Судья

Инна схватила его за руку. Ее ладонь была горячей. Глаза лихорадочно блестели.

— Это грязь, Паша! Смой с меня грязь, пожалуйста, сотри ее с меня!

Сотри с меня грязь, шептала Инна, прикрыв глаза, пока Павел торопливо расстегивал пуговицы.

Павел приподнялся на локтях. Тронул лоб.

Инна застонала во сне. Перевернулась на другой бок. Павел с тревогой взглянул на любимую. Поправил одеяло.

Тонкая рука Инны высунулась из-под одеяла. Павел осторожно взял ее. Инна не проснулась.

Щурясь в темноте, Павел осмотрел запястье. Заметил две бледные точки.

Жалость и отвращение нахлынули на него, как и тогда, когда он увидел богатую наследницу через окно кафе. Сердце сжалось в предчувствии неотвратимой катастрофы.

Павел лег, накрылся одеялом до подбородка.

В шесть утра проснулся. Инна сидела на постели и плакала.

— В чем дело? — сонно щурясь, Павел приподнялся на локтях.

— Мне приснился страшный сон, — девушка всхлипнула. — Там был Он.

— Кто?

— Твой Судья! — закричала Инна. — Он придет за мной. Я знаю!

— Что Он делал?

Инна подняла на Павла испуганные глаза.

— Ничего. Просто стоял и смотрел, — девушка помолчала. — Он сказал одно слово. Страшное слово.

— Какое?

— АЙЛАТАН, — прошептала Инна. — Я не знаю, что оно значит. Но мне кажется, это плохое слово.

Павел обнял ее.

— Со мной можешь ничего не бояться. Здесь Он тебя не достанет.

Девушка с надеждой посмотрела на Павла.

— Обещаешь?

Глава 23. Утро

Павел побрился, почистил зубы и умчался, толком не позавтракав.

Инна отогнула занавеску. Нахмурившись, наблюдала, как Павел проходит мимо окна гостиной в извечном сером плаще, обходя огромные лужи.

Девушка торопливо переоделась. Павел сделал ей копию ключа. Она смогла выйти на охоту за Призраком.

Павел шел через кварталы нищеты прямо, не оглядываясь. Инна догадалась, что он часто бывал здесь.

К счастью, скоро он вышел на проспект.

Пройдя два квартала, свернул на окраинную улочку. Инна с изумлением следила, как Павел идет по тропинке к серому дому с разбитым окном. Просовывает руку до локтя в щель между шатким забором и кривой стеной дома. Тянет. Слышится тяжкий, ржавый стон засова. Павел открывает дверь и входит во двор.

Инна стояла посреди улицы, прикусив губу. Если Павел обернется, заметит ее.

Открылась входная дверь. На крыльцо вышла светловолосая девушка.

Девушка развязно обняла Павла за шею, поцеловала свежевыбритую щеку. Инна с удивлением почувствовала укол ревности.

Павел с девушкой скрылись в доме. Инна села на скамейку у дома напротив. Скамейка стояла под окном кухни. На кухне ссорились муж с женой. Визгливая женщина распекала супруга — тот что-то не сделал, из-за чего они куда-то не пошли. А если бы пошли, Нечто таинственное и великое могло быть спасено. Инна оглядывала мрачные дома на улице, и ей казалось, что спасать здесь нечего, а нужно собирать манатки и валить из города.

Прошла минута, пять минут, десять. Инна попыталась вообразить, что там поделывают Павел с отцветшей блондинкой. Первая мысль — занимаются любовью. Но это слишком банально. Слишком не похоже на Павла. От него можно ждать чего угодно, только не того, что можно ждать от всех.

Инна подобрала палочку и начала чертить на земле кресты и полумесяцы.

Так что же все это значит? Есть идеи, начальник?

Дверь серого дома открылась. Павел вышел на крыльцо. Девушка проводила его до ворот, и на минутку вышла на улицу. Они уже не улыбались. Павел, нахмурясь, что-то отрывисто выговаривал девушке. Она молчала, сложив на груди руки. Когда Павел замолчал, посмотрела ему в глаза, вымученно улыбнулась.

Павел погладил ее по плечу.

Инна смотрела, как спина Павла исчезает за поворотом. Девушка у ворот тоже смотрела ему вслед.

Потом с враждебным видом наблюдала, как Инна пересекает улицу.

Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза.

— Я тебя знаю, — сказала девушка.

Инна поправила на плече сумочку.

