Что уж, мы уж, раз уж, так уж...

Обувшись, они решительно направлялись к воротам, продолжая в уме, вести незаконченные бухгалтерские подсчеты. И только спустя сутки, разбив о ворота лбы, кулаки и пятки; охрипнув от возмущенных выкриков в сторону долины; обессилев от ярости, они начинали понимать, что их не вписали в ведомость. Потеряв надежду, но, приобретя неверие в божественную справедливость, они плелись на огромнейшую поляну, где их встречали те, кто пришел раньше.

Братья по несчастью, встречали их со скорбными минами, утешали и приглашали к своим кострам залить горе самопальной медовухой. Рассевшись вокруг костров и выпив по первой, коллеги по безнадежному делу, давали волю своим чувствам. Одни грозили своими кулаками небесам и обещали стать атеистами. Другие проклинали арабов за то, что те еще не успели изобрести водку и из-за них, теперь, честным людям приходится пить всякую гадость. Третьи призывали сбежать на Дон и организовать там русское казачество, а были и такие, кто предлагал завоевать Сибирь и основать там цепь лагерей под названием «ГУЛАГ». Но последних быстро осадили. Во-первых, не родился еще тот Ермак, который смог бы завоевать Сибирь. Во-вторых, от ГУЛАГа плохо пахло.

В общем, все было, как положено: задушевные беседы, заунывные песнопения, обнимание-целование, мордобой и, в конце программы, тяжелый сон с кошмарами. И так каждый день. Но!!!

Однажды, повестку дня, разорвал вопль щуплого мужичонка, по имени Фофан и с раздвоенной, как личность, бородой. Он вскочил на ноги, закатил глаза и, брызжа слюной, стал вещать на всю поляну:

— Вижу, бгатья! Вижу! — Он вытянул правую руку, а левой уцепился за подмышку. — Пгидет и на нашу улицу пгаздник! Будут наши потомки счастливейшие из смегтных. Будут они свегшать геволюции! Будут они служить в налоговой полиции! Люди будут сами нести им свои кговные, а кто не пгинесет, того они в погошок, в погошок! — И он показал на руках, как изготавливается порошок из людей. — Будут наши потомки жить в коттеджах, а не в вонючих хгущевках. — Он закачался, открыл глаза и выдохнул. — Только надо идти дгугим путем.

Все радостно остолбенели. Конечно, многое было непонятно. Что такое революция, полиция, коттеджи и хрущевки, никто не знал. Но то, что "будет праздник" и "понесут кровные", каждый представил себе отчетливо.

Вождя стали обнимать и, нечаянно помяли. Теряя сознание, он прошептал первый завет:

— Стгойте гогод "Солнца!" — И лишился сил.

Тянуть с выполнением завета вождя не стали. Решили отбежать в сторонку, километров за тридцать отсюда, и построить там город Солнца. А вождю, постановили, дать десяток людей, чтобы выстроить ему резиденцию. Десяток добровольцев нашелся мгновенно. Даже несколько десятков. Всем хотелось быть поближе к вождю, ну и, разумеется, к кормушке, которая должна быть у вождя. Долго спорили и, в конце концов, отобрали десяток при помощи банальной массовой драки. Победители остались строить резиденцию, а побежденные помчались возводить город.

Вот так, неожиданно, появилась на свет деревня Фофанка. Почему по имени вождя, а не по фамилии? А во всем виноват сам вождь. Получив власть, он так оборзел, что сам к себе обращался на «вы». Своих приближенных гонял до седьмого пота, ввел субботники. Те потерпели немного, а когда поняли, что с кормушкой их надули, зашибли своего Лидера бревном и разбежались в разные стороны. А фамилию у вождя, так никто и не спросил! А раз фамилия неизвестна, то местность увековечивают по имени.

Кстати! Город, в тридцати километрах от Фофанки, построили быстро. Назвали его Солнечногорском. В царстве не зарегистрировали, чтобы будущую прибыль не делить. И все было хорошо, пока великий был жив. А как вождя не стало, так и притихли солнечногорцы, а заодно и обленились. Они мечтали каждый день о будущем, даже мух не ловили. А те, в свою очередь, так засидели его, что пройтись по городу было проблематично. Случайно попавший в Солнечногорск знаменитый путешественник и собиратель фольклора, Афана… Нет! Не стоит называть, здесь, имя великого сына России. Так вот, он был возмущен состоянием города, и описал его, в своих путевых заметках, как "город Мухосранск". Так, с легкой руки путешественника, этот город и по сей день, носит это название.

