Темные души (СИ)

- Ещё ничего. Она в том самом подземелье. Я хочу принести её в жертву в полнолуние.

- Но это ещё не скоро. Следи, чтобы она не сдохла. Хозяин не любит падаль.

Катерина улыбнулась и хотела что-то ответить, но тут послышался сигнал к тушению огней. Бертран толкнул её во мрак и бросил в след:

- Уходи! И до полнолуния не высовывайся. Я тебя не оставлю. Верь только тем, кто принесёт письма, запечатанные моим любимым перстнем.

Катерина кивнула и, натяну капюшон на самый нос, быстро удалилась.

- Все женщины – глупые курицы, - зло улыбаясь, пробормотал Бертран. – Даже самые умные из них.

Глава четвёртая

Дни, оставшиеся до полнолуния, Катерина посвятила разгадке посланий колдовства, посланий, которые ей не удавалось прочесть. Карты, куры, козы, волшебные зелья – ничего не говорило ей о том, что именно её ждёт. Словно дразня, любое её колдовство только отсчитывало дни. По ночам она потихоньку пыталась наблюдать за планетами. Но едва она пыталась настроить свое устройство, которое моряки называли подзорной трубой, как на её звезду или планету, за которой она хотела посмотреть, набегали тучи. Приобрести телескоп она не догадалась раньше, поскольку не думала, что её колдовским талантам может понадобиться такая помощь. А теперь это было рискованно: подспудная массовая истерия и подозрительность скрытно овладели умами людей как в недавнее мрачное Средневековье. Только тогда никто не скрывал своих страхов. Теперь же, благодаря постепенному развитию науки открытое проявление охоты на ведьм считалось невежеством, что, однако, не говорило о том, что суеверие в людях умерло. Простые люди путали понятие лекаря и отравителя, ведьмы и колдуньи. Каждая незнакомая вещь в доме простого обывателя возбуждала не только любопытство, но и подозрения. И, хотя пора охоты на ведьм в Париже на время ушла, суеверия и мистический страх перед неведомым остались. Только теперь это называлось не суеверием, а научным страхом. Страхом перед ядами, перед молниями, опыты с которыми проводили бесстрашные до глупости молодые ученые. И, помня предостережения Бертрана, Катерина решила не рисковать и побыть дома. Запасов еды и вина было достаточно. Готовить нехитрую еду Катерина научилась со времени своих приключенческих путешествий в Англию  и обратно. Раз в день она спускала на верёвке в корзине еду в подземелье своего дома. И каждый раз она сбрасывала верёвку вниз, чтобы пленница не могла подняться. Крики перестали доноситься уже на второй день. Либо пленница смирилась, либо умерла, либо замыслила побег. Первое Катерину устраивало вполне. Второе заставляло досадливо морщиться, поскольку время уходило, а найти новую жертву было не так легко. Третье же заставляло улыбаться. Катерина сама составила раствор, сцеплявший камни и делавший их монолитной массой. И, когда приобретя это жилище, её племянник под потайной комнатой вырыл глубокий и тесный подвал с секретным входом в него, Катерина сама складывала камни в стенах и на полу и заливала их серой вонючей смесью. После чего она запретила даже дышать над этой комнатой в течение трёх дней. Бертран с сомнением следил за успехами своей тётки-любовницы, но по прошествии трёх дней он  признал, что её смесь просто невероятное чудо.

- Почему бы тебе ни продать секрет этой  смеси королю? – спросил он однажды. – Из тюрем побегов бы стало на много меньше. А дороги бы сделались ровнее.

- Если бы эту смесь применяли только для дорог, - ответила она тогда. – Я бы согласилась. Ездить по булыжной мостовой очень неудобно. Особенно, если ехать быстро. А что до тюрем… Мы и сами можем там оказаться. Так зачем давать оружие против себя? Тем более что учёные строители дорог и тюрем с презрением смотрят на опыты алхимиков. Они бы скорее осудили меня как колдунью, чем позволили применить свои знания.

