Судья

— Забавно, — в тон ему ответил я. — Ну, думаю. Тебе-то что?

Павел. Ты ведешь себя как мальчик.

Улыбка пропала с его лица. Ее место заняло холеное равнодушие.

— Помни, не верь тому, что скажет Босс.

Я холодно ответил, что разберусь сам. Андрей не удостоил меня ответом.

Руслан вовсе ничего не сказал. Весь вечер молчал. Это меня не удивило: в последнее время мы отдалялись. По-моему, причиной были мои „выступления“. Они пожирали нас обоих, затягивали в шестерни лжи и равнодушия. Руслана явно больше интересовала моя роль в сочиненной им пьесе, чем я сам. Я перестал ему доверять, и много времени проводил в кабаках, заливая одиночество горькой.

На собраниях пускали яркий свет в глаза прихожан, чтобы никто не просек, что у меня рожа с бодуна вздулась. И я продолжал рассказывать о Воде, о Жизни. „Помните“, говорил я чистым молодым голосом. „Вода вас держит! Отдайтесь воле Божьей — и не утонете. Плывите по течению. Начнете барахтаться, жаловаться, озлобляться — захлебнетесь!“

Они же все чаще просили — даже требовали — продолжать повесть о Христе. Они действительно верили каждому слову. У них дома голодали дети, в магазинах не было хлеба, цены росли как на дрожжах, а у людей не осталось никаких желаний, кроме как сидеть на жестких скамьях и хлопать ушами.

На этих встречах почти не встречалась молодежь.

Слишком поздно я понял: меня грязно использовали. Я попал в лапы к расчетливому мерзавцу.

Перед очередным выступлением мне пришло в голову обратиться к юристу клана Дубровских, который в свое время оформлял завещание Кати. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что он неожиданно скончался. В органах мне отказались давать какие-либо объяснения о причине его смерти.

Я обратился в банк. Молодой служащий отвел меня за отдельный столик. Ломая пальцы, он смущенным голосом поведал, что большая часть денег с моего счета пропала.

— Как? — спросил я, стараясь казаться строгим. На деле же ничего, кроме изумления и ужаса, я не чувствовал. — Вы шутите?

— К сожалению, нет, — глазки его бегали. — Кто-то перевел деньги с вашего счета на заграничный.

Пойманный в ловушку загнанный зверь с минуту молчал, пытаясь оправиться от потрясения.

От потрясения я кое-как оправился, а сделать вид, что ничего не происходит, даже не пытался.

— А остальное? — услышал я собственный (чужой) голос. — Акции? Земля? Недвижимость?

Служащий, нервно теребя галстук, убитым голосом ответил:

— Все переписано на чужое имя.

— На кого? На Руслана Кривицкого?

Служащий на миг поднял испуганные глаза. Тут же опустил.

— Я не имею права разглашать имя клиента.

Я грохнул кулаком по столу. Служащий подскочил на стуле.

— ДА МНЕ ПЛЕВАТЬ, ИМЕЕТЕ ВЫ ПРАВО ИЛИ НЕТ! — изо рта у меня брызнула слюна. — ВЫ ЧТО, СБРЕНДИЛИ?

Банк замер. Сотрудники и клиенты — все, кто находился в зале обслуживания — с неодобрением смотрели на меня.

Молодой человек в костюме оставил в покое свой галстук. Глубоко вздохнул.

— Павел Юрьич…

— ВЕРНИТЕ МНЕ МОИ ДЕНЬГИ! НЕМЕДЛЕННО!

Надо мной навис охранник.

— Валера, успокоить товарища?

Тот со смущенной улыбочкой повел в воздухе рукой.

— Нет-нет, Дима, все в порядке. У нас небольшие затруднения.

— Ошибаетесь, — процедил я, вставая. Наставил на него палец. — У вас ОГРОМНЫЕ ПРОБЛЕМЫ.

Выйдя из банка, обругал себя. Пришло запоздалое осознание полного провала.

Можно отрубить человеку руку, но нельзя пришить ее обратно.

Можно незаконно перевести деньги с одного счета на другой. Но вернуть их невозможно.

Руслан наверняка пустил все в оборот. Дома, акций, денег — ничего этого уже не существует.

Капкан захлопнулся.

Вернувшись в номер, я обнаружил там Руслана.

Он сидел в кресле с бокалом в руке. На губах — улыбка спокойного превосходства.

Поднял на меня насмешливый взгляд.

Я с угрюмой злобой смотрел на него. Меня охватила ненависть… и страх. Священный ужас, который преданный всегда испытывает перед предателем.

