Несколько дней в осенней тундре [СИ]

— Алло, — ответил мне мужской голос.

— Позовите, пожалуйста, Людмилу Львовну.

— Она в ванной, это срочно?

— Нет, извините, ничего срочного.

Пыльная тишина номера стала невыносимой, я решила отправиться на поиски ресторана.

Пробуждение было ужасным. Рванувшись в панике, что вот сейчас за мной заедет шеф, а я тут валяюсь еще неумытая, встать, однако, не смогла — на мне лежал чей-то труп. Тупо уставившись на тело, я попыталась сообразить что это, где это я, и как я вообще сюда попала. Идей не было никаких. Осмотр места происшествия ничего не дал — мир качался, изображение на фокус не наводилось. Судя по обстановке, можно было заподозрить, что это была квартира. Я лежала голая, поперек широченной кровати, и на мне лежало такое же голое тело. Я пощупала его, кажется теплое. Откинувшись в бессилии, попыталась сосредоточиться. В голове плескался коктейль из выпитого, мусором в прибойной пене прыгали отдельные слова. Медленно проявилась мысль, — Слава богу, не убила никого, ограничилась блядством. Я сделала еще одну попытку встать, сдвинула с себя эту тушу, села. Так, мужик и похоже пьян мертвецки. Я опять откинулась в бессилии. Во рту не язык, а засохший кусок собачьего дерьма, сердце стучало, как хотело и когда хотело. Погуляла девочка. К горлу подступила тошнота. Я сделала третью, наконец-то успешную, попытку встать. Квартира кружилась перед глазами и в хорошем темпе. Душу захлестнуло ощущение собственной мерзости. Хотелось вымыться. Проверив пару дверей, наткнувшись за одной из них еще на три голых тела, некоторые из них начали слабо шевелиться при моем появлении, я, наконец, попала в ванную.

Я не рискнула посмотреть на себя в зеркало. В ванне стоял громадный таз с замоченным бельем. Я оглянулась на дверь, при этом меня хорошо качнуло. Вид несвежих, захватанных полотенец, висевших на крючках, вызвал спазм, и меня вывернуло наизнанку над умывальником. Я пустила холодную воду, которая потекла вялой струйкой, стала умываться и засмотрелась на свои дрожащие руки. Дожила-а-а… Не вытираясь, отправилась на поиски одежды. Нашла не все, но самое актуальное — футболка, джинсы. Опять побрела в ванную, имея твердое намерение встать под душ и одеться просто не вытираясь. Я попыталась вытащить или сдвинуть в сторону таз с бельем, организм ответил на такое усилие приступом рвоты. Я начала крутить краны, что бы смыть эту гадость, но краны вдруг ответили тихим шипением и редкими брызгами. Все были против меня. Чтобы случайно не увидеть себя в зеркале я вышла в коридор и стала одеваться там, что было достаточно мудро. Меня швыряло из стороны в сторону, но стены узкого коридора не давали упасть.

Чтобы выйти на улицу, нужны были еще, как минимум, ботинки и куртка, как максимум, носки, свитер, шапка. Бродить по этому шалману сил больше не было. Догадавшись по дерматину, что это выходная дверь, я стала оглядываться в поисках знакомых вещей. Программа минимум была выполнена с небольшим перевыполнением, из рукава куртки я вытянула шарф из кармана — заколку для волос. Расчесав пятерней волосы, сцепила ею хвост. Застегивание ботинок закончилось уже до боли знакомым приступом. Минут пять я крутила все замки, вцепившись для устойчивости в ручку, пока не догадалась повернуть ручку, за которую я держалась, вниз и толкнуть дверь. Мир воспринимался дискретно. Сразу за дверью — пушистый снег и полупустая улица. Я спросила прохожего:

— Который час?

Его ответ пришелся на провал сознания, и я была вынуждена спросить еще двух прохожих, пока до меня дошло, что сейчас день, без пятнадцати десять. Мы договаривались выезжать в девять. Сориентироваться на местности было несложно — возле нашей Конторы стояла высоченная вышка связи, увешанная антеннами всех фасонов, и заметная со всех точек города. Привязавшись к этой вышке, я двинулась по пьяной, но направленной кривой к гостинице.

