Чудовище Франкенштейна

— Как вы его назвали? — спросила я: все это время я кормила парнишку, не зная его имени.

Человек улыбнулся, но это надо было видеть: его шрамы растянулись во все стороны, и улыбка получилась такой грустной, что хоть плачь.

— Она часто называла его «червем», я и сам не прочь его так окрестить.

Я кивнула.

— С моим последним у меня было то же самое. Я прозвала его шишечкой. Ему уже минуло почти три месяца, когда я наконец стала называть его Кевином. А ваш и впрямь похож на юркого беленького червячка, сэр. Ну я его быстренько откормлю, если, конечно, оставите его у меня.

— Оставить у вас? Но тогда ему прямая дорога на шахту?

Он так нахмурился, что я попробовала пошутить:

— По-моему, ему надо сперва отвыкнуть от груди и отрастить пару зубиков.

— Разумеется. Вы имели в виду: оставить его у вас на время?

— Ну да, на время. А потом вам, наверно, захочется забрать его домой, в семью.

— У меня нет семьи.

— Тогда в семью жены, — быстро исправилась я: он был такой печальный. — Ну, кто-то же наверняка ему обрадуется. Например, женины родители?

— Не знаю. Мне бы очень хотелось, чтобы ее отец обрадовался мальчику, но после того, что случилось… Он еще не знает, что Лили умерла. — Он говорил не со мной, а с самим собой, словно я вышла из комнаты. Своей большой ладонью он коснулся соломенного браслета на запястье, надетого рядом с другим — из бусин. Это его успокоило и прояснило мысли. — Но я должен попробовать, так ведь? Отвезти мальчика домой? Нужно хотя бы попробовать.

— Ага, — поддакнула я, лишь бы он опять не расстроился. Я заметила, что он задумчивого нрава — из тех, кто считает солнечные дни лишь краткой передышкой меж дождливыми. — Кому же не приглянется пухленький грудничок? — Я передала ему малыша. — Ведь когда вы придете за ним, он обязательно станет пухленьким, уж поверьте моему слову.

Тогда он полез в карман и достал заколку с драгоценными камнями — величиной со стручок гороха.

— Они настоящие, — заверил он. — Хватит вместо оплаты?

— Батюшки! Говоря начистоту, коли я б выковыряла один камешек и вернула вам остальное, вы воздали бы мне сторицею. Но о плате не может быть и речи: после ваших подвигов я запросто могу поделиться с вами молочком.

— Все равно возьмите. — Он всучил мне украшение. — И примите мою благодарность. Думаю, теперь, когда я могу навещать мальчика, мы будем видеться часто, хоть я и не знаю, где остановлюсь. По-моему, я слишком долго живу у Дарби.

Я рассмеялась и сказала, что целых семнадцать семей возьмут его к себе сию же минуту, стоит им узнать, что у него нет крыши над головой.

— Так вы считаете, что мне могут быть рады в этом городе?

— Не просто рады — мы счастливы, что вы с нами.

Он долго смотрел на мальчика, а потом произнес очень странные слова:

Пастор сейчас мне сказал, что это стихи Мильтона.

Я очень трепетно отношусь к красивым словам, хоть сама и не обучена им, и потому заявила, что дам Уолли Мильтону еще одну лепешку за его стихи. Но пастор смеется, записывая это, и говорит, что имел в виду вовсе не Уолли.

Прочитав свои стишки, великан поднял огромную ладонь, словно собираясь пощекотать малыша под подбородком, но вдруг замер. Младенец схватил его за палец, точнее, попытался схватить, ведь палец у него такой огромный! Но видела бы ты лицо великана: он будто никогда и не знал, что младенцы любят хватать за пальцы. Словно он первый отец на свете, а это первое в мире дитя.

Он снова довел меня до слез, и потому я прогнала его со словами:

— Уходите. Хоть вы и Черный Ангел, но в душе обыкновенный мужчина, а любой мужчина — подкаблучник. Мне пора вернуться к работе.

