Дорога затмения

ГЛАВА 11

Дважды ее едва не выбрасывало из седла. Она спасалась лишь тем, что цеплялась за гриву руками. Однажды лошадка, напуганная внезапным шумом в лесу, чуть не ударилась вскачь. Верховая езда изматывала, мышцы таза, непривычные к такого рода усилиям, жутко болели, но передвижение по широким дорогам ей было заказано: там могли встретиться стражники, а их следовало сторониться. По крайней мере до тех пор, пока не выяснится, отдан им приказ задержать ее или нет. Тропинки же, по каким пробиралась кобылка, были узки, извилисты и круты.

Где-то к вечеру впереди послышался говор. Падмири с трудом натянула поводья, отжимая лошадь к кустам. К ней приближалась горстка угрюмых селян, обвешанных темными венками; в их корзинах что-то возилось.

— Стойте! — приказала Падмири, повелительно вытянув руку.

— Мы не можем задерживаться, добрая госпожа, — сказал ветхий старец. — Скоро зайдет солнце, а идти еще далеко.

— Но… куда же вы направляетесь? — Падмири поморщилась. Чем-то уж очень зловещим веяло от однотонных венков.

— В храм на берегу Кудри, — поступил еле слышный ответ.

— Зачем?

— Рани велела каждому принести свою жертву, — утомленно помаргивая, пояснил старец. Он хлопнул по крышке корзинки, послышался визг.

— А что же сама рани? — потребовала ответа Падмири, ощущая, как в ней нарастает гнетущее беспокойство.

— Она-то и совершит весь обряд. — Старец потупился. — Не хочу оскорбить достойную госпожу, но у нас нет времени на разговоры. Мы спешим.

— Разумеется.

Падмири придержала кобылу, позволив селянам пройти. Голова ее пошла кругом от невеселых раздумий. Эти селяне, бредущие в храм черной богини, живность в корзинах, мрачного вида венки… Все это настораживало и странным образом подвёрстывалось к событиям в ее доме. Неужели она не сыщет защиты и во дворце? Ей припомнились слухи о загги, они лишь усилили беспокойство. Падмири попыталась взять себя в руки. Тамазрайши — юное, прекрасное, очаровательное существо. Что ей в черной богине, когда существует Парвати? Кали, правда, тоже Парвати, но самая неприглядная и разрушительная ее ипостась! Это соображение повергло Падмири в уныние, она развернула кобылу, пусть бредет за людьми. Во дворце молодой рани нет, домой возвращаться бессмысленно… Что же ей остается? Не ночевать же в лесу! Возле храма, по крайней мере, что-нибудь прояснится, а там, возможно, сыщется и какой-то приют…

Лошадь, почуяв что-то, громко заржала, чем отвлекла Падмири от дум. Сумерки быстро сгущались, превращая каждое дерево в исполина, готовящегося расправить затекшие члены и шагнуть на тропу. Да и кобылка явно чего-то боялась, стригла ушами, дергала мордой и дальше не шла. Падмири нерешительно похлопала лошадь по шее, припоминая фразы, которыми брат успокаивал своих скакунов.

На тропе что-то пошевелилось, издавая странные звуки, потом земля зашуршала, словно по ней пробирался огромный паук. Кобыла взвилась на дыбки, Падмири сдавила ей шею, и это инстинктивное действие не позволило перепуганному животному кинуться в сторону и выбросить всадницу из седла. Звук повторился. Падмири прищурилась и различила во мраке смутно белеющее, колеблющееся пятно.

Хриплый стон сказал ей, что там лежит человек. Похоже, это поняла и лошадка, поскольку покорно затрусила вперед. Подъехав поближе, Падмири натянула поводья, но спешиться не осмелилась: во-первых, из страха, а во-вторых, не имея уверенности, что ей удастся вернуться в седло.

— Помогите, — стонал человек, и стон этот больше выдавал в нем чужеземца, чем характерный акцент, ибо ни один индиец в его положении не стал бы взывать о помощи, а молча лежал бы, полностью покорившись судьбе.

— Кто ты? — сурово спросила Падмири.

— Странник… Ох, духи огня… — Человек подтащился к кобыле. — Зачем это было? Зачем?

— Что было? — Падмири скривилась. Ей все тут не нравилось — и эти стоны, и то, что она не может выбраться из седла.

