Тролльхеттен

— Это твои проблемы, — произнес тот, что с ружьем, — всех лиц без документов приказано сопровождать в изолятор и держать там до полного выяснения личности.

— У меня билет есть читательский… — сказал Саня Белоспицын, — може он подойдет?

Автоматчики передернули затворы, явственно щелкнуло.

— Какой, к черту, билет? — спросил первый. — Паспорта с собой?! Разрешение на оружие есть?!

— Есть, все есть! И пачпорта с семью печатями и гербом, и вымпел с флагом! — Неожиданно сказали рядом, патрульные повернулись, но лишь затем, чтобы узреть ствол автомата, уставленный на них.

Из тени растущего справа дерева вышел Севрюк. Оружие он держал небрежно, но с недюжинной сноровкой. Раструб подствольного гранатомета внушал уважение.

Патрульные несколько нервозно переглянулись, но тут Влад стряхнул с плеча «ингрем» и уставил автомат на них.

— Что-то еще? — спросил Сергеев, — раньше времени в Исход хотим?

— Да ты! — задохнулся один из тройки. — Ты меня Исходом-то не пугай, пуганный уже! Нагребли, блин, оружие, считают им теперь все можно!! Так и знай, все главе самоуправления доложим! Выловят вас, паразитов!

— Зубы не заговаривай, — произнес Севрюк и качнул стволом автомата, — своим самоуправлением. Оружие на землю.

Автоматчики, ругаясь сквозь зубы, швырнули огнестрелы на мокрый асфальт. Тот, что с ружьем, медлил. Степан, со вздохом потащил длинноствольный револьвер из-за пояса джинсов.

— А! — с досадой и раздражением крикнул патрульный и кинул свое ружье, которое с шумным плеском упало в лужу. В воздух взметнулись мутные брызги. Так больше ничего и не сказав, кожаная троица повернулась и побрела прочь. Отойдя метров на полсотни, они затеяли яростный визгливый спор, удивительно похожий свары ныне покойных собачьих стай.

— Что-то я не слышал ни про какое самоуправление, — сказал Белоспицын, — неужто и правда доложат?

— Ага, щаз, доложат! — раздраженно произнес Дивер, закидывая оружие обратно на плечо, — нет никакого самоуправления. Да и какое оно может быть, если все по углам сидят-прячутся. Хаос.

— А эти?

— Обыкновенные бандиты. Нашли легкий способ поживы. Народ испуган, он тянется к любой упорядоченности, к любой иллюзии власти и с радостью подчиняется лидерам. А эти пользуются, — и, понизив тон, он добавил угрюмо, — а вообще… пристрелить их надо было, а то ведь других заловят, охотнички.

И они пошли дальше сквозь медленно сгущающиеся сероватые сумерки. Пахло влагой, по улицам гулял неприятный холодный ветерок, который, как изголодавшийся вампир, высасывал любой намек на тепло.

Справа миновали кафешку на открытом воздухе. Сейчас совершенно пустую. Пестрые зонтики обвисли, как вянущие цветы, ветер отрывал от непрочной ткани цветастые лоскуты и уносил вслед за листьями. Из мебели в кафе уцелел только металлический, окрашенный в белый цвет столик, в самой середине которого была привинчена стальная же пепельница, полная размокших от времени окурков. Дверь магазина напротив была заколочена крест на крест досками, взятыми, без сомнения, из ближайшего забора.

Из форточки на третьем этаже торчала почти пароходных размеров труба и сосредоточенно дымила. Окно этажом ниже было почти полностью заляпано сажей, но не похоже, чтобы в той квартире кто-то жил.

Еще один островок цивилизации встретился им через десять минут уже на самом краю города. Невысокое кирпичное здание славно и уютно светило электрическим светом. Абсолютно целый автомобиль был припаркован у дверей. Сквозь дождливые сумерки дом со своими светящимися окнами напоминал некрупный, но все же океанский лайнер, упрямо пытающийся плыть против течения обстоятельств. И ему это удавалось, судя по кипучей деятельности внутри здания.