Я прошел к мини-бару, плеснул в стакан из первой попавшейся бутылки. Там мог быть и яд. Но если бы вздумалось прочесть этикетку, я не разобрал бы ни одной буквы.

Я сел на диван. Руслан смотрел на меня. Я смотрел в угол, боясь встретиться с ним взглядом. Отпил, не чувствуя вкуса.

Секунды тянулись, как часы.

— Ну? Как дела?

Вздрогнув, я посмотрел ему в глаза. Глухим, спокойным голосом ответил:

— Я все знаю.

Руслан кивнул.

— Это хорошо. Я думал, ты никогда не сообразишь.

Я глядел на его холеное лицо, лихорадочно подыскивая нужные слова. Которые раздавили бы его. Но, конечно, невозможно было найти их. Это я был раздавлен. Мне оставалось только делать то, что делают все проигравшие — сохранять лицо.

— Может, объяснишь, в чем дело?

Дурацкая, дурацкая фраза! Голос мой полон чувства собственного достоинства, праведного гнева — смешного в моем положении.

Руслан пожал плечами.

— А что объяснять? Все и так ясно.

Он наклонился ко мне.

— Все очень просто, Павлик. Ты используешь свой дар. Даешь людям веру. Успокаиваешь свою сраную совесть. Мы — делаем на тебе деньги. Обычный бизнес.

— Мы? — спросил я, хмуро уставясь в стакан.

— Мы, мы. Все остальные — кроме Андрея — в доле. Кроме вас двоих, все с самого начала знали, чем мы занимаемся. Народ получает зрелища. Мы — хлеб.

— Это были мои деньги, — убитым голосом сказал я.

У Руслана от изумления задвигались брови.

— ЧТО?! ТВОИ? Ты получил эти бабки в наследство от жены, которая сдохла в богадельне для умственно отсталых. От жены — которую ты убил, Паша. Как и своего сына.

Да, да, можешь не смотреть на меня своим взглядом злобной собачонки! Я прекрасно знаю, кто ты и что ты. Ты такой же ублюдок, как и я. Только не такой хитрый.

Он допил вермут. Встал, поставил стакан на столик.

— Не советую тявкать, — он одернул пиджак. — тебе это богатство все равно ни к чему. На этих деньгах кровь твоей жены и сына. Так что, все к лучшему.

Я откинулся на диване. Прикрыл глаза.

— Я ухожу. Все. Лавочка закрыта.

— Еще как не закрыта, — сказал Руслан. Обошел диван, обнял меня за шею.

— Про любовницу-то свою забыл? — прошептал он мне на ухо. — Про ту, из прошлой жизни? Которую ты окотил?

Я похолодел.

— Ты не тронешь ее. Не посмеешь.

— Милый мой, посмею. А ты что — думал, до конца жизни сможешь гадить и убегать, чтоб не нашли по запаху? На сей раз, дружок, ты просчитался.

Руслан выпрямился.

— Прости, Паша, не могу тебя отпустить. Уж больно шикарный из тебя получился мессия. Хотя Христос — я верю, что Он существовал — был поумней тебя. Помнишь Его слова? „Враги вам домашние ваши“. Христос вовремя избавился от привязанностей. Знал, умник: те, кого мы любим — наше слабое место. Спокойной ночи, Паша. Жду тебя в субботу.

Я окликнул его. Руслан обернулся на пороге, посмотрел на меня с усталой усмешкой.

Я впервые увидел его по-настоящему.

— Господи, — прошептал я. — Неужели ты тот, о ком я думаю?

Руслан улыбнулся.

— Тебя это пугает?

Я молча смотрел на того, кто в облике Руслана Кривицкого ходил по земле, под маской благотворителя губя людские души.

ЕГО глаза сверкнули.

— Лучше тебе забыть то, что ты увидел. Навсегда.

Он вышел.

Я упал на диван — ноги не держали. В голове не было ничего, кроме звонкой пустоты.

К ночи я был вусмерть пьян.

В тот вечер мой успех зашкалил. Прихожане пришли в неистовство. Одна женщина пыталась прорваться ко мне. Она кричала и рвала на себе одежды. Моя охрана грубо вытолкала ее из зала.

Забыл сказать: меня ведь теперь охраняли. Двое лбов в костюмах, насколько я понимаю, скрывающих бронежилеты. Покуда я распинался на сцене, ребята с хмурыми рожами стояли внизу, сложив лапищи на самом важном.

Руслан не являлся на встречи. Со мной был Андрей. Он вмешивался, когда толпа наглела. Впрочем, я не чувствовал благодарности.