Армагеддон был вчера

Свист… И грузное тело бека шумно упало в лужу грязи. Свист… И в только что налитом яростью единственном глазу бравого вояки, бежавшего рядом с Лихтом, прочно засела тяжёлая ясеневая стрела с белым оперением. Свист… И свирепый рык другого соратника сменился предсмертным хрипом…

Пронзительный, режущий уши и отчего-то немного тоскливый свист летящих стрел не прекращался ни на мгновение. Смертоносные, попадающие точно в цель, безжалостные, они неизменно находили своих жертв, унося одну за другой жизни бравых ребят из передового отряда Шгарха. Лишь изредка они промахивались, бесполезно поражая вместо ничем не прикрытых, наполненных безудержной яростью глаз руки или ноги бегущих по лесу орков.

Безжалостный свист властвовал над нестройным топотом множества ног, закованных в тяжёлые латные сапоги. Бегущих ног. Бегущих с поля боя.

И какого зорна они нацепили на себя столько железа? От неизменно метких, находящих любую щель выстрелов ночных охотников они всё равно не спасали… Но бежать в этой груде бесполезного теперь металла было весьма нелегко даже для самых матёрых, побывавших не в одной передряге вояк. А иных на передовую и не брали…

– Хоуп! – заорал Лихт, не сбавляя шагу, – Хоуп! Сейчас, на счёт три прыгай влево! Раз, два…

И по зычной команде давнего товарища две стремительно продирающиеся сквозь густые заросли фигуры мощным рывком бросились в сторону от основной, удирающей сквозь жалящую, свистящую смерть массы.

Перекатившись через голову и потеряв тяжёлый, изрядно натёрший уши шлем, Лихт плотно прижался к земле и затих, лишь краем глаза подметив, что рядом, шагах в пяти, так же неслышно затаился Хоуп. Разъярённые голоса собратьев проносились мимо, то и дело прерываясь воплями боли и хрипом. Но двое припавших к земле орков лишь отползли подальше от основной дороги отряда и спрятали свои отнюдь не мелкие тела под разлапистую и очень старую ель.

Свист…

Эта напасть появилась в мирном и уютном Кромтарне совсем недавно. Вроде бы ещё вчера добродушные и бесхитростные тролли спокойно возделывали свою землю, выращивали богатый урожай, способный накормить всё немногочисленное население четырёх посёлков, основавшихся в благостно тихой долине между Эйсом и Славердой. Совсем недавно трудолюбивые ремесленники гоблины усердно работали на благо и процветание их маленького сообщества трёх племён, строя новые дома, лепя великолепную глиняную посуду, возводя мосты и стругая изящную деревянную утварь. А им, оркам, не приводилось иной работы, кроме как охотиться в изобильных дичью прилежащий лесах, да защищать от свирепых хищников стада беспечных скотопасов огров. И в их уютном, процветающем мирке не случалось почти никаких происшествий, за исключением разве что редких нападений волков, да ещё более редких пожаров после очередной грозы. Дети Тумана жили и радовались жизни, не ведая зла и насилия… Пока не пришли они…

Первое появление эльфов случилось внезапно, как молния, и разрушительно, подобно разыгравшемуся шторму. Сперва никто и не понял, что это за странный, пронзительный свист разнёсся над посёлком, вселяя тревожный страх в готовящихся ко сну мирных селян. Но мужчины, один за другим выходившие из домов посмотреть, что происходит, почему-то не возвращались обратно… А потом вдруг занялся жарким пламенем первый дом… За ним второй, третий… И вскоре горела уже вся деревня. Женщины с воплями ужаса и отчаяния выбегали из горящих изб, прижимая к груди перепуганных младенцев и держа за руку малышей постарше… Многие, даже не успев понять, что случилось, бежали к спасительному, всегда такому дружелюбному лесу… Но лес на сей раз почему-то встречал их тучей смертоносных стрел…

Свист…

Немногим удалось пережить ту кровавую бойню. Лихт был там. Чудом уклонившись от летевшей к его удивлённому лицу стрелы – сказалась многолетняя выучка бывшего дайкона, – он быстро сообразил, что к чему. И, перехватив покрепче верный боевой топор, с которым расставался, только ложась в кровать, опрометью бросился в темноту ночного леса. Мигом подметив, откуда идёт обстрел, Лихт, укрываясь за горящими избами и кустарником, полукругом обошёл напавших и молнией врезался им в спины. К тому времени большая часть селян уже была мертва, а над деревней занялось алое зарево бушующего пожара.

