Тень великого канцлера

– Через пару минут Блудослав вернулся. Он шел, осторожно передвигая ногами и обеими руками держась за мягкое место.

– Ироды! – произнес он с невыразимым упреком. – Из-за вас какую-то бабку пришиб!

– Ну что, нужна грамота? – сурово спросил Илья.

– Все равно нужна! – набычился Блудослав.

– Наш человек! – оттаял Илья. – Ну, так вот тебе грамота, читай! – он сунул под нос Блудославу «Кромешную подорожную». Тот зашевелил губами, с трудом постигая написанное.

– Порядок! – наконец шепнул он и лег пластом.

– А я что говорил? – Илья Муромец пожал плечами. – Поехали, братцы! А ты, Пахом, это… смотри, там какая-то бабка лежит. Не задави ее дополнительно! Старушку и так, видать, прибили!

6.

Дормидонт, Великий князь Лодимерский, лежал на лавке, скрестив на груди пухлые ручки и задрав кверху пшеничную бороду. Короткое пламя свечи бросало на Дормидонта дрожащий трагический свет. На полу лежала здоровенная книжища в кожаном переплете. Толстые страницы дыбились и распирали книжку изнутри, словно населяющие ее герои хотели вырваться на свободу. В тереме было тихо, только издалека, с верхнего яруса доносились неразборчивое девичье бормотание и чей-то восторженный бас: «Это чей такой животик? А ножка чья? А это что у нас такое, черненькое…»

За дверью послышались вкрадчивые, подхалимские шаги, и через минуту в горницу заглянула завитая голова с круглыми глупыми глазами и по-лакейски загнутыми вверх усиками. Голова сладостно улыбнулась и паточным голосом произнесла:

– А не желает ли ваше величество отведать рахат-лукумчика? А шакир-чурекчиков не хочет ли откушать? Есть бухалово из Бухарин – по-ихнему шербет!

С минуту голова вслушивалась и вглядывалась в полутьму. Обычно в ответ раздавалось: «Давай, Ульрих, тащи, да побольше!» Реже: «Уйди, сволочь, не видишь, мы с царицей заняты!» И совсем уж редко звучало загадочное: «Ты есть хто? Тварь дрожащая или право имеющий? Альзо шпрах Заратуштра!»

Каждый раз, услышав такое, лакей Ульрих на цыпочках уходил к себе в каморку, съедал от волнения весь рахат-лукум и предавался размышлениям о свойствах человеческой души.

Но сейчас ответа не последовало. Ульрих сделал шаг вперед и ахнул. Вот он, царь-надежа! Лежит, аки младенец, ручки на груди, головка задрана, и бороденка так жалобно торчит! Ульрих облился холодным потом и попятился. Захлопнул дверь, привалился к ней спиной и только тогда взвыл с паскудным надрывом, перемежая всхлипывания жеванием рахат-лукума:

– Помер царь-батюшка! Скончалси!

– Что ты мелешь, дура-лошадь?! – из темной ниши выдвинулся стрелец, дыхнул на нежного Ульриха луковым перегаром. – Спит небось государь!

– А ты сам погляди! – зашептал Ульрих. – Лежит как полено, и книжка на полу. До смерти зачитался, соколик!

Услышав такие слова, стрелец переложил бердыш в левую руку, а правой заехал Ульриху прямо в зубы:

– А вот тебе за государя, вша позорная!

Отняв у лакея рахат-лукум, стрелец заглянул в горницу. Затем осторожно прикрыл за собой дверь, вдумчиво доел восточное лакомство и бросился к Кощею.

Великий канцлер сидел за фамильным столом из черного дерева и с интересом рассматривал стоящего перед ним человека. Человек был темноволос, ростом сугубо невелик, но, видать, силен и глаза имел бойкие, словно он не книгочей-многознатец, а трактирный драчун. Человек был гладко выбрит, одет в ладное немецкое платье и башмаки имел совершенно необыкновенные: с огромными золотыми пряжками.

– Так ты и есть знаменитый Петрович? – произнес Кощей и кисло улыбнулся, словно невзначай покосившись на стоящего в сторонке лакея. Причина кислой улыбки была многосложной, не последнюю роль играло и то, что великий канцлер никому не доверял, всех и вся подозревая в предательстве. Личный лакей давно вызывал у него тихую ненависть, но лучше иметь одного старого наушника, чем двух новых.

– Между тем алхимик Петрович спокойно вынес игру в гляделки, которую устроил ему великий канцлер.

