Врата в преисподнюю

Я не знал ее домашнего номера. Хотя, зацепочка была. Когда Татьяна звонила из кабинета редактора отцу, я успел списать с дисплея набранный номер.

Зачем, сам не знаю? Просто так, на всякий случай.

Теперь ответили почти сразу.

— Татьяну Сергеевну можно?

— А вы уверены, молодой человек, что попали по адресу? — ответил уверенный в себе голос пожилого человека.

— Ведь вы ее отец?

— Хм…

— Простите, что я вас беспокою, я не знаю ее домашнего номера, а мне срочно нужно ее разыскать…

— Странно, ее домашнего телефона вы не знаете, а мой вам, почему-то, известен… Вы не представитесь, молодой человек?

Я назвал себя и добавил, что мы с Татьяной вместе исследовали языческое капище. Теперь же, мол, у меня появились новые данные…

— Можете не рассказывать, что у вас там нового появилось, так как меня это совершенно не интересует, — резко перебил собеседник. — А Татьяна Сергеевна, как вы изволили ее назвать, если и бывает в моем доме, то очень редко. В последний раз… уже даже запамятовал, когда это было… Так что не трудитесь больше сюда звонить.

— Может, вы подскажете ее номер?

— Вы считаете, я обязан это делать?

— Вовсе нет, — благоразумно ответил я. — Только мне, действительно, нужно ее разыскать…

Старик поломался для приличия, и, все же, продиктовал заветные цифры. Правда, не преминул едко заметить, что мне это ровным счетом ничего не даст, так как дочери нет в городе, и объявится она не раньше, чем через неделю…

И все же я решил попытать счастье.

Ответом были длинные, до бесконечности, гудки…

"В нашем лагере произошел окончательный раскол, хотя полного согласия и раньше никогда не наблюдалось. Атмосфера накалилась до такой степени, что скоро нам всем будет тесно на маленьком клочке суши.

Может, я слишком утрирую?..

В сущности, давление ощущаю я один, так как девчонок и Илью Федор всерьез не воспринимает.

Федор, по-прежнему, настаивает, чтобы мы убегали немедленно, тем более что, по его мнению, никого это особо не обеспокоит и искать нас, скорей всего, никто не станет. Как весомый аргумент, он наводил исчезновение Татьяны: она, мол, отсутствует уже двое суток, а наши стражи и в ус не дуют…

Если раньше я был полностью согласен с необходимостью побега, теперь же, упорно ему противился. Причиной была Татьяна. Я боялся, что если она надумает вернуться и не застанет нас, мы можем больше никогда с ней не увидеться…

— Глупец! — психовал Федор. — На свободе у нас будет больше шансов ее отыскать.

Возможно, Федор был и прав, только его слова меня, почему-то, не убеждали.

После уговоров начались угрозы.

Федор сказал, что оставит меня одного.

Но и это ни к чему не привело. Я твердо намеревался ждать Татьяну до тех пор, пока полностью не разуверюсь в возможности ее возвращения…"

Угрозы не оказались пустыми.

Однажды я проснулся и увидел, что на островке остались лишь мы с Ильей и Рыжая.

Исчезновение фермера с дружками, вопреки словам Федора, не прошло незамеченным. В тот же вечер нас погрузили в лодку и под вооруженной охраной переправили в город.

Какой он из себя, никто из нас увидеть не смог. Перед тем, как открыть калитку, стражники надели нам на головы колпаки из плотной ткани.

Нас долго вели то ли кручеными улочками, то ли лабиринтами коридоров громадного здания. Несколько раз довелось подниматься и спускаться крутыми лестницами с неодинаковыми по высоте ступеньками.

В результате, мы оказались в узком каменном колодце, настолько тесном, что нельзя было даже вытянуться во весь рост.

Федор, его друзья и Катька уже были там.

— Нас словно бы поджидали, — объяснил Федор. — Только ступили на берег, сразу окружили, связали, заткнули глаза и привели сюда…

Положение наше ухудшилось, дальше некуда.

Воздуха в колодце и так едва хватало, а о таком понятии, как отхожее место и говорить не приходится.