Вот такая запутанная история!

Да! А люди? А вот с людьми отбор шел долгий и естественный.

Долго в Фофанке никто не задерживался. Иногда прибывали халявщики, крутились у ворот и ничего не добившись, через недельку-другую уезжали. Короче говоря, не Фофанка, а проходной двор. И только после отмены крепостного права, деревня зажила в полную силу. Пришли люди и крепко взялись за землю. Отодвинули лес, вспахали, засеяли, огороды разбили. Конечно, они видели ворота, но, потыркавшись в них, решили не искушать беса. Так и жили до самой революции. Правда, не совсем так жили, а поглядывали в сторону ворот. Что характерно, их дети, а потом и внуки, ходили в долину как к себе домой. Взрослые расспрашивали их о долине, и дети рассказывали им все. И что они купались в озере; и что они играли в карты с Диогеном, а с Никанором в прятки; и что дядя Ваня угощал их мороженым, а печка катала до горы и обратно. Но, как только, взрослые начинали подбивать малышню на нехорошие поступки, так сразу ворота захлопывались. Не для всех. Только для тех, кто становился, как говорили взрослые, хозяйственным. Потом дети действительно взрослели и забывали про долину, как взрослые не помнят себя детьми.

Но были и такие, кто сохранял детскую наивность и простоту на всю жизнь. Таких называли безалаберными, никчемными или просто дураками. Над ними смеялись, а порой и открыто издевались.

Но пришло время великих перемен. Оно, почему-то, очень любило прогуливаться по Руси. Все лихо завертелось в революционном смерче и жизнь в Фофанке, из неторопливой и размеренной, превратилась в скоростную и непредсказуемую.

Как только слухи о власти народа докатились до деревни, так половина населения Фофанки отбыла в неизвестном направление. Кто за мандатами и кожаными тужурками, кто грабить награбленное, а были и такие, кто отправился грабить грабителей награбленного.

Только разговоры про искателей приключений затихли, как в деревню нагрянули красные. Они примчались перекусить, но кто же делится едой в тревожное время? Переговоры о провизии закончились, для деревенских, плачевно. Оставшихся жителей, большевики уполовинили, развесив несговорчивых на деревьях.

Не успел затихнуть плач, как деревню заняли белые. Обидевшись на то, что красные все забрали, они стали подводить деревенских, по одному, к стене дома старосты и расстреливать. Но довести, задуманное, до конца не успели. Это сделали зеленые. Причем не по одиночки, а скопом; не из винтовок, а из пулеметов; не только деревенских, но и беляков.

Как только последний бандит покинул деревню, из кустов вышла испуганная девица, лет двадцати с небольшим. Это была одна из тех, кто ходил в долину беспрепятственно, и над кем все смеялись, считая ее дурочкой. Звали ее Акулиной. Вот и все, кто остался из население Фофанки, на долгие и тревожные два года.

Через два года, в деревню въехала телега, груженная ящиками с бутылками. В телегу были впряжены два владимирских тяжеловоза, а на передке сидел здоровенный мужик, неопределенного возраста. Это был Брыня. Он оглядел деревню, крикнул пару раз, чтобы привлечь к себе внимание и стал неторопливо слезать с телеги. Фофанка понравилась ему своей тишиной, и он решил остаться здесь.

Брыня возвращался в Россию из австрийского плена. Попал он туда по дурацки и глупо. Со своей стороны по дурацки, а со стороны австрийцев глупо. Просто, когда он спал в окопе, после ночного дозора, к ним в часть пришли большевистские агитаторы. Они долго и нудно уговаривали солдат соединиться с пролетариями всего мира, для победы мировой революции. Сначала их хотели пристрелить, как немецких шпионов, но тут, один из агитаторов, произнес магические слова: "Мир — народам, хлеб — голодным, земля крестьянам!" Солдаты немного подумали, прикинули перспективы и, расстреляв своих офицеров, как немецких шпионов, сели в бронепоезд и укатили на соединение с пролетариями.