Покажи мне свой мир (СИ)

Между нами ничего не было с той самой ночи, как я оказался здесь, да и не могло быть — я ему не муж, не любовник, а значит, спать с ним не могу. Я постепенно перестал его бояться, привык к его грубому и немного плоскому юмору, к его отношению ко всему и вся, но, чтобы стать ему другом, а уж тем более любовником, этого было слишком мало.

Счастливый в браке Майки прожужжал мне все уши по поводу того, что я просто ещё не понял, что чувствую, что, конечно, я полюблю его, что у всех так бывает поначалу — но мне ли не знать, что можно пять лет прожить замужем и при этом не знать, что такое любовь, нежность, страсть. Так что я не особо обольщался насчёт нас с Глэйдом. Да, мне некуда идти. Да, я остаюсь здесь и буду жить с ним. Да, я ношу его ребёнка. Но всё это так, потому что выбора мне не оставили. Глэйд, кажется, тоже не горел желанием жениться на мне и любить до гробовой доски, и разговоров на эту тему мы не вели.

***

Мне понадобилось почти три месяца, чтобы окончательно привыкнуть и смириться. Оказалось, что жизнь в общине не так уж плоха — то есть, она даже намного лучше, чем там, наверху. Живота ещё не было заметно, и я с удовольствием помогал Мэгану и другим омегам в детском саду, возился с малышами, готовился, так сказать, к предстоящим заботам.

С Глэйдом никакого общения так и не сложилось, он был всегда краток, говорил по делу и только с ноткой сарказма. После того, как я сам вернулся к нему, после той непривычной ласки и заботы, мутант ни разу не проявил ко мне даже обычного внимания. То есть, он был уверен, что я сыт, одет, здоров, и беременность протекает нормально — и этого было для него достаточно. Одним словом, я был чем-то вроде пробирки, в которой растёт и развивается его ребёнок, которую нужно поддерживать в оптимальном состоянии. Очень даже в его духе. Я не был грудой железа, как он называл Эла, но я был биоматериалом для размножения. Романтично, ничего не скажешь.

Майки упорно проталкивал идею о том, что этот холодный и отстранённый недоящер — моя истинная пара, которую я ещё просто не почувствовал. Какая глупость, романтический бред влюблённого омеги. Видимо, ему повезло больше, чем мне. Однако, конечно, Майки изо всех сил старался развеять меня — за эти несколько месяцев мы с ним обшарили все ярусы, все помещения, все лаборатории и плантации, в которые можно и нельзя было ходить. Несколько раз нас отлавливали учёные в научных лабораториях, куда простым смертным вроде нас вход был запрещён, и выставляли оттуда с самым грозным видом и не вполне цензурным напутствием. Это не имело никакого воздействия, и через некоторое время нас отлавливали опять, в каком-нибудь не менее интересном и запрещённом месте.

Втайне от остальных я два раза выбрался наружу, на поверхность земли, потому что сидеть без солнечного света порой становилось невыносимо. Правда, Глэйд в итоге об этом узнал, и мне сильно влетело, потому что, по его словам на поверхности уровень радиации был очень велик и мог навредить ребёнку. Видимо, меня всё-таки выдал оба раза охранник, которого мне нужно было водить за нос, чтобы добраться до лифта, ведущего наверх.

С этих пор Глэйд стал присматривать за мной, чтобы я снова не улепетнул наверх. Периодически я «случайно» наталкивался на него в коридорах, и он буравил меня хмурым взглядом. Это мне не нравилось, но я терпел его слежку — а что мне оставалось делать?

В какой-то момент его взгляды стали ещё более хмурыми, чем обычно, и меня это насторожило. Я, вроде бы, правил не нарушал, наверх не убегал, в лаборатории — тоже, и это значило только то, что у него есть проблемы, о которых он не рассказывает. Я решил спросить у него, в чём дело, но он ответил, что всё в порядке. Сомнительно прозвучало, но допытываться я не стал — бесполезно.

Его хмурость и напряжение, как я вскоре заметил, передалось и остальным альфам, да и замечать это стал уже не я один. Что-то такое наши альфы знали, что их не радовало. От недели к неделе обстановка накалялась, и в один прекрасный момент Глэйд не выдержал обета молчания и рассказал мне о том, что происходит наверху.

