Как стать оруженосцем (СИ)

   Когда они добрались до места назначения, могильщики еще не справились со своей работой, поскольку им пришлось гонять от ямы какого-то странного типа с черепом в руках, пристававшего к ним с вопросом: "Йорик, мол, это, или не Йорик". Отчаявшись прогнать, ему было заявлено, что это Йорик, после чего тот, наконец, удалился, вручив череп ближайшему могильщику с уверением, что он, мол, в этом и не сомневался, и нечего было морочить ему голову столько времени.

   Принялись копать дальше, но едва пару раз ткнули лопатой, как послышался звон. Обнаружился закопанный клад - котел с золотыми монетами. Возникшее недоразумение, по поводу того, кому именно должна принадлежать находка, быстро переросла в драку, в которой принял участие даже ученый-отец, поскольку, как оказалось, во-первых, он вовсе не умер, а впал в кратковременный летаргический сон, а во-вторых, нимало не смущаясь этим обстоятельством, заявил, что, поскольку могила предназначалась для него, следовательно, ему должен принадлежать и найденный клад. Будучи искушенными в диспутах, отец с сыном через некоторое время одержали полную победу, после чего, на радостях, помирились, облобызались, но воспользоваться богатством им так и не пришлось.

   Как известно, вести разносятся быстро, и едва они достали из ямы котел, как заявился король, в сопровождении войска, со свежеизданным указом о незамедлительном, с момента подписания, вводе в королевстве, помимо просвещения, еще и культуры. Указ содержал примечание, гласившее, что виновные в драке на кладбище лишаются имущества, равно движимого и недвижимого, каковое наказание вступает в силу немедленно по обнаружении нарушения. Король и рад был бы пойти отцу и сыну навстречу, но указ есть указ, и его нельзя отменить вот так запросто. Конечно, если бы он знал, что так все случится, то непременно обождал бы с его подписанием, но что сделано, то сделано. Чтобы хоть как-то компенсировать ученым потерю всего, кроме доброго имени, король немедленно выделил им корабль для путешествия в иные страны, с целью нести туземцам культуру и просвещение. Починка корабля и набор команды осуществлялись, понятно, за счет владельцев...

   Поскольку Рамус упомянул об университете, кстати, не в первый раз, позволим себе короткое отступление и ознакомимся с царившими там нравами. Правда это, или нет, пусть любознательный читатель решит сам, а мы откроем плутовской роман Франциско де Кеведо "История жизни пройдохи по имени Дон Паблос, пример бродяг и зерцало мошенников" (издание Л.: Художественная литература, 1980), где, в частности, так описывается поступление в вышеупомянутое учебное заведение хозяина главного действующего лица.

   "Барина моего сразу взяли под свое покровительство несколько

   стипендиатов, знакомых его отца, и он отправился в свою аудиторию, а я,

   вынужденный начать свое учение на другом курсе и почувствовав себя одиноким,

   начал дрожать от страха. Вошел я во двор и не успел еще сделать первый шаг,

   как все студенты заметили меня и закричали: "Вот новичок!" Дабы скрыть свое

   смущение, я стал смеяться, но это не помогло, ибо человек десять студентов

   подошли ко мне и тоже начали смеяться. Тут мне пришлось - дай бог, чтобы это

   было в первый и последний раз! - покраснеть, ибо один из студентов, стоявший

   рядом со мной, вдруг зажал себе нос и, удаляясь, воскликнул:

   - Видно, это Лазарь и собирается воскреснуть, так от него воняет!

   Тогда все стали от меня отходить, затыкая себе носы. Я, думая спасти

   свою шкуру, также зажал себе рукою нос и заметил:

   - Ваши милости правы: здесь очень скверно пахнет.

   Это их весьма рассмешило, и они, отойдя от меня, собрались числом чуть

   не до сотни. Они заметно наглели и, видимо, готовились к атаке. По тому, как

   они харкали, открывали и закрывали рты, я понял, что это готовятся мне

   плевки.

   Тут какой-то простуженный ламанчец атаковал меня страшнейшим плевком,

   присовокупив:

   - Начинаю!

