Луна во второй четверти

— Ты кто, девка? — мрачно спросил он.

— Здрасьте, — удивилась Варвара, — вы же вчера к нам приходили!

— Мало ли куда я приходил, — неопределенно ответил Федор, — а тебе я вот что, девка, скажу, — он с неожиданной силой вцепился ей в плечо, обдавая кислым запахом перегара, — убирались бы вы отсюда, а? Пока целы?

Варька вежливо высвободилась, стараясь дышать в сторону.

— Да что с нами может случиться?

— Да то, что и с остальными.

— Так ведь съехали все отсюда, Федор Иваныч. Просто съехали и все.

— Это кто тебе сказал? Иван?

— Так ведь отовсюду уехали. Вон их сколько, по дороге, деревень брошенных!

— А я тебе, девка, вот что скажу, — дохнул ей Федор совсем уж в ухо, — ты вот…

— Брось, дядя Федор! Опять за свое…

Федор разжал руку, пробормотал что-то себе под нос и боком, как краб, взбежал на крыльцо и нырнул в дом. Анджея он при этом задел плечом, но, кажется, совершенно не заметил.

Варвара обернулась. У калитки стояла Авелина — на сей раз в ладном брючном костюмчике и облегающих тугие икры коротких сапогах. Глаза чуть припухшие, лицо свежее, но ничего запредельного — обычная девушка, складненькая. Быть может, она волшебным образом способна меняться лишь под мужскими взглядами.

— Чего это он? — осторожно осведомилась Варвара.

— Не обращай внимания, — отмахнулась та, — он всегда так — когда выпьет. Это еще по мелочи… А вот когда чертей зеленых пошел топором рубить… вот шуму-то было. Вы батю ищете? Так он на рыбзавод поехал.

Анджей сбежал с крыльца.

Точно — сквозь нежную кожу Авелины стало проступать неуловимое сияние.

— Розой тебя увенчать бы хотел я, прекрасная панна! Белою розой, сияющей, точно твои голубые пресветлые очи! Но за неимением в здешней глуши приличного розария, удовольстуйся вот этим!

Он сорвал растущий поблизости стебель чертополоха с растрепанным бутоном и, упав на одно колено, протянул Авелине. Выглядело это вполне несерьезно — дурачится парень, но Варвара увидела, что руки Анджея, ободранные о колючки, кровоточили.

Авелина молча пожала плечами и отступила на шаг. Анджей остался стоять на коленях, — вид у него при этом был самый дурацкий, как с удовольствием отметила про себя Варвара.

— Так я говорю — нет бати дома, — пояснила та вновь.

— Мы за молоком.

— А-а! Погоди, я сейчас.

Анджей поднялся с колен. Стебель он отбросил в сторону и теперь раздраженно отряхивал джинсы, припачканные зеленью.

— Куда ты ходила? — спросил он сквозь зубы, обращаясь к Авелине.

Та приподняла светлые брови.

— Что?

Потом отвернулась и поднялась по ступенькам. Варвара видела, как ей навстречу тихо, точно сама собой, приоткрылась дверь, Авелина скользнула внутрь.

Она искоса взглянула на Анджея — тот неотрывно смотрел на дверь, чуть приоткрыв рот.

Авелина вновь появилась — теперь уже с полным бидончиком в руке.

Варька молча протянула ей банку.

— Да оставь ты эту стекляшку, — великодушно предложила та, — неудобно же таскать. А посуду потом занесешь. Ладно, меня мама зовет.

И вновь исчезла в доме, из которого за все это время не донеслось ни единого звука.

— Анджей, — окликнула она, — пойдем!

— Чего?

— Ну, домой пошли. Завтракать.

Анджей пожал плечами и, равнодушно посвистывая, двинулся к дому. Хоть бы предложил бидон донести!

Она чуть не уронила бидон — из кустов вылетело что-то серое, взъерошенное, накинулось на Анджея, сбило с ног и, скатившись со своей жертвой в высокую траву, пропало из виду. Лишь шатались, точно пьяные, высокие стебли чертополоха и мелькали, выныривая из травы, непонятно чьи руки-ноги. Варвара топталась сбоку, тщетно пытаясь пнуть нападавшего — клубок катался по земле, потом, наконец, распался, но не на человека и зверя, — на двух человек. Анджей зажимал разбитый нос, из которого на белейшую рубашку капала кровь, другой, совершенно Варваре незнакомый и чуть постарше, держался за разбитую скулу и мычал.