— Помоги же мне, госпожа! — Чужеземец попытался вскинуть к ней руку, но та странным образом изогнулась, дернулось только плечо. Вот оно что, холодея от ужаса, вдруг осознала Падмири. Несчастному перерезали сухожилия в локтях и коленях. Боги, да кто же с ним был так жесток?

— Добрая госпожа! — молил покалеченный. — Помоги!

— Чем же? — беспомощно выдохнула она.

Странник отрывисто зарыдал, потом вдруг затих. Падмири решила, что он испустил дух, когда до слуха ее донесся горячечный шепот.

— Они сказали, что делают это во имя Кали. — Человек задрожал, едва выталкивая из горла бессвязные отрывистые слова. — Жертвы, алтарь. Нет! — вскинулся он. — Она была не такая, как ты. Совершенно другая. Нож. Черепа. Умри, инородец. Я умер. Но были двое других.

— Каких других? — резко спросила Падмири.

Искалеченный помотал головой.

— Других. Не похожих на остальных. Сперва был один. Затем появился второй. — Шепот становился все тише. — Им был нужен второй. Как только его привели, меня выволокли из храма. Духи огня, они вытащили ножи! Они не убили меня, а бросили на дороге. — Шепот затих, умирающий застонал. Затем прозвучало рыдание. — Достойная госпожа, помоги. Остальные погибли. Их отдали Кали. Помоги же мне. Помоги.

— Как ты здесь оказался? — Падмири пыталась понять: те, другие, это Сен-Жермен со слугой или нет? Стражники увели Руджиеро, но хозяина не нашли. Ей не хотелось думать, что Сен-Жермен попал в расставленные силки. Ведь инородцев вокруг великое множество. Вот хотя бы этот несчастный. Бедняга — перс, судя по выговору, — явно рассчитывал найти здесь надежный приют, а угодил в лапы загги.

— Не знаю. Похоже, я полз. — Умирающий клюнул носом. — Там что-то происходило. Всем нужен был Шива. Или его порождение? Точно не помню. Мне холодно, — пожаловался он вдруг и обмяк.

Кобыла, почуяв смерть, заржала, потом фыркнула и скакнула вперед, одним копытом ударив затихшего человека, затем стремглав понеслась по узкой темной тропе.

Ветки хлестали всадницу по лицу и рукам. Падмири била лошадь коленями, натягивала поводья — все было тщетно: та не желала повиноваться. Женщина пыталась кричать, но страх лишил ее голоса — ей оставалось только держаться за жесткую гриву и ждать, пока перепуганная лошадка не присмиреет сама.

Наконец кобылка остановилась, но утешения в том было немного, ибо Падмири теперь абсолютно не понимала, куда ее занесло. Она прижалась к дрожащей шее животного и, в свою очередь, затряслась — вначале от пережитого ужаса, потом от слабости в руках и ногах. Ночь уже вступала в свои права, однако луна еще пряталась за горами. Отдышавшись, лошадь двинулась по тропе. Падмири только кивнула, чутье должно вывести умницу к людям, и хорошо — ведь иначе они пропадут. Правда, где люди, там стражники, но думать о них не хотелось. Все, чего ей хотелось бы, это прилечь и уснуть.

— Эй!

Внезапный окрик привел всадницу в чувство. Она встрепенулась и осознала, что умудрилась-таки задремать. Похоже, дальше тропа расширялась, на лужайке теснились конники, едва различимые в темноте. Первым ее побуждением было справиться, кто они, но Падмири сдержала этот порыв. Конники же не замедлили проявить любопытство.

— Кто тут? — вопросили из тьмы.

— Если ты приехал с дарами, приятель, то довольно поздненько, — пробормотал кто-то. — В храм уже не войти.

— Интересно, почему он молчит? — В третьем голосе прозвучала угроза. — Отвечай, или я примусь за тебя.

Падмири не знала, как быть. Молчание ничего хорошего ей не сулило, но позволить этим людям понять, что к ним подъехала женщина, тоже нельзя. Ночь, лес, темнота располагают к насилию. Воины падки до развлечений подобного рода. Неизвестно, что они могут с ней сотворить. Тишина делалась напряженной, и Падмири решилась на отчаянный шаг. Она приосанилась и, подражая голосу Бхатина, произнесла:

— Мне в храм и не нужно. Однако мой господин, наверное, уже там.

Верховые расхохотались.

— А ты, небось, все-таки не отказался бы поглазеть на то, что тебе недоступно? — предположил ближайший к ней воин.