Больны любовью (ЛП)

— Нет. Ты. Не. Хочешь. Пошли. Сейчас же, — чеканит Лусиан, и я не могу отказать ему. Он слишком взбешён и, могу поклясться, он не примет мой отказ за ответ.

— И всё-таки о чём они говорят? — спрашиваю, в то время как он снова тащит меня домой.

— Подожди, пока мы не поднимемся, — бросает он, всё так же насильно уводя меня за собой.

— В чём твоя проблема… — восклицаю, внезапно останавливаясь на крыльце, опуская взгляд вниз на содовую и тёмное пятно на цементных ступеньках.

— Нет! — выдыхаю потрясённо и взбегаю прямиком в свою квартиру.

Это не может происходить со мной здесь и сейчас. Не перед теми парнями, не перед моим двоюродным братом. Я издаю звуки похожие на рыдание, наполненное сожалением. Но Лусиан догоняет меня на лестнице и пытается утешить.

— Моя мама на работе, — говорю, отворачивая своё лицо от него.

— Это впервые? — спрашивает он.

— Не хочу об этом разговаривать!

Мы находимся на его лестничной площадке, он ищет ключи. Я просто стою на месте, всхлипывая, желая стереть весь этот чёртов день.

— Входи, Белен, — говорит он, указывая головой на двери своей квартиры. Он вставляет ключ в замок и придерживает её открытой для меня. Я, ссутулившись, следую за ним. У меня такое чувство, что я не имею выбора, хотя даже не понимаю, почему. Мне следовало бы подняться к себе, снять грязную одежду и принять ванну. Он бросает ключи на стол и скрывается в ванной комнате; возвращается с зелёной упаковкой прокладок и протягивает её мне.

Я умираю от смущения; никогда не могла чувствовать себя более униженной. Молча забираю у него упаковку и направляюсь в ванну. Я спускаю штаны, чтобы рассмотреть, но это даже не особенно похоже на кровь; просто тёмное пятно, но, признаться, его вид меня пугает, и я усаживаюсь на унитаз. Лусиан с треском открывает дверь, и я кричу в знак протеста.

— Cálmate(с исп. Спокойно), Белен! — восклицает он и бросает мне бельё Тити и чёрные леггинсы. Он возвращается через пару секунд и толкает полиэтиленовый пакет в угол.

— Положи грязную одежду сюда. Мы можем отправить её в прачечную.

— О’кей. Спасибо. — Я успокаиваюсь, чувствуя абсолютную подавленность.

Заталкиваю грязную одежду в пакет и приклеиваю прокладку к трусам. Затем натягиваю леггинсы Тити и аккуратно мою руки, рассматривая следы крови повсюду.

Когда я, наконец, успокаиваю свои нервы достаточно, чтобы выйти из ванной, я застаю Лусиана, сидящего на диване, переключая каналы, будто бы ничего необычного и вовсе не произошло.

— Спасибо, — говорю я, чувствуя себя ещё более нелепо, чем раньше. — Думаю, мне надо подняться наверх и подождать возвращения мамы.

Лусиан оборачивается ко мне и кивает головой; на столе стоит стакан с водой и пару таблеток лежат рядом.

— Ох, нет, спасибо, я в порядке, — говорю, — я даже почти ничего не ощущаю.

— Моя мать всегда их принимает. Без них у тебя будут спазмы. Если ты хоть немного похожа на мою маму, то ты отключишься.

Я принимаю таблетки, их трудно глотать. Я благодарна Лусиану, но также чувствую себя глупо и пристыженно из-за случившегося.

— Как ты думаешь, другие парни будут смеяться надо мной в школе? — спрашиваю, с ужасом ожидая его ответа.

— Если они только попытаются, Белен, обещаю повыбивать им все зубы.

— Я чувствую себя такой глупой.

— Почему? У всех девушек такое бывает. Лучше на крыльце, чем в школе или ещё где-нибудь далеко от дома и от тампонов, — говорит он и пожимает плечами, будто эксперт по месячным.

— Почему для тебя это всё не проблема? — я оттягиваю прощание.

— Я же живу с женщиной. Здесь вообще нет ничего необычного, Белен — это должно было произойти рано или поздно. Ты больше не ребёнок.

— О’кей, спасибо, Лусиан, — говорю я, но слова кажутся шепотом.

Он снова смотрит в телевизор и бесконечно переключает каналы. Хочу попросить его о поцелуе. Я вроде и сама хочу его поцеловать. Но, кажется, он потерял ко мне интерес, поэтому я ухожу, даже не зная, как отблагодарить его.