Застав эльфов врасплох, бывалый дайкон устроил им настоящий зорнов пир, в слепой ярости круша и повергая всё и вся на своём пути. Ещё несколько уцелевших и сумевших прорваться к атакующим мужчин вступили в схватку с безжалостными ночными охотниками… Но эльфов было слишком много, и сопротивление расслабленных долгой мирной жизнью селян было быстро подавлено и смято… Лихт дрался, как разъярённый медведь, но и он не смог устоять под напором многочисленного воинства ночных стрелков…

А потом была казнь. Эльфы собрали всех уцелевших и на глазах рыдающих в панике и отчаянии матерей и отцов резали глотки их малолетним детям, начиная с младенцев. Потом под стоны рычащих в бессильной злобе и ярости мужчин сжигали живьём их женщин, превращая казнь в мучительную пытку… И только после, весьма довольные собой, одного за другим четвертовали оставшихся. Но плакать и стонать уже было некому, ибо мужчина, лишённый семьи, не стонет, а только, скрипя зубами от злости, сам ищет лютой смерти…

У Лихта не было семьи. И даже просто приглянувшейся женщины. Поэтому когда прибыли привлечённые пожаром и криками сородичи из других деревень, он ещё сохранял рассудок …

Эльфы, заметив приближающихся сородичей тех, кто ещё день назад был счастлив в этом ныне разорённом селе, а теперь лежал на его центральной площади, спешно бежали в лес. Прикончить оставшуюся дюжину мужчин они не успели. И весь израненный, пронзённый многочисленными стрелами Лихт чудом остался жив…

А потом была погоня. Миролюбивые охотники, столяры и пахари, узрев кровавое разорение села, разом превратились в отряд разгневанных, разъярённых мстителей, готовых сокрушить любого недруга одним только свирепым рыком. И в нём, в этом звуке, любой эльф мог услышать только свою смерть…

Долгий бой, долгие поиски в ставшем теперь чужим лесу… Западни и ловушки – эльфы не умеют воевать в открытую, способны только метать стрелы из-за куста. Попытка уничтожить ещё одну деревню обернулась для кошкоглазых сокрушительным поражением, после которого они надолго запрятались в самой глубине леса, зализывая раны… Ещё бы – на открытой местности орки лупят почти что любого противника, за исключением разве что гномьего хирда. Да и то – с этими силой не мерялись. Ни к чему было. А в одиночном бою любой орк стоит доброй дюжины эльфов…

Пока ночные охотники отсиживались в лесах и стругали новые луки, гоблины дружно засели в кузнях. Днями и ночами оттуда слышался непрерывный звон и грохот – ковали оружие и доспехи на всех мужчин долины. А орки в это время обучали боевому искусству своих ещё недавно таких добродушных соплеменников.

И когда эльфийское войско вновь высунулось, его ждал неприятный сюрприз – лес был вырублен до расстояния полёта стрелы от каждого посёлка. А на открывшейся Оку Митры равнине их поджидали закованные в латную броню непримиримые отряды хмурых и свирепых воинов.

Свист…

Горели пашни, горели прекрасные сады, с таким тщательным усердием и любовью взращённые заботливыми троллями. Во всех посёлках начался голод. Измождённые, уставшие и голодные селяне отчаянно пытались прорваться в лес, добыть дичи, дабы накормить свои семьи… Но там их неизменно встречали только лютые стрелы…

– Зачем? – отчаянно кричала пожилая женщина, вышедшая поутру к самой опушке леса. – Зачем вы это делаете? Почему вы убиваете нас? Почему?

– Потому, что вы уроды, – раздался спокойный голос высокого статного эльфа, облачённого в расшитую драгоценностями мантию, который неторопливо, величественно вышел из леса.

Он приблизился к обезумевшей от страха и отчаяния старухе, бережно прижимающей свёрток с младенцем к груди, презрительно плюнул в неё и повторил: