Не в сказке (СИ)

Пётр собрал в горсть его короткие волосы, а потом, обняв, рывком опрокинул на постель, подминая под себя, наплевав на разбросанную одежду, часть из которой была плодом работы Мира.

— Я хочу тебя каждую секунду. Я вижу тебя в лицах других. Ты моё наваждение, Мир… и мне больно от того, что он… не важно, Мир, забудь… Мне, правда, лучше уйти, пока мы не натворили ещё бОльших бед.

— Самый большой мой страх уже случился. И закончился, — Мир улыбнулся, лаская кончиками пальцев его искаженное лицо. Словно пытался стереть с него боль. — Как мне уговорить тебя? У меня слишком мало дорогих мне людей. Не лишай меня себя.

— Я хотел бы ненавидеть тебя, Бикбаев, а ещё лучше никогда-никогда не знать, — Пётр прижался губами к его губам со всё той же жадностью, с тем же жаром, с которых всё началось так давно и недавно. — Но я люблю тебя. Просто люблю.

— Тогда люби меня. Просто люби. Как можешь, как хочешь, как умеешь. Люби.

— Люблю, — выдохнул Пётр, понимая, что решение в очередной раз изменилось кардинально, а бронь билетов придётся отменить. Но… немного позже, возможно…

***

Мир, словно не веря тому, что вернулся домой, захлопнул за собой дверь и прошел в дом. Разулся и, наскоро смыв с себя дневную пыль, прошлепал по полу коридора и замер перед дверью в спальню. Тонкая полоска света на полу… Не спит. Ждет? Мир на мгновение зажмурился и, давя зарождающийся страх, повернул ручку. После того, как он уехал от Петра, выставившего его за порог, предварительно дав обещание, что не будет пытаться сбежать, Мир навестил пап. И пять минут на «чайку попить» затянулись почти на три часа смеха и разговоров серьезных и не очень. И когда Мир спохватился, часы показывали уже начало одиннадцатого ночи.

— Извини, я заговорился с папами, — Мир виновато улыбнулся и тут же скользнул под одеяло. — Они передавали тебе привет, — помолчал немного, а потом, потянувшись вперед, коснулся губами его плеча. — Люблю тебя…

Макс закрыл книгу, отложив её на прикроватный столик и, чуть сдвинув в сторону приоткрывшего один глаз Киса, легонько поцеловал любимого. Любимого, вернувшегося домой. К нему.

— Я тоже люблю тебя, светлый… Спасибо, что ты есть у меня…

Это не КОНЕЦ, смотрим следующую часть.

========== Последняя точка ==========

Мир стоял у окна и нервно курил. Мял сигарету тонкими длинными пальцами, скупо улыбался, глядя на то, как словно впавшие в детство отцы играют в снежки во дворе. Их смех звенел в морозном воздухе, глаза сияли от такого простого, но такого огромного и светлого счастья. И пусть обоим уже далеко за сорок, сейчас, среди наметенных за день сугробов резвились двое мальчишек, влюбленных друг в друга до одури. Озябшие пальцы, побледневшие от мороза улыбчивые губы согревали дыханием и легкими поцелуями.

Мир докурил сигарету, отправил ее в пепельницу и, прикрыв глаза, уперся лбом в холодное стекло окна. В родительском доме всегда тепло. А вот в его собственном… Не холодно, нет. Просто… сквозняк. Дует по ногам, ласкает спину и плечи. И с этим нужно что-то делать. Мир знает, что именно. Но решится на это не так-то просто. Хотя… виной больше, виной меньше — какая уже ТЕПЕРЬ разница? Он сделал звонок полчаса назад. А сейчас нужно просто заставить себя выйти из этого дома, сесть в машину и проехать пару десятков километров. А потом…

…Он выскользнул из дома незаметно. Оставляя за спиной счастливый смех, почти бегом добрался до машины, нырнул в салон и, запрещая себе думать, рванул автомобиль с места…

…Касаться его было больно. Чувствовать ЕГО касания — невыносимо. Но Мир, как мазохист, снова и снова ластился, как большой кот, подставляясь под жаркие губы и наглые ласки. Волной подавался навстречу каждому движения внутри себя, словно пытаясь впечатать в свое тело это ощущение близости.

А потом, когда все закончилось, он сел на разворошенной постели, вытянул из пачки сигарету и выдохнул:

— Что держит тебя здесь, Пьер? В этой стране, в этом городе?