***

Три месяца спустя моё состояние уже вчерашний день. Теперь у меня есть прокладки, тампоны, адвил и записка, освобождающая от физкультуры. Лусиан верен своему слову, никто не дразнил меня. Не знаю, как именно он заставляет всех его слушать, но никто мне об этом и слова не сказал, а это главное. Думаю, может это и хорошо, что все случилось перед Лусианом, он все же моя семья. Возможно, теперь, когда я превратилась в женщину, он будет воспринимать меня всерьёз. Но мы не оставались наедине — рядом всегда мама или Тити. Я хочу поблагодарить его и, признаться, поцеловать его.

Однажды вечером после драмкружка, я, открывая дверь, чувствую запах табака. Я знаю, что так пахнет практически от каждого бывшего маминого ухажёра. Запах усиливается, когда я поднимаюсь по лестнице выше. Поднявшись на последний этаж, я вижу, что дверь на крышу открыта, и кто-то курит там. Засовываю ключ в замок и толкаю дверь.

— Белен! — я слышу чей-то шепот; резко подпрыгиваю и закрываю дверь снова.

— Лаки? — спрашиваю, всматриваясь в тёмную дверь.

— Я на крыше, сестрёнка. Поднимайся, посмотрим на луну.

— Ты один? — думаю, что он там с девушкой.

— Да, чертовски один, а теперь тащи свою задницу сюда.

Дверь на крышу — это люк, и надо ещё взбираться вверх по металлической лестнице. В нашем здании нет выхода на крышу, поэтому Лаки должно быть испортил охранную сигнализацию. Толкаю люк и просовываю голову в дыру. Он сидит на заднице рядом с люком и рассматривает звёзды.

Рядом с ним выкуренная сигарета и кучка табака. Здесь же лежит мешочек, полный травки, а я реально не хочу ввязываться в эти проблемы. Но желание быть рядом с Лаки сильнее, чем мой здравый смысл. На крыше нет никакого защитного барьера, так что ты можешь влезть туда, перевернуться и упасть в темноту, раскрошив свой череп о тротуар. Так можно запросто стать свежей горячей новостью завтрашних газет.

Отталкиваюсь руками, но, кажется, я не сумею преодолеть дистанцию между последней ступенькой и открытым люком. Немного кряхчу, пытаясь залезть, и Лаки встаёт, пошатываясь, и подхватывает меня под мышки. Совместными усилиями я забираюсь через люк наружу. Здесь практически полная тишина, так далеко от улицы. Ночное небо бескрайне и безоблачно — идеально для созерцания звёзд, если бы вы, конечно, вообще могли разглядеть их над Манхэттеном.

— Хочешь закурить? — спрашивает Лаки, поднимая наполовину сожженный косяк.

Я качаю головой, и он кладёт его обратно, пожимая плечами.

— Почему ты здесь один?

— Просто надо было немного свободного пространства, — говорит Лаки задумчиво.

Я полностью его понимаю, ведь его мама точь-в-точь как моя, и они могу потерять чувство меры, когда вмешиваются в наши дела. Лаки скрещивает лодыжки и откидывается назад на вытянутые руки, растопырив пальцы. Он смотрит на небо и вздыхает; я, как и он, поворачиваю голову вверх, к небу.

— Как хорошо. Кажется, мы уже целую вечность не проводили время вместе, — говорю я и теряю дар речи, ведь мои слова звучат слишком откровенно.

Лаки кивает, глядя на меня, тогда как я утыкаюсь взглядом в свою руки.

— Ты знаешь, я пытался держаться от тебя подальше после случившегося.

Киваю. Я знала, что он это скажет, но всё равно вздрагиваю от боли, причинённой этими словами. Он избегал меня почти год из-за того, что я поцеловала его. Должно быть, он считает меня отвратительной.

— Прости, — шепчу, слёзы против воли катятся из глаз, достигая уголка рта. Я вытираю их руками, гадая, стоит ли мне уйти сейчас.

— Не извиняйся, Белен. Это мне не следовало целовать тебя, — говорит он, убирая волосы с моего лица. Я не поднимаю глаз и киваю. Мне вообще не надо было сюда залазить.

— Ты красивая, умная и замечательная во всех отношениях. Ты идеальна, Белен, и я не имел права… я воспользовался своим преимуществом.

— Я не настолько невинна, — говорю, смотря ему прямо в глаза. — И я сама хотела тебя поцеловать.