Земля дыбилась под ногами, пару раз я обнаруживала себя стоящей на коленях, один раз завалилась на бок, на газон. Воспользовавшись этим, я сгребла чистый мягкий снег с опавших листьев и растерла лицо. Стало легче. Да и холод делал свое дело. Движения становились более скоординированными, хотя в голове по-прежнему был полный дебилизм. Ни возле подъезда, ни на стоянке, нашего УАЗика не было. Черт его побери, разминулись на какой-то час! Я потопталась, начиная замерзать, и двинулась на стоянку служебных машин возле Конторы. Машин было навалом, удивительно для выходного дня, но нашего УАЗика не было и там. Я озверела окончательно и отправилась вдоль дороги на выход из города. Мне пришла гениальная мысль — добраться пешком до аэропорта и улететь отсюда, к чертовой матери, любым самолетом, куда угодно, только подальше. Потом, много позже, я узнала, что шеф подобрал меня на трассе около трех часов дня. Но это выпало из моего сознания, так же как и вечер в ресторане. Последнее что я помнила — я устала и присела отдохнуть прямо на землю, привалившись спиной к бетонному основанию какого-то дорожного знака. Родная ГИБДД не дремлет даже в тундре. И еще, по поводу невстречи. Совещание проводилось в пятницу, возвращаться мы собирались в субботу, шеф подобрал меня на дороге в понедельник… Так бесславно закончилась моя последняя вахта.

Родной город встретил меня теплом запоздавшего бабьего лета. Всегда, возвращаясь домой осенью, после холода, снега, двенадцатичасового рабочего дня и походных условий быта, я чувствовала себя так, словно с фронта вернулась. Состояние оглушенности после смены часового пояса, климатической зоны, звуки большого города, от которых успеваешь слегка отвыкнуть…

Зверский бронхит, который я подхватила, после марш-броска в аэропорт, постепенно сдавал свои позиции, грудь еще болела, но кашель стихал, и температура постепенно спадала. Я начала выходить из дома. Не верилось, что можно ходить по улице в легких туфлях, в плаще нараспашку. Я днями бродила по городу, сидела в кафешках, глядя в окно. Покупала в киосках кипы газет и журналов и читала их на скамейке в старинном парке, знакомом с детства, расположенном неподалеку от дома. Потом бросала всю эту макулатуру в урну и гуляла по дальним аллеям, шурша листвой, глядя сквозь прозрачные кроны деревьев в голубое небо, слушая печальный свист скрытной иволги, тихую флейту снегирей, кочующих с рябины на рябину. Я копалась в развалах книжных магазинов, продавцы которых выучили меня уже наизусть. Иногда, зная что я в отъезде, они оставляли для меня книги, которые могли бы меня заинтересовать, либо о которых я спрашивала. Вечерами я заходила поужинать к родителям. Мы сидели подолгу на кухне, пили традиционный чай, вели неспешные разговоры под урчание родительского кота, Барона, который тоже любил наши посиделки, неизменно приходил на кухню, запрыгивал к маме на плечо и повисал на нем горжеткой. При этом он громко мурлыкал, соревнуясь в громкости и упорстве с холодильником.

В один из таких дней, я сидела на балконе своей квартиры в кресле-качалке, грелась на солнышке, наслаждаясь особенной осенней тишиной, чашкой кофе и белоснежными перистыми облаками застывшими в вышине. Все шло к тому, что это был один из последних теплых дней, перед надвигающейся и на эти края зимой. От этого еще острее было наслаждение теплом, мягким солнечным светом и покоем. На соседний балкон, расположенный достаточно близко, что бы можно было переговариваться не напрягая голоса, вышла собственной персоной Галина в фартуке с половником в руках.

— Привет. Кашеваришь? — обратилась я к ней.

— Привет. Да, сейчас моя половина придет на обед. Заходи, кстати, к нам, я такой борщечок сварила…

— Спасибо, я уже поела.

— Знаю я твою еду. Сидишь, небось, на одном катыке с рогаликами. Заходи.

— А ты чего не на работе? — сменила я тему.

— Сегодня какая-то спартакиада. Занятий нет, все бегают.

Мы замолчали. Я сняла тапочки и задрала босые ноги на перила, подставляя ступни солнцу.

— Ого, какая женщина, — разглядела кого-то во дворе Галина.

Я развела пальцы ног веером и в блаженстве прикрыла глаза.