   Видя свою погибель, я воскликнул: "Клянусь богом, у..." Не успел я

   произнести: "...бью!", как на меня посыпался такой дождь, что слов моих я не

   мог докончить. Плевки у иных были так полновесны, что можно было подумать,

   будто они извергают на меня свою склизкую требуху; когда же у других во рту

   иссякала влага, они прибегали к займу у своих ноздрей и так обстреливали

   меня, что плащ мой гремел, как барабан. Я закрыл лицо плащом, и он вскоре

   стал белым, как яблоко на мишени; в него они и метили, и надо было видеть, с

   какой ловкостью попадали в цель. Меня словно снегом облепило, но тут один

   пакостник, заметив, что лицо мое было защищено и еще не успело пострадать,

   подскочил ко мне, восклицая с великим гневом:

   - Довольно плевать! Не убейте его!

   Я и сам опасался этого и освободил из-под плаща голову, чтобы

   осмотреться. В тот же миг злодей, припасший в утробе своей добрый снаряд,

   обернулся ко мне тылом и залепил его прямо мне в глаза. Судите же теперь о

   моем несчастном положении! Тут вся орава подняла такой адский крик, что

   голова у меня пошла кругом. Судя по тому, что они извергли на меня из своих

   животов, я полагаю, что, дабы не входить в изъян на лекарей и аптекарей, они

   ждали новичков, чтобы принять слабительное. Но и это показалось им

   недостаточным. Они захотели наградить меня еще и подзатыльниками. Но некуда

   было им меня ударить, иначе мучители мои рисковали перенести себе на руки

   половину украшений моего плаща, за мои грехи из черного ставшего белым.

   В конце концов они оставили меня. Еле-еле добрался я до своего дома. К счастью, дело было утром, и навстречу мне попалось только двое-трое мальчишек, видимо не лишенных благородства, ибо они хлестнули меня только пять-шесть раз жгутами и пошли себе дальше. Я вошел в дом, и мориск, увидев меня, стал хохотать и делать вид, точно собирается тоже плюнуть. Убоявшись, я сказал ему:

   -- Смотрите, хозяин, я ведь не Ессе homo!

   Ни в коем случае не должен был я это говорить, тогда он не обрушил бы мне на плечи несколько весьма ощутительных ударов гирями, которые были у него в руках. С этим поощрением я почти бездыханный взобрался по лестнице и потерял немало времени, прежде чем нашел в себе силы снять плащ и сутану. Наконец я освободился от них, швырнул их сушиться на крышу, а сам повалился на кровать. Вернулся мой хозяин. Он понятия не имел о тошнотворном приключении со мною и. видя, что я сплю, разозлился и принялся так сильно и стремительно таскать меня за волосы, что еще немного -- и я проснулся бы лысым. С криком и жалобными стонами вскочил я с кровати, а он еще в большем гневе обратился ко мне:

   -- Хорошо же ты служишь мне, Паблос! Теперь ведь у нас другая жизнь.

   Слыхав, что у нас другая жизнь, я решил, что уже умер, и ответил:

   -- Хорошо же вы меня жалуете, ваша милость, после всех моих несчастий! Посмотрите, что сталось с моей сутаной и плащом, которые служили носовыми платками большим носам, чем были когда-либо виданы во время процессии на страстной неделе. И взгляните еще на мою спину.

   Тут я заревел. Видя мои слезы, дон Дьего поверил им, найдя сутану, рассмотрел ее, проникся ко мне состраданием и сказал:

   -- Паблос, смотри в оба и не зевай. Береги сам себя, ибо нет здесь у тебя ни папаши, ни маменьки.

   Я рассказал ему, как все было. Он велел мне раздеться и отправиться в мою комнату, где жило четверо хозяйских слуг.

   Я лег, выспался, а к вечеру, хорошо пообедав и поужинав, почувствовал себя столь крепким, как будто бы ничего не произошло.

   Стоит, однако, разразиться над кем-нибудь несчастью, как оказывается, что бедам нет конца, ибо следуют они одна за другой, точно звенья цепи".