История хорошего человека (СИ)

       Изгиб тоннеля увеличился, и я был уверен, что за поворотом скрывается что-то смертельно опасное. Опасное, но при этом не живое - полное отсутствие всплесков чужого разума. Ни один Ведун не в состоянии так прикрыть свое сознание.

       Я взвесил в руке факел и подбросил его вверх и вперед...

       Мне трудно описать раздавшийся звук. Свист ветра, вой дикого зверя, стрекотание цикад, все слилось в одной мощной волне, разметавшей факел на древесные волокна и раскрошившей непробиваемые каменные стены тоннеля. От неожиданности Мотт потерял равновесие и сел на землю.

       - Что это?

       - Как я понимаю, оружие Древних. Смотрите.

       Я подобрал отскочивший от стены маленький металлический шарик, даже не потерявший форму от удара. С какой же силой надо было его запустить, чтобы раздробить камень? Меньше чем за секунду вылетело больше сотни таких шариков, и даже я не смог различить их в полете. Скорость поистине невообразимая.

       - Древние там? - Мотт казался если не испуганным, то сильно обескураженным.

       - Нет. Это - неживое.

       Мотт спокойно воспринял такое известие.

       - Да... Я видел что-то подобное в убежище Мастера. Изделия рук человеческих, способные выполнять работу без участия людей. Но там не было ничего смертоносного... И что будем делать?

       А вот кто бы мне сказал. Чутье Убийцы наперекор остальным инстинктам звало меня вперед. Возможно, оно как-то не рассчитывало на встречу с оружием Древних. Проверять на практике его правоту очень не хотелось. Да что же это такое! Никто из людей не способен противостоять мне, а тут несчастный кусок железа, пусть даже побывавший в руках Древних, преградил дорогу.

       И родился гнев. Сводящий спину и заставляющий до хруста сжимать кулаки. Перед тем как волна ярости и гнева поглотила меня, в памяти запечатлелись испуганные глаза Мотта. А потом возникла тишина и ощущение необыкновенной легкости и мощи, скрытой внутри тела. Это не было похоже на знакомый полет духа Убийцы - нет, он не покидал своей материальной оболочки. Я встал. Гнев стал невыносимо-жгучим, похожим на раскаленный шар, вырастающий внутри меня где-то в области солнечного сплетения. От шара к рукам и ногам протянулись нити, наполняющие тело невероятной силой.

       Исчезли сомнения и колебания. Я пошел к оружию Древних, отметив про себя, что каждый мой шаг оставлял видимый след-углубление на каменном полу, а воздух становился вязким и тягучим. На этот раз рев машины смерти был иным - басовитым и прерывистым, а полет шариков - удивительно медленным. Я мог бы легко уклониться, но знал, что неуязвим. И правда - не долетев до меня всего несколько дюймов, они превращались в ослепительные беззвучные вспышки света.

       Удивительное дело - само оружие я мог видеть со всех сторон сразу, хотя оставался перед ним. Странное сооружение - ажурные, словно переплетенные между собой металлические полосы и три длинные выступающие трубки, из которых и извергались смертоносные снаряды. В пол уходили гибкие как змеи металлические плетеные канаты, по которым, вероятно, подавались шарики.

       Я отмахнулся от злой машины, словно от надоедливой мухи, и она, испуганно взвизгнув, смялась, как проволочный человечек.

       В следующее мгновение реальность обрушилась на меня. Никогда не думал, что тусклый свет подземелья может так резать глаза, а прохладный воздух течь в горло, будто расплавленный металл. Чувство звериного голода скрутило желудок и заставило меня согнуться пополам, глотка моментально пересохла, так, что потрескались небо и язык. Я закричал, надеясь в крике найти облегчение. И ведь это - я, Убийца, способный управлять чувствами и эмоциями, умеющий обуздать самую страшную боль и готовый переносить любые тяготы и телесные страдания. Наверное, такое испытания для обычного человека означало бы немедленную смерть. Волна боли просто разорвала бы несчастного в кровавые ошметки.

       Последнее, что я запомнил перед тем, как впасть в спасительное забытье - это Мотт, удерживающий меня от падения на каменный пол.    

XVII

      - Ну, давай, давай, осторожненько... - Мотт бережно поддерживал меня за руку, помогая подняться.