Честным людям скрывать нечего…

Мы впритык друг к другу сидели по окружности колодца, опираясь спинами об влажную каменную стену, и, вдобавок к моральным и физическим страданиям, вынуждено становились зрителями, как один из нас в самом центре справляет естественную надобность. Про стыд, забыли быстро, и, все же, каждый понимал, что долго мы так не протянем.

Оставалась, правда, слабенькая надежда. Ведь Татьяны с нами не было.

Но, если ей и удалось вырваться, разве сможет он нам чем-нибудь помочь?

Мучения длились неимоверно долго, хотя, может, и не настолько долго, как нам казалось. Просто, каждое мгновение мучений растягивалось в неимоверное количество раз, убивая своей безысходностью.

Заключив нас в сырой и зловонной могиле, мучители словно бы подчеркивали контраст между неволей относительной и неволей полной. Они убедительно доказали нам, что человек должен уметь довольствоваться малым, ибо в погоне за большим может утратить все.

И теперь покинутый островок казался нам настоящим раем, которым мы так неосмотрительно пренебрегли.

Не буду говорить о настроении, царившем в темнице. Коротко его можно охарактеризовать, как полнейшее уныние без проблеска надежды.

Не было даже мыслей, словно испугавшись тесноты и вони, они все, вдруг, решили бросить нас, если не навсегда, то до лучших времен. За короткое время мы уподобились трупам, отличающимся от настоящих лишь тем, что продолжали дышать и справлять физиологические потребности.

Еду нам сбрасывали сверху. Ни о какой стерильности, естественно, не могло быть и речи. Но, вместе с отупением, пришло и равнодушие. Позабыв о брезгливости, мы пережевывали грязные куски неизвестно чего, пытаясь таким образом, неизвестно ради чего, продлить дни своего жалкого существования…

И, когда восприятие происходящего полностью покинуло нас, неожиданно грянули перемены, такие же нереальные, как и все происходящее с нами.

Основную часть времени я проводил в некоем полусне-полузабытьи. Сознание едва теплилось в мозгу, то и дело, проваливаясь в черную бездну, которая, возможно, и была для меня единственным спасением.

И вот однажды, в очередной раз, придя в себя, я обнаружил, что в камере, вроде бы, стало больше места. Как будто кого-то не хватает. Это была даже не мысль, а, скорей, ощущение.

Возникнув на миг, оно сразу же исчезло, так как мне было совершенно на все наплевать.

Я просыпался еще несколько раз, и с каждым новым пробуждением фиксировал, что нас становится меньше. Никаких мыслей по этому поводу не возникало. Я не ощущал ни страха, ни беспокойства. Если бы мне тогда сообщили, что некий чудовищный Минотавр съедает нас поодиночке, я бы на такое сообщение вряд ли среагировал…

А затем случилось волшебное преобразование.

Очнувшись в очередной раз, я обнаружил себя в чистой светлой комнате в мягкой и уютной постели. Рядом находился столик, на котором чудным натюрмортом смотрелась громадная ваза с фруктами, кувшин и изящная глиняная чаша.

Странно, стоило измениться обстановке, и я тотчас почувствовал себя нормальным человеком. Куда и подевались апатия с безысходностью.

А, подкрепившись вкусными сочными плодами, я вновь ощутил способность шевелить мозгами.

Правда, мысли были какие-то ненормальные.

Происшедшее накануне, казалось нелепым сном.

Возродившаяся надежда подсказывала, что я, наконец-то, проснулся и затянувшийся кошмар просто обязан исчезнуть. Все должно снова встать на свои места…

На самом же деле, все обстояло по-иному.

В этом я убедился, едва подошел к окну.

Передо мной открывалась совершенно незнакомая картина. Отвесная стена уходила глубоко вниз, а дальше виднелась стена деревянного частокола и убегающая к горизонту холмистая степь.

Дверь оказалась закрытой снаружи.

Пришлось убедиться, что кошмар продолжается. Просто худшая тюрьма сменилась на более комфортабельную.

Только и всего.

Однако я был бы неблагодарной скотиной, если бы не оценил, что перемены, какими они не были, все же происходят к лучшему.