Война в небесах

— Довольно противное дело, надо тебе сказать, — пробормотал он, потянувшись левой рукой за сигаретой.

2

Морнингтон не раз спорил с Лайонелом об истоках пессимизма. Сам он считал пессимистическое отношение к жизни следствием романтического, если не сентиментального взгляда на мир. Ироничный склад ума подсказывал Морнингтону, ужинавшему в одиночестве, что сегодняшнее его потрясение вызвано открытием: оказывается, люди могут убивать друг друга. «И убивают», — думал он. Когда тебе мешают, вполне естественно избавиться от помехи, даже если эта помеха — человек. Глупо, когда ты к этому не готов. Еще Де Куинси говорил, что некоторым людям на роду написано быть убитыми. Да, убить или быть убитым — вполне естественно. Так неужели это помешает мне передать отчет викарию?

Он поднялся, собрал бумаги для отчета о приходском бюджете и отправился в приход Св. Киприана, всего за квартал. Конечно, он ругал себя за то, что занимается таким делом, но как откажешь друзьям? А викарий входил в их число.

Морнингтон подозревал, что верой своей в немалой степени обязан раннему — лет в восемнадцать — общению с людьми, относившимися к религии весьма пренебрежительно; но именно из-за веры он пренебрежительно относился и к себе, и к другим, не презирая при этом остального мира, так что мог в споре или беседе оказаться и пессимистом, и оптимистом. На том они и сошлись со священником, пришедшим к тому же за долгие годы служения в разных приходах.

Они считали, что их связывает некая духовная близость.

Однако сегодня вечером Морнингтон застал у своего друга посетителя. За столом листал какую-то рукопись маленький кругленький священнослужитель. Викарий радушно встретил Морнингтона.

— Входите, входите, дорогой мой, — пригласил он. — Мы только что говорили о вас. Знакомьтесь: архидиакон Кастра Парвулорум — мистер Морнингтон. Какой ужас у вас в издательстве! Вы как-то с этим связаны?

Архидиакон, поздоровавшись с Морнингтоном, снял очки и откинулся в кресле.

— Ужасно, — пробормотал он тоном, каким пользуются люди, не вполне уверенные, то ли хотят от них услышать. — Да, ужасно!

— Неприятно, конечно, — ответил Морнингтон, ощетинившись из-за двойного сочувствия. — Всех переполошили. В результате я не послал рекламу в «Библиофил», значит, она не появится в этом месяце. Вот это и впрямь ужасно. Терпеть не могу, когда убийства вмешиваются в мои планы. А это к тому же, и произошло-то не у меня.

— Вот как на это смотрят деловые люди, — покачал головой викарий. — Кофе хотите? А этот бедняга… Выяснили, по крайней мере, кто он?

— Как бы не так! — с некоторым даже торжеством воскликнул Морнингтон. — Всех улик у полиции — один труп. Не очень приятно с ним возиться, да и продержится недолго. Природа, знаете ли, свое возьмет. Меня куда больше беспокоит «Библиофил»…

— Ну будет вам! Не настолько же, — укорил его викарий. — Нельзя все-таки ставить на одну доску рекламу и убийство!

— А я думаю, мистер Морнингтон прав, — не согласился архидиакон. — Нельзя позволять случаю, пусть даже из ряда вон выходящему, выбивать себя из колеи. Человек беспристрастный этого себе не позволит.

— Но это же убийство'. — запротестовал викарий.

— Какая разница? — пожал плечами архидиакон. — Человека убили, улитку раздавили, — принцип один. Скажите, мистер Морнингтон, а завтра посылать рекламу уже поздно?

— В том-то и дело, — ответил Морнингтон. — Впрочем, не хочу отвлекать вас своими служебными заботами.

— А мы и не отвлеклись, — мирно продолжал архидиакон. — До вашего прихода мы как раз говорили об издательских делах, — и он указал очками на рукопись перед собой. — Вы, наверное, догадываетесь…

Морнингтон постарался изобразить заинтересованность.

— Книги? — словно сомневаясь, спросил он.

— Книга, — мягко уточнил викарий. — Архидиакон написал несколько проповедей и статей о христианстве и Лиге Наций. Они собраны в этом небольшом томике. На мой взгляд, он неплохо пошел бы, а? Вот я о вас и подумал.

— Весьма признателен, — ответил Морнингтон. — Только, вы уж простите за вопрос, готов ли автор поддержать свои желания? Другими словами, заплатить, если придется?

