Темные души (СИ)

- Так значит, вы тоже Бертран? – спросил Бертран де Го своего молчаливого сотрапезника.

- Да, Бертран. Но в отличие от вас я ле Муи, о чём знаете только вы, я и Господь Бог. И я не хотел бы, чтобы Кромвель узнал об этом раньше времени.

- Почему же?

- Видите ли, наша семья неоднозначно воспринимается людьми. Слухи о нас ходят самые разные. Согласен, зерно истины в них есть. Но оно настолько мало, что совершенно потерялось во лжи и фантазиях. Кромвель хоть и осудил Карла Стюарта, но, скажи вы ему, что имеете склонность пить кровь или убивать прикосновением, что у вас с рождения на заду хвост, а на ноге шесть пальцев, он сделает так, что вы просто исчезнете. Растворитесь, как утренний туман, как будто вас и не было. Его влияние растёт. Его последователи фанатики. А я бы хотел пожить. Я бы хотел увидеть, как мои дети станут на ноги…

- Ваши дети? – Бертран де Го даже отставил кружку от удивления. – И их у вас много?

- К сожалению, только дочь.

- И что с ней?  Как проклятье де Го отразилось на ней?

Бертран ле Муи помолчал. Затем обмакнул лепёшку в свою кружку с водой и откусил кусочек.

- Зачем вам это знать? – наконец спросил он.

- Это как-никак относится к моей семье. Мне интересно, обошло ли кого-нибудь проклятье?

- Её не обошло, - произнёс Бертран ле Муи и замолчал.

Бертран де Го, сделав глоток, поставил свою кружку и подождал.

- Так в чём оно проявилось? – спросил он, наконец.

- Она циклоп, - нехотя произнёс Бертран ле Муи и встал из-за стола.

Бертран де Го откинулся на спинку стула.

- Сколько ей сейчас?

- Пятнадцать. Это мой седьмой ребёнок. Первые шесть умерли.

- Сколько же вам лет? – с интересом спросил Бертран де Го, оглядывая собеседника с ног до головы.

- В этом году будет восемьдесят, - спокойно произнёс Бертран ле Муи, снова усаживаясь за стол.

- А-а, на вас проклятье Бьянки, - понимающе кивнул Бертран де Го.

- Именно. Кромвель считает меня протестантом Бертом Муиром, мелкопоместным разорившимся дворянином, пострадавшим от короля Карла. Не могу же я  сказать ему, что я – дьявольское отродье с дьявольским ребёнком и безумной женой.

- Безумной женой? А с ней-то что случилось?

- Как вы не можете понять? – Бертран ле Муи сел на своё место и, сцепив пальцы, с отчаяньем посмотрел на Бертрана де Го. – Я любил обычную земную женщину со своими маленькими радостями и огорчениями. Вам это может показаться пустяком, глупостью. Но когда всю свою сознательную жизнь живёшь среди оборотней, вампиров и прочей дьявольской нечисти, которая совокупляется со всем, что движется, будь то родная дочь или отец, лошадь или овца, живое или мертвое, я хотел отдохнуть душой в объятиях простого человека. Я ушёл из нашего родового замка задолго до его уничтожения. Я был наёмником, был грабителем и убийцей. Рождённый в проклятии, я не боялся погубить свою душу – она и так была погублена. Но одно дело убивать просто так, от скуки, а другое – когда хочется есть. Да, я грабил купцов, я убивал солдат. Но за это я получал деньги, на которые мог одеваться, есть и спать. Я стал хорошим солдатом-наёмником. Я этим не горжусь. Я хотел уйти из ада, а попал в чистилище. И однажды я встретил очаровательное создание, которое полюбило меня. Захудалое дворянство не давало ей надежды выйти замуж по любви: её уже сосватали за молодого лоботряса, ценившего жестокие развлечения выше человеческой жизни. Его род не отличался большим богатством, но для её семьи это был выход: по крайней мере, им не грозила голодная смерть.

Бертран ле Муи замолчал. Его лицо озарилось мечтательной улыбкой. Он глядел мимо Бертрана де Го, как будто заново переживал свою прошлую жизнь.