Страхов повернулся на бок и чуть заметно нахмурился. Губы дрогнули, но растянулись в тонкой улыбке, а в следующий момент Пьер уже выбрался из постели и, набросив на себя черный шелковый халат, сел в кресло.

Бокал коньяка и сигарета. И пристальный взгляд. Но не на Мира, а в окно, на заснеженный город, расчерченный черными нитками дорог.

— Ты лучше, чем кто бы то ни был, знаешь ответ на этот вопрос, мой грешный. Или… вернее будет сказать «не мой»?

Мир опустил ресницы, чуть сильнее сжимая сигарету. Он так и думал… Черт, от этого еще больнее.

— Я больше не могу быть с тобой, Пьер. Хочу, но не могу, — он подтянул ноги и обнял руками колени, зло усмехнувшись. — Я слабак и тряпка, раз позволил всему этому случиться, но, пожалуй, надо ставить точку. Знаешь, чем вы с ним похожи? У вас в глазах одинаковая боль. И причина — я. Пьер, я не могу так больше. Ты нужен мне, ты очень мне нужен, но я не выживу без него.

— Кого ты пытаешься обмануть, грешный? М?.. — выгнул бровь Пьер. В его глазах действительно плеснула боль. И скрылась за ресницами. Тогда, кажется, так давно, когда он сам пытался уйти, вырвать из души и сердца любовь к этому человеку, Мир не позволил ему сбежать. Его взгляд, его руки, его губы будто приковали Страхова к нему. Это не могло длиться вечно. Да. Кажется, это судьба, уходить и пытаться все забыть. Чтобы жить, а не выживать, медленно умирая от смертельной раны глубоко внутри. — Ты просто наигрался. Удовлетворил свою маленькую потребность, и на самом деле просто устал. Окей, свободен.

Серые глаза полыхнули. Мир встал с кровати, медленно подошел к расположившемуся в кресле мужчине и влепил сильную пощечину.

— Не смей, — почти прорычал он. — Я никогда не играл с тобой. И мне нужен был ТЫ. Ты и сейчас нужен. Но, похоже, это ты играл со мной все это время.

— Ми-и-ир, — протянул Петр, глядя ему в лицо. — Ну что ты как маленький, а? Ну трахались мы с тобой, ну обоим хорошо было, ну зачем этот драматизм теперь?

На щеке расцвел алый след ладони. Больно. Только физическая боль то, что творилось у него внутри, перебить все равно не сможет, сколько не избивай.

— Мог бы и по телефону сообщить, а так пришлось через весь город тащиться.

Мир вдруг хмыкнул и подался вперед, втираясь телом между его бедер.

— Хорошо играешь, Страхов. Только забываешь, что я всю жизнь прожил рядом с актерами. Маска циника подходит тебе идеально, признаю, — он склонился ниже, приникая к ярким губам, и шепнул:

— Прости. Прости меня, Пьер. Мы никогда не будем друзьями с тобой. Ты постараешься забыть меня, я знаю. А вот я даже пытаться не буду. Ты вернул мне меня самого. Спасибо.

— Уходи, Бикбаев. Я ненавижу долгие прощания, прощальные ночи и прощальные поцелуи. Это пошло и отдает дешевым пафосом. Поэтому просто уходи. Ты все решил, а я знал, что рано или поздно это случится, — Страхов мягко, но непреклонно удержал его, не позволяя длиться поцелую.

Год назад он купил билет с открытой датой. Осталось совсем немного: бросить в сумку вещи, закрыть дверь и сесть в самолет. И больше никогда сюда не возвращаться. Даже на день. Даже на час.

— Я уйду, когда сам посчитаю нужным, — в голосе Мира прорезался металл. — И мне плевать, насколько пафосными ты сочтешь мои слова. Если бы ты был мне безразличен, я бы ограничился смс-кой. А теперь просто не дергайся, — Мир всегда был сильным, по-настоящему сильным. И Петр удержать его не смог. Мир качнулся вперед и впился, буквально вгрызся в его губы. Без нежности, без ласки. Сильно, жестко, словно пытаясь стереть их контур. И закончил поцелуй также внезапно, как и начал. Отстранился, выпрямился, отошел и принялся одеваться. Ему больше нечего сказать. Хотя, нет, есть. Но Петр слушать его не будет. Что ж, тем хуже для него, Мира. Ему хотелось бы, чтобы Пьер простил его. Не сейчас. Когда-нибудь. Но, похоже, придется жить с этим всю оставшуюся жизнь. Но он сам заслужил это, так что винить можно только себя.