Редакция «Замочной скважины» была полна людей, которые по мере сил создавали видимость бурной работы. После того, как жизнь в городе сдвинулась в сторону иррационального, рейтинг желтой газеты упал до нуля, и вполне возможно, что даже ушел в минусовую сторону. Но люди все равно шли, просто для того, чтобы хоть ненадолго, но почувствовать себя в лоне цивилизации. Кстати, по тем же причинам городская больница стала стремительно наполняться симулянтами и мелкими членовредителями, которые, не вынеся утери бытовых удобств (а в первую очередь, отказавшуюся работать канализацию), спешили перебраться на теплое казенное местечко.

Дошло до того, что эскулапами был составлен список неотложных болезней, требующих немедленной госпитализации, и все индивидуумы, под этот самый список не попадающие, неизбежно заворачивались на входе, иногда вежливо, иногда нет. Но все равно, в конечном итоге все до единой койки оказались заняты тяжелыми пациентами, и больница вовсе перестала кого-либо принимать. Обслуживающий персонал стал потихоньку ворчать на отсутствие зарплаты, которую не выплачивали вот уже два месяца. Но народ здесь был привычный, которому не раз и не два задерживали выплату кровно заработанных, и потому дальше ворчания дело не пошло.

Впрочем, в конечном итоге больница закрылась, только чуть попозже.

— Нет, вы посмотрите, а! — сказал Степан, — может, там горит что?

Из-за вычурного пятидесятнического дома неторопливо выплывали густые влажные комки белесого дыма. Были они похожи на сахарную вату, которая вдруг каким-то образом научилась летать, попутно вырастая до исполинских размеров. Вата даже на первый взгляд выглядела влажной.

— Нет, — произнес Дивер медленно, — это туман. Густой туман, у нас на Ладоге такие сплошь и рядом. Видишь, какой плотный и к земле льнет.

— Так ведь… — сказал Влад, — у нас вроде как не Ладога.

— Фонарь кто-нибудь взял? — вместо ответа спросил Севрюк.

— Так не ночь же! — сказал, было, Саня Белоспицын и нервно потер матерчатую лямку висящей через плечо сумки.

Туман двигался плавно, стелясь над землей, как вышедшая на охоту кошка, и вместе с тем удивительно быстро.

— Шоссе в полукилометре, — сказал Севрюк, — заплутать не успеем.

У Влада на языке крутился вопрос — безопасно ли входить в этот туман, но… он так и не задал его. Безопасно не было нигде. Во всяком случае, пока они не пересекли городскую черту.

В наплывающей ватной мгле видимость сразу упала до пяти метров, а звуки шагов вдруг обрели странную четкость и даже музыкальность — дробь маленьких звонких барабанчиков, отбивающих затейливый сложный ритм. Дом все еще был виден — уходящий в небеса серый утес без видимых деталей. Идущие бессознательно сдвинулись ближе, шли теперь плотной группой, ствол автомата в руках Дивера ходил из стороны в сторону, ловя одному ему кажущиеся цели.

И тут было холодно. Туманная среда была насыщена влагой, эдакая разреженная раза в четыре вода, отнюдь не теплая — мелкая ледяная взвесь, словно только что из январской полыньи, как только не застывает?

Влад застегнул куртку, поднял воротник, рассеянно смотрел, как на вороненом металле «ингрема» конденсируются крошечные блестящие капельки.

— Стойте! — сказал Дивер громко, ясно, и вместе с тем как-то безжизненно, так что от тона его у всех присутствующих прошел мороз по коже.

— Что? — спросил Белоспицын, стараясь, чтобы в голосе его звучал интерес, но тщетно — там был лишь страх и желание убежать домой к маме.

— Это не наш туман…

— Да ты чо?! — вскинулся Степан, тоже изрядно напуганный. — А чей он, общественный?! Да он свой собственный, туман твой!

— Туман на Ладоге, но это не то… — все так же негромко продолжил Севрюк-Дивер, — вы посмотрите вокруг. Он же зеленый!

Степан высказал свое мнение насчет Дивера, Ладоги и ее тумана. Но Сергеев понял, что имел в виду экс-колдун — туман и вправду обрел зеленоватый оттенок, схожий с тем, который имеет трава в конце весны. Кроме того, эта мутная взвесь пласталась, и каждый ее пласт отличался по цвету от предыдущего, варьируясь от салатного, до светло-болотного. И пахло здесь странно, экзотические резкие ароматы щекотали нос — можно было разобрать валерьянку, календулу, некие травяные настои.