Архидиакон покачал головой.

— Нет, дорогой мистер Морнингтон. По-моему, это не совсем нравственно. Недаром говорят: книга — как ребенок…

Кому не нравятся собственные дети? Это естественно. А вот всерьез полагать, что твое чадо лучше других, проталкивать его — это уж совсем нелепо.

— Не могу согласиться с вашим основным тезисом, — сказал Морнингтон. — Если ваши мысли лучше других, вы просто обязаны их проталкивать. Ох уж эта мне современная демократическая скромность! Почему вы думаете, что издатель, которому вы пошлете рукопись, разберется в ней лучше вас? А если он откажется, что вы будете делать?

— Видите ли, — спокойно отвечал архидиакон, — если от нее откажутся все издатели, мне придется согласиться с ними. Securus indicat — доверяй авторитетам.

— Ничего подобного, — сказал Морнингтон. — Умные люди должны учить мир. По доброй воле он до сих пор не принял ни одной новой идеи, их в него надо заталкивать силой.

Он взял рукопись и принялся листать, читая заголовки: «Протокол и пакт как фазы человеческой совести», «О свойствах наций», «Виды познания во Христе, представленные в человечестве», «Достаточно ли представительна Лига Наций?».

— Насколько я понял, — деловым тоном произнес Морнингтон, взглядывая на архидиакона, — это рассчитано на специалистов, но написано популярно. Ничего не могу обещать, но посмотреть можно. Я возьму рукопись?

— Мне бы хотелось еще поработать в свободные дни, — ответил архидиакон. — Кое-что стоило бы поправить и заодно проверить греческий. Если вам удобно, я занес бы рукопись в издательство в понедельник или во вторник.

— Давайте, — согласился Морнингтон. — Но решать буду не я. Скорее всего, ее отдадут рецензенту-политику. Судя по заголовкам, он вряд ли поймет что-нибудь, но вы все равно приносите. В перечне изданий у Персиммонса такой кавардак! В нем прекрасно уживаются «Флирт феерической Флосси» и «Философские беседы о черной магии». Последнюю книжку, конечно, подсунул Персиммонс-старший.

— Вы же говорили, что он отошел о г дел, — удивился викарий.

— Он у нас Вечерняя Звезда, — усмехнулся Морнингтон, — сияет на фоне всеобщей серости. А попутно встревает во все. Маячит на горизонте, а уж раз в две недели занимает все небо, по крайней мере наше, издательское. Этакое милое создание, упорствующее в оккультизме.

— Боюсь я этого растущего интереса к оккультному, — мрачно промолвил викарий, — вот итог нынешнего безверия и греховного любопытства.

— Греховного? — откликнулся Морнингтон. — Вы думаете, оно всегда греховно? А как же тогда Нов?

— Иов? — переспросил архидиакон.

— Ну, мне всегда казалось, что Нов превосходит своих трех друзей как раз любопытством. Почему это все несчастья сыплются именно на его голову? Друзья просто смирились, а он возьми да спроси: что это Ты, Господи, делаешь и почему?

Викарий покачал головой.

— И услышал, что ему это не по разуму.

— Ему не просто ответили, над ним еще и посмеялись, — возразил Морнингтон, — а это, согласитесь, не одно и то же. Все-таки когда человеку, потерявшему все средства, дом, семью, покрытому язвами и сидящему на куче мусора, говорят: «Посмотри на бегемота», здесь чего-то не хватает.

— Иову хватило, — мягко возразил архидиакон.

— Да уж, другого такого дурака поискать, — согласился Морнингтон, вставая. — Мы ведь еще увидимся до вашего отъезда в… Кастра Парвулорум? — уточнил он. — Какое занятное название.

— Жаль, что немногие им пользуются, — вздохнул архидиакон. — Во всех путеводителях это место именуется «Фардль». Жители тоже привыкли к этому названию. Что поделаешь, закон Гримма.

— Закон? — удивился Морнингтон. — Имени того сказочника, который писал для parvuli? Причем тут закон?

И почему ему подчиняются?

— Он еще и языками занимался, — пояснил архидиакон. — Знаете, законы индо-европейских звуков… «Кастра» куда-то запропастилось со временем, а в «парвулорум» «ф» заменило «п», на место «в» встало «д». Гримм это открыл. Но я-то стараюсь пользоваться прежним названием. Говорят, Цезарь нарек это местечко после того, как его солдаты отобрали детей у бриттов, а он вернул их родителям.