— Откуда?

Девушка криво усмехнулась.

— Тебя все знают.

Инна промолчала. Краска стыда залила ей щеки.

Девушка вдруг улыбнулась. Протянула ладонь.

— Ирина.

Инна смущенно назвала себя. Неловко пожала ладонь девушки.

— Идем в дом, — Ира нырнула за ворота. Инна последовала за ней, проклиная свою глупость.

Внутренняя обстановка выглядела еще более убогой, чем в доме Павла. Но теперь Инна быстрее подавила отвращение. Только усмехнулась про себя: «Инна Нестерова, до чего ты докатилась».

— Может, чаю? — Ира слабо улыбнулась.

— Да. Спасибо.

Инна села на колченогий стул. Кухня была тесной коробкой из-под сапог, воняло гнилой капустой. Начала болеть голова.

Ира поставила на плиту покрытый копотью чайник.

— Павел говорил про тебя.

Инна вздрогнула. Ее покоробило, что Ира с каким-то особенным оттенком сказала «Павел».

Ира села напротив. Достала пачку «Оптимы».

— Сигарету?

— Давай.

Инна не хотела курить, но чувствовала себя здесь слишком неуверенно, чтобы отказаться.

Ира дала прикурить от спички.

Инна выдохнула дым.

— Что он сказал?

Ира пожевала сухими губами, вертя сигарету желтыми от никотина пальцами.

— О, он много чего сказал. Вчера он сказал, что ты избалованная сучка. Сегодня — что никогда не встречал такой женщины, как ты. Интересно, что вернее — первое или второе?

Инна расхохоталась.

— И то, и другое, Ирочка. Все правда.

Ира отвела взгляд.

— Он хочет тебе помочь.

— Что он может?

— Мне он помог. Он меня из дерьма вытащил.

— А меня в дерьме топит. Каждый день.

— Ах, что ты понимаешь!

Ира встала, бросила в чашки пакетики дешевого чая.

Устало оперлась на край стола.

— Он хочет, чтобы ты стала актрисой.

— Я не… — Инна запнулась.

— Он тебя любит. Я знаю. Видела в его глазах. Если бы ты слышала его голос, когда он говорит о тебе!

— И что?

Ира повернулась. Губы дрожали. По щеке катилась слеза.

— А то, — прошептала она. — Что ты — тоже его любишь.

Инна вскочила.

— Опомнись, дура, что ты мелешь?

Рот Иры скривился.

— Это я — дура? Нужно быть полной идиоткой, чтобы не заметить. Вы чувствуете друг друга сквозь стены. Стоит мне представить вас вместе, и все ясно как божий день. Сам воздух накаляется, когда вы рядом.

— Заткнись, — прошипела Инна.

Она чувствовала, вокруг ее шеи затягивается петля.

За стенкой послышался детский плач. Инну словно окатило кипятком. Этот резкий, животный крик, полный бесконечного горя, страха и одиночества, было худшее, что она могла услышать.

Ира побледнела и бросилась в детскую. Инна села на стул. Сигарета в пепельнице истлела.

Из-за тонкой стенки до ее слуха донесся испуганный, на грани истерики, голос молодой матери: «Тш-ш-ш… У кошки болит, у собаки болит, у Андрюшки не болит».

Инна потерла лоб. От воплей младенца, рожденного в грехе и боли для бесконечных страданий, мороз шел по коже.

Плач стих.

Ира поймала взгляд Инны. Устало улыбнулась.

— Пей чай, остынет.

Инна, мелкими глотками отпивая чай, наморщила лоб.

— Кто отец ребенка?

Ира вздрогнула. Рука, державшая чашку у губ, замерла.

— Это тебя не касается.

— Ты давненько его не видела, так? — с удовольствием сказала Инна. — Пришел, увидел, победил, и — гуд бай, Америка!

Ира промолчала.

Инна отставила чашку.

— Давай, выкладывай.

— Нет. Тебе — нет, — Ира с трудом сдерживала дрожь в голосе, — Зачем ты явилась? Тебе здесь не место.

— Мне нигде не место. А явилась я, потому что твой любимый Павел притащил меня сюда, — сказала Инна, имея в виду и дом Павла, и дом Иры, и бедные кварталы. Весь мир нищеты.

— И знаешь, что самое страшное? Он, видимо, единственный человек, которому я могу довериться. У меня не осталось ни друзей, ни родных. Одни враги. Меня ищут. Павел меня прячет.