Больны любовью (ЛП)

Мы приходим в шумную, броскую и набитую закусочную на Тайм-сквер. Хеми уже здесь, как и её дети. Самая маленькая, Бриана, ревёт из-за пролитого напитка. Хеми использует гигантскую кучу салфеток, чтобы всё вытереть. Она ругается с Раймондом и, повернув голову, замечает нас. Хеми… большая, она всегда была такой. Но сейчас она по-настоящему огромная, потому что беременна. Мама и Тити по сравнению с ней выглядят стройняшками. Пока она вытирает разлитый напиток, её руки трясутся как желе, а штаны слазят так низко, что выставляют на всеобщее обозрение расщелину её задницы. Бриана и Аннализ дерутся, одна кидает в другую кубиком льда, и он приземляется прямиком в чей-то чили.

— О, Господи, — вздыхает мама.

— Dios mío (прим. исп. Боже мой), — соглашается Тити.

— Давай, я повешу твоё пальто, — говорит Люк и его руки скользят по моим плечам.

Я с трудом выдыхаю, жар в крови резко возрастает.

— У нас всё в порядке? — шепчет Лаки мне на ухо, пока снимает с меня пальто.

— Всё хорошо, — отвечаю я, но каким-то образом это звучит скорее как вопрос.

Тётя Хеми сдавливает меня в объятиях, за ней идут близнецы и все её остальные отпрыски, пока я не дохожу до конца стола в красно-белую клетку. Они уже успели съесть весь хлеб в корзинке, оставив только одни корки. Я сажусь и достаю столовые приборы из салфетки, затем поднимаю взгляд и улыбаюсь своей родне, чувствуя решимость провести этот вечер в своё удовольствие и, пользуясь случаем, наесться до отвала мороженого с фруктами и орехами.

Смотрю на Лаки, флиртующего с девушкой в гардеробе. Он смеётся и меняет позу. Увлекательно наблюдать, как она сразу же тает, смягчается для него. Наверное, проходит всего секунд двадцать, как она тянется за своим телефоном. Смотрю, как они вбивают номера друг друга в свои телефоны, и чувствую себя больной. Его поцелуй был таким прекрасным и таким особенным для меня. Но также он целуется и с любой другой девушкой, которую хочет. И, кажется, все они хотят его. Моё сердце обливается кровью, когда он улыбается той девушке. Лаки никогда не полюбит меня. Он никогда не будет принадлежать мне, и попытки заставить его, в конце концов, только причинят мне ещё большую боль.

— Белен! — зовёт мама, и я фокусирую на ней свой взгляд. — Детка, передай хлебные палочки. Ты сегодня витаешь где-то в облаках.

— Прости, — выдавливаю извиняющуюся улыбку. «У нас всё в порядке?» — может, это значило: «Ты в порядке, Белен? Или ты собираешься вести себя весь вечер как дура с кислой миной».

Лаки возвращается и обсуждает спорт, телевидение, музыкальные клипы, едва проглотив хоть что-нибудь из еды. Он громкий и общительный в компании тёти Хеми и близнецов, изображая изо всех сил комедийное действо из карибского эстрадного выступления, которое он видел по телевизору. Я могу только смеяться над его имитацией самого неразборчивого доминиканского акцента, которую я когда-либо слышала, хотя он всё же не редкость в нашем районе. Но из манеры Лаки вести разговор я подозреваю, что он под кайфом.

Лаки уходит с близнецами и Аннализ играть в игровые автоматы. Я сижу с мамой, своими двумя тётями и Брианой, размазывая своё мороженое по тарелке, так и не съев его. Они спрашивают о моих успехах в школе, и я выдаю заготовленный ответ, который говорю всем: от школьного психолога до старушек у нашего дома.

Иногда мне кажется, что я являюсь воплощением фантазий каждого в моей семье и того, как бы они поступили, вместо того, чтобы думать о себе и о том, чего я хочу на самом деле. Я долбанный уравнитель, плата за грехи, второй шанс в новом поколении. Я не могу забеременеть, вылететь из школы и переехать в Колорадо с заключённым, как поступили мама, Тити и Хеми. Я не могу материться. Я не могу курить наркоту или даже пить пиво. Я не могу пропустить комендантский час, слишком сильно краситься или даже разговаривать, как девчонки по соседству. Я не могу застрять в Хайтс, но и не могу вернуться на острова. Я не могу жаловаться на отсутствие отца в моей жизни и носить слишком короткие юбки так, чтоб парни пялились ещё больше обычного. Я не могу быть собой. Я даже не знаю, чем бы хотела заниматься.