Оказалось, что уже несколько раз рейды наших ребят натыкались на следы. Большие следы, которых раньше никто не видел. Непонятно было, что за существо может их оставить. Они насторожились и удвоили количество охраны. Потом они нашли в пустыне разодранного в клочья альфу из Шеридана — от него буквально остались одни ошмётки. Его забрали в лаборатории, чтобы исследовать, но ничего установить не удалось. Потом нашли ещё несколько трупов, среди которых были и омеги. Исследовав останки, наши ночью отвезли их людям, чтобы, во-первых, предупредить об опасности, а во-вторых, вернуть погибших родственникам. Но совсем не до шуток нашим стало, когда в пустыне нашли труп одного из наших альф — непонятно, как он там оказался, что делал в пустыне один, но факт оставался фактом.

— И самое главное то, что мы понятия не имеем, кто это делает, — Глэйд нервно расхаживал по комнате взад-вперёд. — Люди? Если только они не из Шеридана — зачем убивать своих же? Вторичные мутанты? Тоже вряд ли — зачем они тогда убили Грега? Первичные? Вот это вероятнее всего. Но, чёрт возьми, откуда они взялись? Мы уничтожили всех в окрестностях Верхнего Шеридана, и едва ли они в таком количестве перекочевали в наши места. А если в Буффало и осталась пара штук, за десять лет они вряд ли смогли бы возродить свою колонию… Животные, может быть? Но их давно уже нет, кроме ваших, домашних. Хотя и этого мы не можем знать наверняка — как бы ни были развиты у нас технологии, мы не можем знать, что творится за пределами нашего города, плюс пара десятков миль. Нас мало, и если рассудить здраво, получается, что мы беззащитны перед той хуйнёй, которая происходит вокруг. И что мы должны делать? Как защищаться? От кого? А вдруг это «что-то» способно проникнуть в наш город? Что тогда? Может, нам стоит дать знать о себе людям? Они, конечно, не самые надёжные соратники, но других-то у нас нет. Можно связаться с мутантами в других странах, но чем они могут нам помочь?

— А на что были похожи раны? То есть, это было сделано ножом, или когтями?

— Да там ран-то не было, одни сплошные дыры. Наши технологии не так совершенны, чтобы определить точно, чем были убиты эти несчастные. От себя могу сказать, что это не ножи — ими так не разрежешь. Ножи оставляют ровные разрезы, а там просто бахрома из мяса, костей и кожи. Скорее это похоже на когти. Но кого? Животного? Или мутанта? Может, это какой-то новый вид?

Он был в панике. Он понятия не имел, что делать с надвигающейся угрозой. Он был главой в нашей общине, и вся ответственность лежала на нём. Пока гибли люди, мутанты были сторонними наблюдателями, но когда погиб мутант, оказалось, что всем нам грозит опасность, и надо что-то делать. И Глэйд был взвинчен до предела бесконечными догадками, версиями, бессонными ночами и ответственностью за своих людей.

— Я не знаю, что это, но запомни одно, — он посмотрел мне в глаза, — если ты ещё хоть раз сунешься наверх, я своими руками оторву твои ноги, ты понял?

— Да чтобы я теперь вышел из этой комнаты, тебе придётся гнать меня отсюда под дулом пистолета. И то не факт, что я пойду.

Кажется, мои слова его успокоили.

— Глэйд, я понимаю, что ты занят, и всё такое… но было бы отлично, если бы ты приходил спать каждую ночь. Мне страшно быть одному.

— Я не могу. Я в дозорах, которые патрулируют ярусы, я не могу бросить службу. Но всё остальное время я буду стараться показываться у тебя на виду — чтобы тебе не было страшно. Ладно?

— Постарайся. Иначе я умру от страха. Мы же понятия не имеем, вышел ли Грэг сам наверх, или его заставили, или выкрали. Я не могу быть уверен, что заснув здесь, в кровати, не окажусь наутро кучкой окровавленного мяса в пустыне. И если бы ты был рядом, мне было бы не страшно.

— Я понял. Я вернусь вечером. Только держи язык за зубами, не разводи панику, ясно?

— Ага, ясно. До вечера.

Первый раз я остро ощутил, что Глэйд нужен мне рядом, и не просто рядом — мне хотелось залезть к нему на руки, накрыться одеялом и не вылезать оттуда под страхом смертной казни. И ещё одно — я не на шутку испугался за него самого. Я понял, что ни в коем случае не хочу узнать, что его нашли растерзанным в пустыне. Мне будет плохо без него — страшно и одиноко. Я хочу, чтобы он был жив и здоров, чтобы он был в безопасности. Кажется, раньше я за собой не наблюдал таких чувств к нему. Может быть, Майки был не так уж неправ, кто знает.