Анджей, пошатываясь, встал. Второй тоже поднялся, глядел исподлобья. Оба оставались в состоянии войны, но от прямых боевых действий пока воздерживались.

— Ты чего, мужик? — в нос проговорил Анджей, — крыша, что ли поехала — ни с того ни с сего на людей кидаться!

Странная перенаселенность этой, на первый взгляд совершенно безлюдной местности, начала тревожить душу Варвары.

— Слышь ты, паскуда, — с натугой двигая разбитой челюстью, — если ты Авку хоть пальцем своим поганым тронешь…

— Какую такую Авку? — совершенно натурально удивился Анджей, — Собаку айболитову, что ль?

— Я те дам собаку… — второй снова угрожающе надвинулся. — Ты мне девку не трожь! Я тебе все ребра пересчитаю, я тебе…

— Понял! — Анджей задрал голову, чтобы остановить капающую из носа кровь, холодно и несколько гнусаво осведомился, — А кто вы, собственно такой?

— Понятно, кто, — вздохнула Варвара, — Мишка Кологреев. Ветеринар. Только почему вы не на рыбзаводе? Вам же полагалось лечить жаберную гниль у несчастных рыб, а вы…

— Да ложил я на эту гниль, — мрачно сказал ветеринар. — Я отошел голомень, дал кругаля и вернулся. В сарае лодочном заночевал, у причала.

— Ясно, — согласилась Варвара, — ну ее, в самом деле, гниль жаберную. Пошли лучше завтракать.

Анджей пожал плечами и, посвистывая, двинулся вперед.

— Так я и знал — сокрушался Кологреев, — как городских увидит, тут же начнет хвостом вертеть.

— Что ж ты ее в Питер отпустил, такой ревнивый? — Варвара незаметно для себя перешла на ты.

— Отпустил, — ветеринар осторожно дотронулся до разбитой скулы, — слушай, железки холодной не найдется?

— Откуда? Бидон только вот.

— Разве ж я отпускал? Иван тоже против был. Нельзя ей, говорит, в город, никак нельзя! Я что — давай, говорю, поженимся, будем жить как люди. В Чупе дом купим. Рыбзавод наш финны, вроде, под себя берут, все путем… Так нет же, Катерина уперлась — мол, нечего ей здесь делать… Дескать, пускай хоть образование какое получит, а там поглядим. Образование… Известно, чему их там учат.

Он исподлобья поглядел на Варвару.

— Оно, конечно, глухомань у нас, задвенно живем… какие тут радости… А разве человек для радости рождается? Он для жизни рождается, а уж какая в ней, в этой жизни радость?

Интересная точка зрения для ветеринара, подумала Варвара.

— Да, — согласилась она, — мрачновато у вас.

— Нормально тут, — сразу же дал разворот Кологреев, — Вас-то вот принесло не пойми с чего. Сидели бы в своем Питере.

— Мы не питерские, — пояснила Варвара, отмежевываясь от развратного города, столь дурно повлиявшего на Авелину, — мы московские.

— Еще хуже, — отрезал Кологреев.

Варвара молча пожала плечами.

— Приезжали тут одни — ах, блин, север, ах, романтика! Получили свою романтику по полной программе! И то — не знаете ни хрена, уважения к северу никакого… тонете, ноги ломаете. Знаешь, скольких тут зверь задрал?

— Какой зверь? — удивилась Варвара.

— А я почем знаю? Может, волк, может, медведь.

Он вздохнул.

— С них-то что взять, с тварей бессловесных? Им так бог положил… а вот бандитов всяких развелось — мафия и сюда добралась!

— Какая еще мафия? Откуда?

— Ну, не мафия — просто головщина. Может, беглые, кто их знает.

Опасно пренебрегая бидоном, он наклонился к Варвариному уху:

— Я ночью, когда по нужде ходил, человека видел…

— Ну, — миролюбиво возразила Варвара, — может, кто из ребят…

— Он не из вашей избы вышел, — возразил Кологреев, — ваших я всех знаю. И девку, и старика, и качка, и того, который с рамочкой всюду бегает… и твоего этого… недотепу. А тот — он через забор перелез. Высматривал что-то, вынюхивал.

— Ага! — Варвара даже обрадовалась, — то-то собака всю ночь выла! А как он выглядел, хоть?

— Да не разглядел я, — с досадой поморщился Кологреев, — темно было.

— Один?

— Да вроде, один. Но ты все равно поаккуратней тут, слышь! И своим скажи…