Парой предложений я рассказываю им о своём будущем; это обычный заученный монолог, а не реальный план, которому я могу следовать. У мамы наворачиваются слёзы на глаза, Тити прижимает руки к груди, а Хеми только фыркает от неодобрения и делает глоток из своего гигантского стакана с солёной и нетронутой «Маргаритой».

Парни и Аннализ возвращаются, и у нас уходит целая вечность на то, чтобы собраться, рассчитаться, надеть пальто и выйти. Лаки забирает наши вещи у той девушки с гардероба. Я вижу, как он улыбается ей и вскидывает бровь. Он проговаривает ей губами «позвони мне» и, кажется, меня сейчас вырвет. Феттучини «Альфредо» устраивает бунт в моём желудке. Я больше не хочу идти в кино, я просто хочу домой. Лаки предлагает мне пальто, удерживая его так, чтобы я могла проскользнуть руками в рукава.

— Мадам, — улыбается он.

Отвечаю лёгкой улыбкой, но ни за что не куплюсь. Трать своё обаяние на кого-то другого, Лаки. Ибо меня это ранит слишком сильно.

— Мы ведь богатые люди с хорошими манерами, — говорю я между тем. — Только посмотри на тётю Хеми.

Хеми как раз ныкает все игровые талоны, поднимая их даже с пола. Один Господь знает зачем — может, потому, что мы больше никогда сюда не вернёмся. Она запихивает все остатки в пакет, который извлекла из своей сумочки.

— Хеми особенная, взгляни на её рубашку, — отвечает Лаки и улыбается вновь. — Как думаешь, что это значит?

Не знаю даже, где она берёт подобные вещи, — на её рубашке надпись: «Bitch A$$».

— Думаю, ей приходится прокармливать много ртов, денег просто не хватает.

— Хеми будет заботиться только о собственном рте, и ты это знаешь, Белен.

Когда мы выходим из ресторана, идет легкий снег. Воздух немного прогрелся, так что снег, попав на землю, превращается в слякоть. Тротуар мокрый и покрыт калейдоскопом оттенков, отражающихся от ослепительных огней на Тайм-сквер. Лаки и я плетёмся в самом конце компании как в старые добрые времена.

Я и Лусиан. Всегда вместе. Практически неразделимы.

Он для меня самый близкий член семьи, кроме мамы. Порочные мысли пробуждают лихорадку во всём моём теле. Из-за своих желаний я чувствую себя ужасно. Думаю, Бог упустил что-то крайне важное, когда создавал меня. Помню, как нас учили в школе, что «отвращение» — это эмоция. Как любовь или страх, что-то, что не зависит от твоего выбора. Может, Бог лишил меня этого или просто забыл дать. Я хочу заставить Лаки любить меня, и совсем не как брат сестру.

В кино мы, конечно же, закатываем новую сцену. Бриана снова плачет, а тётя Хеми практически выпотрошила содержимое своей бездонной сумки, чтобы найти кошелёк. Щель её задницы опять выставлена на приятное обозрение остальным в очереди, стоящим позади нас. Затем Хеми никак не может найти свою платёжную карточку, так что приходится платить маме. Потом она застаёт Раймонда за курением и отвешивает ему подзатыльник. Каким же тупым ты должен быть, чтобы курить в очереди на четыре человека позади от своей матери, если не хочешь, чтобы она тебя застукала?

Лаки стонет и смеётся. Я смеюсь вместе с ним и нахожу силы для сочувствия. Хеми и её шайка всегда хороши для того, чтобы отвлечься. Затем мы начинаем спорить по поводу фильма: все ребята хотят смотреть боевик, но мама говорит, что Бриана ещё слишком мала для такого, и нам нужно пойти на просмотр фильмов Диснея. Ещё показывают мелодраму, и я бы с удовольствием пошла на неё, но я слишком стесняюсь предложить это другим в оглушающем хаосе криков.

В конце концов, парни идут смотреть боевик с Лаки в роли сопровождающего — как самого ответственного из этой компании. Мама, Хеми и Тити вместе с Брианой и Аннализ идут на Дисней. Я единственная, кому достается билет на мелодраму. Затем все начинают идти на уступки друг другу, и спор разгорается вновь. Я отделяюсь от их группы и отхожу, чтобы посмотреть трейлер на большом экране противоположной стены. Я собираюсь зайти в свой зал, когда Лаки замечает меня. Он несёт большое ведёрко попкорна и уже поедает его.