Змеиное проклятье

Проспали долго. Когда первым проснулся Лапников, в окно уже падал прямо сноп света от полуденного солнца. Журналист довольно посмотрел на виднеющиеся в окне листья молодой березы, стоявшей неподалеку от дома, увидел черную ворону, неподалеку, а затем до него дошло, что окно больше ничего не загораживает.

– Эй! – Сказал журналист и ткнул легонько в бок Сергею. – Оно ушло.

Серега приоткрыл глаза только на половину, но смотрел ясно:

– Носорог?

– Угу, видать ты его не добил. Уполз тяжелый.

Приезжий оглянулся на храпящего Щербинского но будить его не стал. Осторожно потянулся к ружью, неподалеку. Затем тихо прошипел Лапникову:

– Счас подползаем к окну, потом выглядываем. Вдруг оно из тех, что света не боится.

Лапников кивнул, и тоже приподнял ружье. Вместе на карачках подковыляли к окну, пошатываясь со сна. Небо в проемы было синее, темного такого синего оттенка, какое бывает только в самую жаркую пору лета, когда вся зелень в силе, и жизнь бьет ключом. И небо это, казалось даже было ближе к земле, роднее. Ни облачка, ни тучки, лишь только эта летняя радостная синь.

Серега однако на небо не глядел. Он осторожно приподнимался, чтобы глянуть на двор, а из окна на него лилось летнее, полуденное тепло.

Приезжий резко поднялся, вскидывая дробовик. Во дворе, подле снесенного за ночь забора, шарахнулись в разные стороны пятеро ворон. Одна из них налетела на гнилые заборные доски и поднялась в воздух, с хриплым гневным карканьем. Забили крылья, разбудив дремавшую до поры Венди. Проснулся резко и селянин:

– Что там?!

– Да ничего. Монстр наш утром свалил куда то. Может умирать пополз?

Двор и правду стал пуст. Вороны улетели, оставив три или четыре черных пера, на траве. Лежал вповалку некрепкий забор, а за ним виднелась разрушенная улица, на которой засыхали грязные густые лужи. Тушу ночного пришельца было бы видно издалека. Разве что он прятался позади дома?

Лапников поднялся тоже, повел стволом, вдоль улицы:

– Так что же, он исчез?

– А может он испарился как морок? – Выдал селянин, тоже оглядываясь. – Главное исчез. А остальное нас не колышет.

Сергей еще поискал глазами, затем глянул в траву и сказал:

– Да нет, никуда он не девался. Как здесь упал, так и остался. Вот он наш носорог.

Журналист и зоотехник вытянули шеи, и глянул под самое окно. В траве, рядом со сгнившим резным ставнем лежал маленький серый мышонок. Зверек бессильно задрал задние лапки, хвост был скручен, а голова оказалась разбитой, словно по мышке проехали автомобилем. Серый цвет существа был явно похож, на цвет незваного ночного тарана. Но это было все их сходство.

– Так что же? – спросил селянин – этот динозавр обратился при свете в мышь. С мышью мы, получается, дрались?

– Топором рубили. – Откликнулся Сергей. – Вообще у меня есть версия на этот счет.

– И какая же? – Спросил Лапников присаживаясь на подоконник и поддевая ружье дохлую мышь. – Чем можно объяснит такое преображение мыши?

– Ну, – начал Сергей, тоже присаживаясь на подоконник, и давая, пока есть возможность, солнечным лучам погреть занемевшую на полу спину, – В этом поганом селе мы имеем два типа чудовищ. В смысле не два типа, сами то они все разные, но я подразделю их все-таки по часам существования. Мы имеем монстров, которые нападают и шабашат только ночью и не выносят света дня. И других, для которых солнечный свет глубоко безразличен и они спокойно могут мародерствовать и днем.

– И что? – Спросил Лапников. – Нам то от этого не легче.

– Но я нашел различия в ночных и дневных монстрах. Дневные чудовища более слабые, но самое главное в них можно заметить кем они ранее были. Дневные твари это в основном простые лесные звери, которые стали обращаться в змей, но застыли на полпути. Днем на нас нападают волки, змеи, мелкие лесные зверьки. Все трехглазые кстати. Еще днем гуляют одеревенелые особи, но это в основном люди. Можно вывести, что дневные монстры не слишком опасны.

