Возвращение чувств. Машина (СИ)

– Для меня большая честь, баронесса, познакомиться с вами. Позвольте ещё раз выразить своё восхищение вашей, мессер, и вашей, мадам, – он снова учтиво поклонился Пьеру и Марии,– преданностью. И подивиться столь редкой в наши испорченные времена, отваге…

Что же до вашего необычайного искусства – так биться с превосходящими силами противника! – ему бы могли позавидовать и профессионалы!

– О, у нас были превосходные учителя! Благодарить за предусмотрительность нужно моего отца, барона Шарля де Вильнев. Позвольте же, мессер виконт, представить вам Анну – она моя фрейлина, и Жана – он конюший моего отца. Если бы я не выпросила их на время этой поездки, она могла бы закончиться слишком… печально.

– Очень рад знакомству, – он слегка тронул снова одетую шляпу за поля. Мягкая дружелюбная улыбка не сходила с его лица. Казалось, он будет чувствовать себя так же уверенно и раскованно в любой обстановке и с любыми людьми. – Но простите, Бога ради, мою рассеянность – вы, кажется, ранены! – он указал рукой на её платье. – У вас кровь! Позвольте вашему покорнейшему слуге предложить вам свою помощь – у меня тоже были неплохие учителя, и я умею останавливать кровотечения и перевязывать любые раны.

– Кровь? – переспросила она, оторвав наконец, свой взгляд от магически притягательных глубин его голубых, как небо, глаз, и взглянула вниз, изящно изогнув стан. После чего нарочито медленно осмотрела себя со всех сторон, грациозно двигая лебяжьей шеей и стройным телом.

Чёрт! Так и есть. Лучшее дорожное платье безвозвратно загублено. Всё в брызгах и потёках крови. Как ни печально, но кровь не отстирывается. Ничем.

– Ах, вы об этом… – она с беспечным видом пожала плечами и снова улыбнулась, блеснув, как бы невзначай, ещё раз жемчужинками своих зубов, – К счастью, она не моя! Конечно, это удивительно, но на мне нет ни царапины, хвала Пресвятой Богородице! Как вовремя вы успели!

– Я рад. Было бы крайне прискорбно видеть раны, нанесённые благородной дворянке какими-то жалкими мужланами. Значит, ваша победа ничем не омрачена! Ваш боевой отряд полностью разгромил врага. О, как хотел бы я служить под началом такого командира! – его взгляд красноречивей любых слов дал понять, что он не шутит.

А так как только недавно похожий взгляд на неё кидал атаман бандитов, это сразу как-то отрезвило её. Но шевелить языком надо – всё же она благородная дама!

– А я ещё раз хочу подчеркнуть, что без вашего, мессер виконт, меча, воистину столь сокрушительно разящего, результат нашей маленькой битвы мог бы быть совсем иным!

Спасибо, и… Я готова, пожалуй, принять вас в наши ряды – по крайней мере до того момента, когда мы доберёмся до ближайшей гостиницы – эти леса так опасны…

– Сударыня! Я целиком и полностью в вашем распоряжении! Если вы оказываете мне честь, и позволяете сопровождать вас, я сочту за счастье показать вам более безопасную дорогу, и провожу вас до гостиницы – она не так далеко – да и до края света!..

– Благодарю, любезный спаситель! Я с удовольствием принимаю ваше предложение… Но пока – только до гостиницы! Под защитой такого рыцаря, как вы, виконт, мы будем чувствовать себя в полной безопасности! – послав очередную, уже чуть более сдержанную ослепительно-обворожительную улыбку, она с облегчением подумала, что со взаимными похвалами, благодарностями и прочим расшаркиванием, наконец, покончено. И дальше можно будет разговаривать нормально.

Помпезно-вычурная манера вести светскую беседу и соответствующий слэнг ещё не вошли намертво в её привычки, и долго вести обмен ничего не значащими любезностями было несколько утомительно – даже драться было проще…

В принципе, примерно так и оказалось.

Они осмотрели поле боя. Если не считать погибшей лошади Пьера – пардон, Жана – потерь, действительно, не было. Поэтому перегрузив багаж с неё на любезно предоставленную в их распоряжение благородную лошадь виконта, и пошутив по поводу «весёлой» поездки Жана на муле, тронулись дальше, в поисках ближайшего ручья. Трупы бандитов просто оставили лежать на месте нападения.