       Я не представлял, что могу быть подвержен такой слабости. Полное впечатление, что силы полностью покинули меня. Ноги волочились подобно ватным валикам, руки бессильно болтались, и каждый вздох давался с огромным усилием. Я встал и прислонился к стене.

       - Как себя чувствует гере герой из легенд? - поинтересовался Мотт.

       - Герой себя чувствует как отбивная по-маронски, - пробормотал я.

       - Когда в следующий раз будешь сокрушать машины Древних, позаботься заранее о месте для отдыха. Лежать на камнях очень неудобно.

       - Долго я спал?

       - Часов восемь. Лежал как убитый, в какой-то момент я решил, что ты умер.

       - Неужели расстроился?

       - У нас в Шамроне принято своих не бросать. Ни живых, ни мертвых. Живых - спасти, мертвых - похоронить. Хоронить здесь не получится - сплошной камень. А тащить твое тело на себе - удовольствие невеликое. Так что, можно считать - расстроился.

       Я нашел в себе силы улыбнуться.

       - Спасибо за откровенность.

       - Пожалуйста. Я поначалу беспокоился, что будет погоня. Это мы - герои, спускались в колодец по карнизу. Казалось бы, что мешало стражникам сбросить вниз канаты и спуститься в колодец...

       - Канат в тысячу локтей? Даже если связать несколько канатов, они не выдержат собственного веса и веса человека.

       - Среди стражников немало горцев. В Багровых горах я сам видел, как они спускались по абсолютно ровной стене в щель глубиной три тысячи локтей. Но вопрос не в этом. Погони не будет.

       - Почему же? Репутация лабиринта?

       - И это тоже. Но есть немало горячих голов, готовых отправиться хоть в пасть дьявола. Ты не задумывался, зачем здесь стояла эта штука?

       Мне пришлось приложить определенное усилие, чтобы понять - Мотт говорит об оружии Древних.

       - Как зачем? Либо от Древних остались только их машины, приученные убивать, либо сами Древние живут себе потихоньку где-то в глубине, и не слишком жалуют чужаков.

       - Я не об этом. Глупо выставлять такую мощь против бродяг, проникающих иногда в лабиринт, верно?

       Я прикинул, что он, действительно, прав. Для бродяги вполне достаточно одного снаряда - шарик с легкостью пробьет тело насквозь. Латы не помогут, это я знаю точно. Может, они готовились к вторжению?

       - Кстати, - сказал Мотт, обрати внимание, никаких следов...

       Я сначала решил, что он говорит о машине Древних и оглянулся - нет, груда перекрученных металлических полос и изогнутых труб была на месте. Но затем я понял: на полу не осталось ни одного металлического шарика, а стена, выщербленная ураганным залпом, совершенно затянулась, и даже определить место, куда пришелся удар, представлялось невозможным.

       - И куда это все делось?

       - Представления не имею, - пожал плечами Мотт, - не обратил как-то внимания. Захотел вот полюбоваться шариком, а ни одного не нашел. Но вот, что я понял, так это то, что если бы все оставалось на своих местах, стены давно рухнули, а нам пришлось брести по колено в металлической гальке.

       - Есть причины для стрельбы?

       - Еще какие. Ты змей боишься?

       - Нет.

       - Ах да, на тебя наверняка яд не действует.

       - Не действует, - подтвердил я.

       - Но вот эту бы испугался. Проползла тут... толщиной - мне по плечо, длину даже измерить нельзя, глаза - с мою голову. Думал - все, отбегался по свету Мотт Малыш. Оказалось, нет, есть еще времечко. Глаза у тебя закрыты, да вдруг засветились, словно свечки внутри зажглись. Ярче, ярче, и глазом моргнуть не успел - окружил тебя пузырь, вроде того, что дети из мыла запускают. Красивый такой, переливчатый. Я думать не стал, и к тебе, в этот пузырь. Боялся, что порву его, или наоборот, не пропустит он меня. Нет - влез внутрь и даже ничего не почувствовал. А змея ползет, быстро ползет, в нашу сторону вроде зыркнула, это когда я стоял, а когда в пузыре оказался, то интерес всякий потеряла. Думаю я, невидимые мы для нее стали. Могу только сказать, что страху натерпелся столько, сколько за всю жизнь не знал.