица! Ах, эти тонкие тёмные усики над верхней губой! Принц ухватился за отворот кафтана, надетого на Гюльбахар, всё ещё потупившуюся. Смущаясь и глядя вниз, она вела себя почти так же, как в тот далёкий зимний день в шатре. Мехмед извернулся, сорвал с её губ поцелуй, а затем заставил поднять голову, заглянул в глаза:

— Ты — моя мечта, — по-турецки прошептал принц, забыв, что жена всё ещё плохо понимает этот язык. — Прекрасная мечта.

К наступлению лета уже ни у кого не осталось сомнений, что она беременна — это подтвердил личный врач Мехмеда.

К наступлению лета Андреас по-настоящему смирился, что теперь его ученик женат. Грек уже не внушал себе, что свадьба это хорошо — он действительно так думал, ведь свадьба способствовала успешному обучению принца. Все преподаватели — все до единого! — были довольны так же, как зимой, когда Мехмед старался, чтобы его отпустили на верблюжьи бои.

Помнится, ехидный географ-генуэзец предсказывал, что уже весной принц станет прежним сорванцом, но предсказание не сбылось. «Вот уже почти полгода, как Мехмед исправил своё поведение и не собирается возвращаться к старому», — говорил себе Андреас, а ведь именно этого он желал добиться в прошлом году. Пусть женитьба ученика не предполагалась, но она заметно помогла. Это следовало признать.

Возможно, принц хотел старательным постижением наук повлиять на отца. Наверное, думал, что если родитель услышит о благих переменах, произошедших в поведении сына, то не станет сильно гневаться из-за самовольной свадьбы. «Как бы там ни было, свадьба сыграла свою роль», — думал Андреас и уже без грусти думал о том, что Мехмеду помогает хорошо учиться не только любовь к учителю греческого языка, но и любовь к жене.

Учитель даже радовался, ведь всё происходило совсем не так, как с тем мальчиком из Константинополиса. Тот мальчик, влюбившись в девочку, стал с каждым днём проявлять всё меньше стремления к знаниям, а у Мехмеда жажда знаний не угасала. Он даже признался Андреасу, что уже дочитал весь Коран, а ведь с муллой прошёл только две трети этой книги:

— Учитель, дай мне что-нибудь почитать, — попросил ученик. — Я привык читать по вечерам, а теперь мне нечего.

Мехмед будто извинялся за то, что отдал часть своего сердца юной жене, и потому охотно читал всё, что получал от учителя. По вечерам принц читал, а на следующее утро на уроке воодушевлённо рассказывал о том, что прочёл. Ученик доказывал, что любовь к учителю не умерла, так что Андреасу не следовало роптать на судьбу. Если бы учитель роптал и ревновал, на учёбе Мехмеда это отразилось бы не лучшим образом, а тринадцатилетняя соперница всё равно бы никуда не делась.

Андреас знал, что его ученик так и не уведомил своего отца о состоявшемся браке, но это казалось уже не страшно, ведь юная супруга, которую все называли Гюльбахар-хатун, теперь носила под сердцем ребёнка. Развода, которого опасался принц, уже не следовало ждать.

Единственное, что не давало греку покоя, так это поведение муллы. Ох, как горд и самодоволен стал этот человек! Андреас невольно начинал думать, что делит своего ученика не только с юной Гюльбахар-хатун, но и с главным наставником. Пусть принц уверял, что самодовольство муллы не имеет оснований, но в то же время говорил:

— Я должен быть благодарен ему. Он совершил свадебный обряд.

Учитель греческого языка старался смириться и с этим, ведь казалось, в сложившееся положение вещей уже не изменится, однако в один из летних дней всё изменилось, причём совершенно неожиданно.

Время было за полдень. Андреас, сидя в своих покоях, как всегда готовился к завтрашнему уроку, когда услышал истошные крики принца, раздававшиеся где-то в коридорах. Несмотря на дальность расстояния, было слышно каждое слово:

— Пустите меня! Как вы смеете! Я — наместник Манисы! Вы все здесь обязаны мне подчиняться! Пустите, собаки! Вы пожалеете! Пожалеете! — в гневе кричал Мехмед.

В это время принцу полагалось заниматься воинскими упражнениями, а такие занятия проходили в совершенно другой части дворца. Почему же Мехмед вдруг оказался здесь, да ещё проявлял такую ярость?

Андреас поспешил на крики, но успел увидеть лишь то, что Мехмед, схваченный слугами, исчезает в дверях своих покоев. У пятнадцатилетнего принца вдруг обнаружилось столько сил, что двое рослых челядинцев, державшие его под руки, едва могли совладать с ним. Идти в свои покои он не хотел и так извивался, что ещё двое слуг схватили его за ноги и буквально внесли внутрь, причём это удалось не сразу. Затем двери захлопнулись с громким стуком, а Андреас, поспешивший к этим дверям, чтобы выяснить суть происходящего, обнаружил, что они заперты. Он стучал и даже требовал открыть, но ему не открыли. Должно быть, крики принца, раздававшиеся изнутри, заглушали любой шум снаружи.