Океан уходит, океан приходит (СИ)

Нет уж, лучше не задавай вопросы, странник. Изучай каждый мир, куда ты попал, изучай на здоровье. Но не пытайся понять, что такое есть этот мир, например, по отношению к твоему. Другая планета, другая реальность, прошлое, будущее − тебе никогда не узнать этого.

И уж конечно, никогда не задавай вопросов из серии «а кто всем этим управляет?», «а почему все именно так?»

Лучше уж будь агностиком, странник.

Или как там это называется в твоих краях?

Конечно, новообращенные странники бывали разные. Попадались и такие, что почти не задавали вопросов. Кэйанг лично знал четверых, что бросались в новые для них реалии, как спасающиеся от жары бросаются в прохладное озеро. С разбегу и особенно не раздумывая.

Подобному поведению тоже было название. «Эффект сна». Не такой уж и редкий случай среди новичков. Иногда люди считали, что спят и еще не проснулись. А значит, вполне можно полетать. Или поднять народ на восстание. Или сделать нечто такое, чего никогда ни осмелился бы сделать в реальной жизни. Это же просто сон. Некоторые странники и свои путешествия воспринимали как те же грезы. Поначалу. Потому что, если с тобой что-то случится в другом мире, нет, ты не проснешься целый и невредимый в своей постели.

Быть странником не так-то и легко. Если ты будешь задавать слишком много вопросов и раздумывать, как и почему все так устроено, ты превратишься в безумца. При этом искренне считая, что прозрел и как никто близок к истине мироздания. А если, напротив, будешь думать слишком мало, так и не очнувшись от эффекта сна, то попадешь в беду.

И быть проводником тоже непросто. Кэйанг сейчас впервые задумался об этом, но он бы лучше поменялся местами с кем-нибудь из людей. Лучше бы не имел он доступ к некоторым, конечно же, не ко всем, но к некоторым тайнам мироздания. Говорил бы о Праотцах с благоговейным замиранием в голосе, со страхом, точно об абстрактной неведомой силе. Но не видел, не слышал. Не знал.

Потому что Творцы Всего и Ничего − по сути, тот же вселенский хаос. Смерч, что преобразует материю в ничто и обратно. Пустота взирает на тебя незримыми и одновременно многое видящими очами. А когда ты глядишь в пустоту, она словно становится частью тебя, не на мгновение, навсегда. Ты − ничто, меньше, чем песчинка. И Кэй чувствует себя до невозможности глупо, когда пытается сказать то, что он собирался, слова, которые недавно казались ему столь здравыми, столь разумными. Хорошо, что он вспоминает об эффекте сна: ведь только убедив себя в полной нереальности происходящего, можно продолжать делать то, что ты делаешь. Пытаться уговорить хаос. Уговорить пустоту. И даже ожидать от нее ответа.

Разумеется, в разговоре используются вовсе не слова, и, требуя разговора с праотцами напрямую − того, к чему редко обращаются и многотысячелетние проводники, ты должен быть готов к совершенно иному.

«Я взываю к тебе оттуда, где не властно время».

И ты также должен быть готов к тому, что Хаос останется глух к тебе. Что ты так и простоишь, раздираемый на части потоками энергии, так и будешь глядеть в пустоту, пока тебя не развеет, пока ты сам не станешь крошечной частичкой Всего и Ничего, настолько крошечной, что даже в твоей памяти тебе будет отказано. Потому что если ты обратился к Праотцам, то выбора нет, стой и жди, пока тебе ответят. Ты не сможешь уйти раньше. А Высшие силы могут запросто не заметить тебя, ведь они − везде и нигде, создают и разрушают. Или они могут просто посчитать тебя не заслуживающим внимания. Такое бывало и с древними как сам мир проводниками, на что надеялся он, не справивший даже второе столетье? С делом, куда менее чем просто ничтожным по их меркам? Даже по меркам других проводников оно было ничтожным.

«Оттуда, где сам закон жизни не властен, я к тебе взываю».