То, что на лошади мессера Джона – как он попросил называть его для простоты – не оказалось неизбежного в любых, даже недалёких, путешествиях, багажа, ещё больше насторожило Катарину: похоже, этот человек разместил свои вещи на какой-то базе, и, следовательно, находится в этих местах давно. И с какой-то определённой целью.

Вот, к примеру, вполне возможно, что его цель – как раз встретить, или следить за ними.

Конечно, нельзя быть слишком мнительной, но… И слишком наивной – нельзя.

Но пока их новый спутник ни в чём не разочаровал Катарину.

После бурного обмена комплиментами вначале, беседа пошла гораздо прозаичней и конкретней. Естественно, в первую очередь он пожелал узнать, кто же научил прелестную баронессу (которая могла бы, по-идее, поражать кого угодно одним только взглядом – ах, спасибо!) столь блистательно владеть мечом. И Катарине пришлось сходу дополнить заготовленную легенду воинственным папочкой, слегка помешанном на крестовых походах, и жутко расстроенным отсутствием отпрысков мужеского пола, и как в конце концов ей пришлось отдуваться в фехтовальных залах по полной боевой программе.

Рассказывать пришлось погромче, чтобы Анна и Жан тоже были в курсе, где и когда они прошли обучение. Похоже, это смелое враньё удалось – если виконт и не поверил, то на его честно-открытом лице это никак не отразилось: он внимал действительно с интересом – прямо всё по тому же Карнеги…

Вообще, держался он с большим достоинством, и был на редкость невозмутим и спокоен. Беседу вёл непринуждённо. Катарину почти ни о чём больше не расспрашивал – даже о том, куда они направляются. И этот факт тоже заставлял её задумываться и не расслабляться.

Когда в беседе наступала пауза, или еле заметное напряжение, он очень умело и дипломатично направлял её в другое русло. Даже слишком умело. Будь она поглупее, или не настороже, или не проживи она четыре с лишним десятка лет, ни за что не уловила бы его игры.

Поэтому очень естественно вновь возникла мысль о том, что он знает об их команде больше, чем хочет показать, и явно хочет сам казаться не тем, кем является в действительности. Однако в искусстве притворяться она не собиралась уступать пальму первенства.

Поэтому разговор у них потёк, как по маслу.

Прикинувшись провинциалкой, что было на руку им обоим, она расспрашивала его и о большой политике – эта тема действительно интересовала её, и она слушала с неподдельным вниманием, что возможно, было ошибкой: политика вряд ли могла интересовать молодую женщину в такой же степени, как более доходчивые и насущные дворцовые интриги, скандалы и романы высокопоставленных особ.

Сплетни, пикантные истории, мода, другие дамы – вот о чём она должна была расспрашивать компетентного в жизни столицы обаятельного мужчину, а вовсе не о влиянии Габсбургов на балканские страны, или о раздробленности Италии и подлинных причинах затяжной кампании с Фландрией. Однако она поздновато спохватилась: мессер Джон был великолепный рассказчик.

Он явно хорошо разбирался в теме. Причём, увлёкшись закулисными подробностями, рассказывал порой о таком, что простому виконту знать никоим образом не полагалось. Даже о сложных вещах он мог рассказывать с юмором и просто, так что её знания о ситуации – подлинной и закулисной – в Европе здорово пополнились и стали куда глубже.

Именно такой, критической и вполне достоверной информации ей до сих пор и не хватало: у предыдущих собеседников просто не имелось объективного и реального объяснения тем или иным политическим ходам и махинациям, их гораздо больше интересовали внешние проявления действий власть имущих: войны, скандалы, сплетни, альковные истории отдельных, пусть и выдающихся, личностей.

Виконт в этом плане вполне соответствовал, наверное, статусу политического обозревателя, или какого-нибудь атташе.

Он оказался буквально прямо-таки «набит» и интересными фактами, и комментариями к ним: она почувствовала, что это не домыслы: он действительно вполне верно мог осветить любое политическое движение или событие. На таком уровне информированности мог бы быть, скажем, министр иностранных дел, посол, или чрезвычайный порученец при высших – коронованных – особах. Это если говорить о её времени. И про каждое достаточно значимое событие он мог, похоже, весьма правдоподобно объяснить – «откуда в действительности растут ноги».