А теперь о ночных. Вот это уже настоящие чудовища. Не поддаются классификации, не кем они когда-то были. Здесь все разновидности ночных кошмаров, встречаются огромные монстры типа этого – при этом он указал на мыши и Лапников еле удержал в бороде ухмылку – Но днем всего этого нет. Теперь главное. Мне приходит на ум, что все ночные монстры, это лесные звери и люди, прошедшие крайнюю стадию змеиной болезни.

– Крайняя стадия болезни, это превращение в змею. – Вставил журналист.

– А вот и нет. Я понаблюдал, да и вы сами говорите, что и тут имеется два типа. Первый обращается в простую змею и уходит в леса, а второй, в змееподобного монстра. Типа трехглазых собак. Так вот, ночные твари, это ничто иное как до конца мутировавшие звери-люди.

– Я вроде понял. Пока превращение не происходит полностью, животное может свободно бегать днем. Но переродившись уже не выносит света, и под его действием дохнет и обращается в начальное состояние.

– Так что тот носорог в реальности был просто полевой мышью. Куда я попал!! Как я вообще могу тут рассуждать, когда под окном лежит мышь, бывшая ранее шипастым гадом?

– С нами Сивер. – Напомнил Щербинский.

– С нами Сивер! С нами бог! – Да где только помощь его силовая. Почему все намеками действует? Он же разогнал кордон!

– Сивер нам помогает. Возможно только поэтому мы еще живы и не обращены в змей.

Серега снова вгляделся в мышь, присмотрелся внимательно, и на секунду ему показалось, что из разодранной головы зверька торчит маленький сизоватый шип. Приезжий поморгал, и через секунду это был снова расплющенный череп мышонка. Сергей раскачал зверька за хвост и зашвырнул далеко в зелень травы, сказал:

– Ночь мы пережили, куда теперь?

– Теперь есть – отозвался из дальнего угла комнаты селянин.

– Опять змею? Нет спасибо. Лучше уж голодным помереть, чем есть без конца классового врага.

– Нет, – сказал зоотехник, – сегодня ежик. Заполз, понимаешь в подпол, а там застрял.

Сергей глянул на Лапникова, тот сосредоточенно изучал синий небесный свод. Приезжий посмотрел туда же и увидел белоснежное облачко проползающее над Черепиховым. На подходе к солнцу, облачко неожиданно обратилось в старину Сивера, и ободряюще взмахнуло рукой.

– Тебе легко там наверху, – пробормотал Серега тихо, – а нас в самую грязь запихнул.

Есть хотелось всем. И потому зажаренный еж был съеден без пререканий. Мясо оказалось кислым и жестким, но все же несравненно лучше белого мяса змеи, преподнесенного на прошлый завтрак.

Селянин ел споро, поглядывал временами на спутников, затем заявил:

– Сейчас идем в Дом культуры, и ищем там камень.

– Ищем где? – спросил Сергей.

– В подвале, знамо дело! Опять лезть во тьму, но сивер нам поможет, спасет. Разобьем камень, и покончим с напастью.

– Это программа максимум?

– Нет минимум, о максимуме лучше и не говорить. – Ухмыльнулся Щербинский.

И замолчал. Замолчали и остальные. Они сидели молча за столом, пытались просто переварить их задачу, а солнечный свет ласково падал через расколотое окно. Но солнце скоро скроется и опять повиснет дождливая муть, а задача их такова, что уложить ее в разуме и логически понять, нет никаких сил.

– Не знаю, как я смогу жить с этим, – тихо проговорил Сергей наконец, – зная, что ночные страхи существуют. Что есть на свете монстры и чудища, и они не сказка и не фантастика. Они могут прийти к тебе и вцепиться в горло. И ты уже не сойдешь с ума, ты будешь мертв.

– Что за мысли? – вопросил Щербинский фальшиво жизнерадостно – может только одна такая гадость и есть на свете?

– Да нет – произнес приезжий – такое просто так не бывает, это что то большое. Такое огромное и непостижимое. А мы натолкнулись лишь на самый его краешек. А где-то рядом, неподалеку, скрывается целый огромный мир чуждый нам. Он велик и везде. А мы слепы и не можем увидеть его.

– Но… – сказал Лапников.

– Подожди. – Оборвал Сергей. – Я тут вдруг осознал кто мы. Кто есть люди вообще. Мы узкие ограниченные создания. Мы сделали свой мир. Мир техники, где все подчиняется физическим законам. Мир который нам понятен. Мы кроили мир под свою метку, а то, что к нам не подходило отбрасывали и старались забыть. Знаешь Лапников?