— Что вы сказали? — переспросил он.

— Я сказала, что должна вернуться к работе.

— Нет, перед этим.

— Я сказала, что вы обыкновенный мужчина, а любой мужчина — подкаблучник.

Невозможно описать выражение его лица — так быстро одно чувство сменялось другим. Потом он вдруг прижал младенца к груди, словно что-то страшное могло отобрать у него дитя, и ушел к Дарби.

Пора заканчивать, а то пастор говорит, что я уже третий раз употребила слово «страшный», и спрашивает, не хочу ли я что-нибудь зачеркнуть или же предпочту оставить все как есть. Я велела оставить, но не буду больше повторяться или начинать новую страницу, а лучше закончу здесь, с любовью к тебе и твоему новому мужу. Напиши мне, когда вас ждать в гости, но помни, что письмо будет читать пастор, и, если доверишь бумаге свои сокровенные мысли, постарайся не подложить мне свинью.

Твоя кузина Энн

Благодарности

Я неимоверно благодарна многим людям, помогшим мне произвести на свет Чудовище.

Моему неутомимому агенту Стивену Чадни, который вначале превозносит достоинства новой рукописи, а в конце говорит: «Теперь сократите на 20 процентов, остальное перепишите, а уж потомпокажите мне — и кстати, где та другая книга, которую я давно жду?»

Моему издателю Хизер Лазар, которая своими проницательными советами, касавшимися персонажей и сюжета, придала роману глубокое и подлинное эмоциональное звучание.

Коллегам Сьюзан Тэйлор Браун, Лоре Салас, Бонни Беккер и Дэвиду Карубе, не позволившим мне сойти с ума.

Друзьям и членам семьи, всегда оказывавшим мне великодушную помощь.

Прошлым, нынешним и будущим читателям, терпеливо позволяющим автору плести небылицы.

И моему мужу Майклу, который поддерживал, ободрял и любил меня как писателя, начиная с первой строчки моей первой книжки с картинками и заканчивая «Чудовищем Франкенштейна». Хотя новыми историями уже завален весь дом и забита моя голова, муж по-прежнему любит меня, и просто сказать, что я благодарна ему за это, — значит не сказать ровным счетом ничего.

В книге цитируются произведения других авторов. Некоторые цитаты остались неподписанными, чтобы не нарушать плавный ход повествования. Другие я немного видоизменила, дабы лучше выразить чувства Виктора в тот или иной момент. С вопросами по этому и любым другим поводам (или чтобы просто пообщаться) заходите на мой веб-сайт: www.susanheyboer.okeefe.com

«Чудовище Франкенштейна»

Инструкция для читателя

1. Каждый из главных героев «Чудовища Франкенштейна», в первую очередь Виктор, совершает путешествие. Их физические перемещения очевидны. Каковы эмоциональные и психологические путешествия Виктора? Лили? Роберта Уолтона? Грегори Уинтерборна? Кто достигает «цели назначения», а кто нет? Почему? Кто еще из героев совершает путешествие?

2. Дневник Виктора обрамляют бортовой журнал и письма. Каковы сходства и различия между бортовым журналом и письмами? Какие сходства и различия образуют правдивый портрет Виктора и почему? Как различия и сходства отражают характер Уолтона и Энн Тодд?

3. Всепоглощающее стремление Виктора — желание стать человеком. Действительно ли он чудовище в начале книги? Действительно ли человек — в конце? Если в конце он так и не стал человеком, то почему? Что еще он должен сделать, дабы обрести человечность? Если же он человек, то в какой момент перестал быть чудовищем и почему? Что сделало или же сделаетего человеком?

4. «Чудовище Франкенштейна» начинается десять лет спустя после событий, описанных Мэри Шелли. Как вы думаете, что произошло за эти десять лет в жизни Виктора? Уолтона?