Гэсэр

То мать его тотчас же обещаю я оживить.

— Почему не убить? Или руки мои ослабли?—

Заса-Мэргэн размахнулся саблей,

Железного младенца что есть силы он рубит,

Но только саблю ханскую губит:

Размякла сабля, как будто из теста,

А железный ребенок лежит — ни с места.

Тогда копьем он в сердце и печень бьет,

Завилось в пружинку стальное копье.

Тогда стрелой хангайской черной

Он стреляет из лука в младенца-черта,

Стрелу пускает он в нетерпенье,

Стрела расплющилась до оперенья.

Все тридцать три батора на младенца набросились,

Рубят, колят, стреляют, режут,

Хотят превратить чертенка в крошево,

А результаты у них — все те же.

Все, что острое было у них — затупилось,

Все, что режущее было у них — зазубрилось,

Все, что рубящее было у них — переломилось,

Все, что целое было у них — расплющилось.

Сам Гэсэр

К младенцу железному подступился,

Но булатно-царственный меч

Надвое переломился.

Длинное копье в дугу согнуло,

Черная стрела — соскользнула.

Абай Гэсэр и Заса-Мэргэн

И тридцать три их батора

Перестали суетиться, стараться,

Начали они совещаться.

Совещаются они долго,

Говорят они без умолку,

Но, исполненные терпенья,

Принимают они решенье

Позвать на землю из небесной страны отцов,

Семьдесят семь самых опытных кузнецов.

Кузнецы по их просьбе спустились вниз,

За дело немедленно принялись.

Сковали они для шестимесячного чертенка

Из железа прочного, из железа звонкого,

Гнездо не гнездо, клетку не клетку,

И железного младенца заперли крепко.

С семи сторон пододвинули горны,

Начали мехами их дуть-раздувать.

Докрасна раскалилось железо черное,

А что за дверцей, им не видать.

Приоткрыли немного раскаленную дверцу,

Ничего не сделалось там младенцу,

Ближе прежнего пододвинули они горны,

Пуще прежнего мехами их раздувают,

Добела раскалилось железо черное,

А что за дверцей, они не знают.

Поглядели, а младенец там раскалился,

Повертели, а чертенок там размягчился,

Положили они его на наковальню,

Взяли семьдесят семь своих молотков,

Уж они ковали его, ковали,

И сверху и снизу и со всех боков.

Сделался чертенок поменьше кошки,

Потом он сделался меньше блошки.

Колотили его, мягкого, словно тесто,

Пока не получилось ровное место.

Сун — великое море

Волнуется и дрожит,

Сумбэр — великая гора

Сотрясается, дребезжит,

Стволы у деревьев расщепляются,

Листья осыпаются, сучья ломаются,

Черная пыль заклубилась,

История заблудилась.

С севера туча шла —

С дороги сбилась,

Южная туча шла —

Остановилась,

Стада, пасущиеся в поле,

В тайгу устремились,

Звери, живущие на воле,

На становищах поселились,

Козлята от кормящих козлих отстали,

Взрослые птицы своих птенцов растеряли.

В это время

Из восточной небесной долины

Вниз спускается крепкая, длинная,

Ярко-красная шелковина,

Вместо матери-пуповины.

Если бы до младенца она дотянулась,

То в железного чертенка жизнь бы вернулась,

Потекли бы сверху в него кровь и сила,

Все опять бы стало, как было.

Абай Гэсэр, увидев такое дело,

Достает свой лук, достает и стрелы.

Хангайскую черную стрелу выбирает,

Оперенную, крепкую, ровную,

Над стрелой он шепчет и причитает,

Острие на пальце попробовав,

Когда он острие стрелы заклинает,

Красный огонь на острие возникает,

Когда он оперенье стрелы заклинает,

Синий дым над перьями возникает.

— Ты моя стрела,

Метка и остра,

Ты лети целый день,

Шелковинку задень,

Пополам перерви,

Возвращайся в крови.