– Совершенно верно, ваше высокопревосходительство! – тонко улыбнулся ученый, словно подыгрывая канцлеру в какой-то только им двоим понятной игре. Лакей, стоящий в сторонке, забеспокоился, задвигал ушами, но на лице изобразил полное равнодушие и даже как бы отвернулся.

– Я наслышан о тебе! – Кощей сплел пальцы и кивком указал на кресло. – Присаживайся. Садиться не предлагаю… пока.

– Петрович улыбнулся, словно оценил кощеевский юмор, и сел в кресло.

– Ты вот чугун в золото превращаешь, механического мужика изобрел. А сейчас чем занимаешься?

– Изобретаю железные лучи, – коротко сказал Петрович.

– Что?! – испугался Кощей.

– Железные лучи, – повторил алхимик и пояснил: – Сии лучи глазом не видимы, но ежели такой луч направить на рыцаря в латах, то он мгновенно сварится вкрутую.

От самой идеи и оттого, что Петрович сказал это тихим, будничным голосом, у Кощея прошел мороз по коже. Он даже забыл на мгновение, зачем вызвал к себе этого многознатца.

– Неужели не жалко?

– Кого? – не понял ученый.

– Рыцарей…

– Я об этом не думал, – отмахнулся Петрович, – для меня важней красота идеи!

Кощею захотелось немедленно отправить этого умника боярину Матвееву на правеж, но он сдержал естественный и вполне понятный порыв.

– Вот что… э… Петрович. О железных лучах пока забудь. Есть дела поважнее. Ты должен выполнить срочный заказ.

Кощей на секунду замолчал, словно ожидая ответной реакции, но ее не последовало.

– Так вот, – продолжил великий канцлер, – ты должен изготовить точную копию царской короны и скипетра. И чтобы к утру сии символы государственной власти были на столе. Бери себе сколько хочешь рабочих, помощников, но исполни. Золото и самоцветы получишь из казны.

– Очевидно, Петрович все схватывал на лету. Он кивнул головой и коротко осведомился:

– Я могу вернуться к себе в лабораторию?

– Ты будешь работать здесь, в подвале! – мстительно бросил Кощей. – Все необходимое тебе доставят!

– «Ну, наконец-то можно вздохнуть спокойно, – подумал Кощей, когда чрезмерно любопытный лакей захлопнул за алхимиком дверь. – Ишь ты, железные лучи изобрел… хотя, если вдуматься, в этом что-то есть!» Он расположился поудобней в кресле и щелчком правой руки затушил все свечи, кроме одной, дежурной. Однако отдохнуть великому канцлеру не пришлось. Со всех сторон послышались топот ног, возбужденные голоса. Наконец в дверь постучали.

– Ваше высокопревосходительство!

– Что случилось?

– Ничего не случилось! Царь-батюшка помер!

– Врешь, собака!

Через минуту Кощей уже вбегал в царские хоромы.

– Все назад! – крикнул он страшным голосом, закрывая за собой дверь и оглядываясь. Дормидонт по-прежнему лежал на лавке, и бороденка торчала точно так, как сказал стрелец. «Неужели и впрямь?.. – мелькнула в голове великого канцлера страшная мысль. – Что же теперь будет с Русью? Снова смутные времена? Снова боярин Бунша со своей разноцветной революцией? Русь, куда несешься ты, дай ответ? Не дает ответа!»

Он подошел ближе, склонился надДормидонтом и невольно отпрянул назад. За всю свою долгую и беспокойную жизнь канцлер не видел покойников с румянцем на щеках. Вдобавок от царя сильно несло самогоном.

Кощей поднял руку, чтобы щелкнуть пальцами, призывая челядь, но тут Дормидонт открыл глаза и, мучительно сморщившись, простонал:

– Кощеюшка, мне бы того… лекарства!

Кощей вытащил из кармана фляжку, сделал глоток сам, шумно выдохнул и передал Дормидонту. Дормидонт, покряхтывая, принял сидячее положение, вытащил из кармана малосольный огурец, разломил и половину протянул канцлеру. Кощей послушно захрустел. Дормидонт сделал приличный глоток и прищурился:

– По какому поводу тревога?

– Да где же тревога? – удивился Кощей.

– Везде! – убежденно прошептал Дормидонт. – И вот я не выдержал. Перебрал с расстройства!

– Я вас понимаю, ваше величество, но все будет в порядке. Меры уже приняты.