Пути назад нет.

Главное, что его предупреждали. Те самые «души ветхих словарей», те самые древние существа, присыпанные пылью, что всегда смеялись над ним. Те, что возмущались его похожестью на смертных. Те, что стояли, оцепенев, глядя ему вслед, когда он в прошлый раз покидал канцелярию. Как странно. Теперь же они все отговаривали его. Очевидно, стать частью пустоты куда хуже, чем, например, просто умереть, находясь в одном из смертных воплощений. Настолько хуже, что такой участи не пожелаешь и этому неглубокому, всех раздражающему Кэйангу.

А он не прислушался к ним. Ему казалось, что нет никакой разницы, как именно отправиться к Праотцам, ну да, как же удержаться и не ввернуть именно этот оборот? Не вторник − и все, любая внезапная встреча с сомом может стать последней для тебя. Да, второй день недели − это не только крылья, вовсе нет. Второй день недели − единственный день, когда проводник сохраняет свои силы, находясь среди смертных. Почему сложилось так? Было ли это вызвано необходимостью проредить, разграничить превосходство проводников над своими подопечными? Или необходимостью заставить проводника почувствовать себя человеком? Никто не знает. Никто ничего не знает, и лишь такие как странница Эйллан строят догадки, рассуждают об этом в своих никчемных сочинениях. Его ученик все еще в восторге от этих книжек. Даже подчеркивает наиболее ценные, по его мнению, места. Как, например, про эффект сна. Вот теперь не выходит из головы. После случая с Чешуйкой (которая, к слову, совершенно не годится в качестве живого резерва, лишь пожирает кур и терроризирует деревню своими визгами), он внимательно следил, какие именно аспекты «Теории странствий» интересуют Братишку. Неизвестно, на что может вдохновить его следующий опус этой женщины.

Но все же напоминание об эффекте сна было в чем-то полезно ему. Только по-своему. Не так, как предполагала старая отшельница-графоманка. Эффект сна можно обратить себе на пользу, сделать его своим орудием. Нужно действовать точно во сне. Бездумно и импульсивно. И почти полностью отключить голову. Потому что если включить ее, то станет ясно, что можно сразу идти и присматривать места на кладбище.

***

Но, пожалуй, все же стоило все нормально объяснить Братишке. Час назад, в их, возможно, последнюю встречу. Но это могло слишком затянуться и стать похожим на прощание. И, может быть, следовало помириться с Кимми. Нет, опять-таки это вновь похоже на прощание. Только уходя навсегда, можно так переживать из-за неразрешенных конфликтов и несовершенных поступков. Но на деле нет в этом ничего такого сакрального: все постоянно умирают и оставляют после себя целые полчища негодующих и оскорбленных, оставляют кипы несделанных дел и невыполненных обещаний. Просто уж так принято, о героически откинувшихся − хорошо или никак.

Но кое-какие инструкции нужно было оставить. Что сделал Кэй? Да впрочем, как всегда. Прощания, наставления − все это было настолько не по его части.

− Трэйнан! Если я не вернусь к четвергу, мобилизуйте все силы и дуйте в Сьюм! − крикнул он тогда через весь двор.

Судя по озадаченному лицу наемника, Братишка (молодец, какой молодец!), так и не проболтался о «прекрасной революционерке». Ну что ж, теперь ему можно было узнать. Кэй вытащил газету из-за пазухи, сделал из нее самолетик и отправил его Трэю прямо в руки. И пока тот вникал, учитель быстренько переместился к своему ученику. Не оглядываясь, зная, что у него очень мало времени.

Его ученик, лучась счастливой улыбкой, которые у нормальных детей возникают при виде пушистых котят, но никак не здоровенной визгливой ящерицы, так и норовящей оттяпать кусок от твоего бока, призывно размахивал обезглавленной курицей, заманивая свою питомицу в загон. Остановился, уставился на него недоуменно. Ящер, рыча, тыкался ему в бок. Оторвет ему голову этот «резерв», непременно оторвет…