- Она была так очаровательно печальна в церкви. Я пришёл замаливать свои грехи, а она молилась о душе будущего мужа. На выходе из церкви я посмотрел в её глаза и понял, что она создана для меня, что отныне мы одно целое, что мы рождены друг для друга. Я увёз её, и мы тайно обвенчались. Однако проклятье не оставило меня. Раз за разом рождался ребёнок, при взгляде на которого замирало сердце: хвост, рожки, сросшиеся ноги, отсутствие гениталий – всего не перечислить. Они жили недолго: кто месяц, кто год. И умирали в муках. С каждым умершим ребёнком умирала часть души моей жены, - Лицо Бертрана ле Муи омрачилось. – И вот родилась Франсуаза, - Он замолчал. Его тяжёлый взгляд остановился на Бертране де Го. – Увидев её, Жанна сошла с ума. Ей каждый день кажется, что она умерла, а душа её в аду. Пришлось поместить её в одинокий домик в глухом лесу, потому что от её криков стынет кровь, а душа моя переворачивается. Бедняжка не знала, что она ни в чём не повинна. Она всё время винила себя за то, что нарушила волю отца. А ведь это я! – Бертран ле Муи порывисто вскочил. – Это вина моя и моей семьи!

- Вы не договариваете, - Бертран де Го пристально смотрел на своего мечущегося тёзку. – Случилось что-то ещё.

Бертран ле Муи остановился и схватился за голову.

- Вы правы, - Он тяжело опустился на стул и закрыл лицо руками. Он помолчал, потом сдавленным голосом произнёс: - На мне проклятье воплотилось в том, что я ел человеческую плоть. Вы понимаете? – Он поднял страдальческое лицо; в глазах его стояли слёзы. – Я ел своих умерших детей! – Слёзы потекли по его щекам. – Я не мог удержаться. Если я не съедал каждый день кусочка человека, меня мучили жесточайшие боли, и ничем их было не унять. Свинина помогала слабо... Однажды она увидела это, - Бертран ле Муи зарыдал в голос. – Тогда она решила, что я съем и Франсуазу и помешалась. Они обе живут в том одиноком домике в лесу. С ними только глухонемая служанка и полуслепой старик.

Бертран ле Муи замолчал. Бертран де Го смотрел на него, покручивая ус.

- И с тех пор вы ничего не едите? – внезапно спросил он.

- Да, - Бертран ле Муи поднял голову. – Я голодаю уже много месяцев. Только на праздники позволяю себе лепёшку. Сначала было ужасно. Я думал, что умру. Я ушёл далеко в лес и жил там, пока боли не отступили. Я пил воду из ручья и ел ягоды. Сколько раз я хотел голыми руками поймать зайца или куропатку. Но я нарочно не взял с собой ничего, что можно было бы использовать как оружие. Даже ножа. Я всё надеюсь, что умру от голода. Но смерть играет со мной – я живу и даже не старею.

- Почему бы вам было не пойти в Рим, по святым местам или купить индульгенцию? – с иронией спросил Бертран де Го.

Бертран ле Муи улыбнулся сквозь слёзы.

- Я проклят. Но я верю Богу. Я ему молился. Он послал мне облегчение – я больше ничего не ем и не страдаю телесно от этого. Когда Бог сочтёт нужным – он заберёт меня. Куда? Это его воля. Я же ей подчинюсь. Но верить и покупать веру – это не одно и то же. Пока я страдал в лесу, я обратился к Богу. В Риме я был, - Он снова улыбнулся. – Я даже смог посетить Ватиканскую библиотеку. Вы, быть может, не в курсе, - Он поднялся и прошёлся по комнате. – Но в мире существуют не только четыре Евангелия, принятых на Никейском соборе*, есть ещё множество. К примеру, в Евангелии от Андрея, которого московиты называют Первозванным, есть такие слова: «…как змея, которая сбрасывает кожу и уползает в одной ей ведомое, так вера, сбросив с себя религию, уйдёт в неведомое, являясь только избранным, коих сородичи и  современники будут считать еретиками и колдунами. Оставшаяся кожа змеи гниёт на земле и иссушается на солнце. Так религия  будет иссушаться фанатиками, и загнивать ловцами пороков человеческих, предлагая выкупить их за тридцать сребреников. Но богу не нужны деньги, сколь много серебра бы вы ни заплатили. Богу нужна ваша чистая душа. Золото и серебро – это оковы и кандалы, не дающие войти в царствие небесное. Скиньте их и откройте душу богу в покаянии искренном своим прегрешениям. И отверзятся врата райские, и увидите вы лик божий, радующийся встрече с вами. Но, предложив деньги вместо души, увидите вы гнев божий. И не стихнет он, покуда не искупите грех сей ни вы, ни род ваш. Лжесвятителей, смущающих вас покупкой спасения души, побивайте камнями. Блаженных же, призывающих раздать всё злато ваше, примите в дом свой и душу свою. И тем, коль не спасётесь сами, спасёте от гнева божьего род свой…».