Племянник тогда согласился с ней, и больше на эту тему они не говорили. И теперь, на исходе четвёртого дня перед полнолунием, она передала брату записку, чтобы он подготовил карету и лошадь как только стемнеет для поездки в Кретей. Почему именно в Кретей, Катерина вряд ли могла бы объяснить одним словом. В Кретее, старой деревушке, видевшей, быть может, предков Карла Великого, находилась старая постройка, которую местные жители называли церковью первых христиан. Они боялись её и обходили стороной, от чего она пришла в запустение. А церковь, дом божий, который оставил бог, занимал дьявол – верование такое же древнее, как само христианство. От чего это произошло, никто не мог сказать точно. Одни говорили о сластолюбивом правителе, соблазнившем в божьем доме невинную девушку. Другие о первом священнике, не смогшем совладать с зовом плоти и от этого повесившимся над алтарём. Некоторые говорили о том, что на заре человечества, первый из пастырей, пришедший обращать язычников, разбил их идолы, и от этого жители разорвали его в церкви вместе с женой и детьми. На удивлённые вопросы о семье, местные жители, опустив глаза, стыдливо поясняли, что это было после Первого Вселенского собора 325 года в Никее, когда священникам было положено быть женатыми. И, хотя Шестой Вселенский 680 года собор в Константинополе и осудил целибат*, в католицизме он все же прижился настолько, что без него католическую церковь представить трудно. Словом, когда бы и что бы за злодейство ни случилось в божьем доме раньше, теперь это заброшенное место наводило на людей страх. В некоторые ночи в небе над ней виделись странные огни, как будто водившие хороводы дьявольской пляски. Иногда вблизи неё пропадали люди. А если потом вдруг и находились, то несли странную чушь о железных повозках без лошадей, о железных птицах, о железных коробках, умеющих готовить, и людях, умеющих общаться с невидимыми собеседниками. Один из пропавших принёс с собой странную материю, не пропускающую ни воду, ни воздух, но прозрачную и настолько легкую, что её не чувствовалось в руках. При малейшем усилии она растягивалась как тетива луков времён предков, но рвалась с трудом. Священник объявил её творение дьявола и повелел сжечь в костре. Однако материя не горела, только почернела и съежилась в комочек со странным отвратительным запахом. Именно запах, а также то, что материя не сгорела, и были, по словам священника, доказательством дьявольского вмешательства в сотворённую вещь.

- Вы видите? – вещал святой отец, держа в руках черный хрупкий комочек, крошившийся у него в руках. – Дьявол не хочет отпускать даже такой малости от себя! Принёсший это творение дьявола побывал у него! Теперь всю деревню ждёт приход его сил! Господне наказание за это обрушится на нас! Сожгите колдуна, и, может, бог смилуется над нами и нашими грехами!

Однако, ни призыв к казни, ни сама казнь не спасли деревню: через несколько дней её жители начали кашлять кровью, жаловаться на удушающий жар, которого не могло унять постоянное питье воды и отваров, и перед смертью истекать кровавым потом и коричневой мочой. Странная болезнь не коснулась только отъявленных пьяниц, которые, кроме вина, ничего не брали в рот. Исходя из этого, уже истекая кровавым потом, от дверей церкви умирающий священник призывал пить «христову кровь» и омывать ею тело. Но умирающим это приносило только кратковременное улучшение. Их уже ничего не могло спасти. Агония только растягивалась. И вскоре от деревни остались пустые дома. Через несколько десятков лет её заселили мрачные протестанты, бежавшие от религиозных войн и втайне близ Парижа продолжавшие исповедовать свою веру, названную во Франции гугенотской. Старая церковь зарастала. Дорогу к ней затапливали болота. К проклятому месту уже никто не рисковал приближаться. Вскоре молодой лес обступил деревню, болота целиком окружили церковь, а в деревне осталось жить всего  несколько семей, искренне верящих в своих богов фанатиков, и просто тех, кому некуда было идти.