Война в небесах

— Но ведь кто-то вошел, — в тон ему произнес Колхаун. — Вот и случилось, чего не ждали. Вы верующий, мистер Персиммонс?

— Ну… не совсем, — растерялся издатель. — Не в том смысле слова… А зачем вы…

— Ага, как и я, значит, — кивнул инспектор. — Мне тоже не часто случается выбраться в церковь. Но все-таки я пару раз за последние месяцы ходил с женой на воскресную проповедь в Веслианскую церковь. И знаете, мистер Персиммонс, оба раза читали один и тот же отрывок из Библии, прямо как нарочно. Там в конце такие слова: «И то, что Я вам говорю, говорю и всем: бдите». Как раз для нашей публики, по-моему. «Вам говорю», это, значит, нам, полиции, а уж дальше «и всем говорю: бдите». Так оно и есть. Побольше бдительности, поменьше нераскрытых убийств. Ладно. Пойду, повидаюсь с мистером Делингом. Всего доброго.

Глава 2

Один и тот же вечер в трех разных домах

1

Адриан Рекстоу открыл духовку и устроил внутри цыпленка. Подойдя к столу, он вдруг сообразил, что забыл купить картошки для гарнира. Огорченно вздохнув, он подхватил овощную корзину, надел шляпу и вышел из дома.

Возле калитки Адриан помедлил, соображая, в какой из двух магазинчиков, поставлявших ему провизию, отправиться, и выбрал ближайший.

— Три картошки, — тихо и озабоченно сказал он.

— Сейчас, сэр, — ответили ему. — Пять шиллингов, пожалуйста.

Адриан расплатился и с покупкой отправился домой.

На углу он подождал, пропуская трамвай, и тут его взгляд привлекла станция железной дороги. Адриана одолели сомнения. Овощи уже не казались ему столь важными. Он вернулся в магазин, попросил посыльного доставить будущий гарнир домой, а сам поспешил на станцию.

За окном вагона, сменяя друг друга, понеслись мосты и тоннели; паровоз, на совесть приделанный к угольному тендеру, мчался вперед по Брайтонской линии, но еще задолго до конечной станции в кухню, как всегда, торопливо, вошла мама и, конечно, зацепила ногой пакгауз. Мосты, тоннели и вагоны разлетелись в разные стороны. Поток извинений вполне удовлетворил Адриана, и он с легким сердцем бросил паровоз в нескольких милях от Брайтона, чтобы помочь ей с ужином.

Мама присела на стул. Это был не самый удачный ход в игре.

— Ой, мам, ты же на мой стол уселась! — воскликнул Адриан.

— Прости, дорогой, — сказала Барбара Рекстоу. — А он тебе нужен сейчас?

— Я как раз собирался расставлять посуду, — объяснил Адриан. — Сейчас посмотрю, как там цыпленок. Кажется, удался!

— Как хорошо! — рассеянно откликнулась Барбара. — Скажи, пожалуйста, и большой он у тебя?

— Ну, не очень, — признал Адриан. — Нам с тобой и тетушке как раз хватит.

Барбара вздрогнула.

— Твоя тетушка приехала?

— Может, приедет, — сказал Адриан. — Мам, а почему у меня тетушка в Бате?

— Наверное, росла там, росла и выросла, — ответила мать. — Адриан, как ты думаешь, хватит папе на ужин холодных сосисок? Похоже, у нас больше ничего нет.

— Я не ем холодные сосиски, — быстро ответил Адриан.

— Ангел мой, — вздохнула Барбара, — сегодня ведь двадцать седьмое, и деньги все кончились. А вот и папа!

Несмотря на дневное потрясение, Лайонел Рекстоу с удивлением обнаружил, что призрак удавленного не мучает его. Память услужливо обронила где-то мертвое лицо, и, шагая в сумерках по улицам Тутинга, Лайонел понял, что происшествие встряхнуло его основательнее и благотворнее, чем можно было ожидать. Рой фантастических опасностей, взвивавшихся в сознании, стоило жене чуть припоздниться, теперь вырвался наружу и оказался совершенно необъятным. Голоса, слова, лица разлетались в пустого, и сам он, робкий, карикатурно маленький — тоже всего лишь лицо и голос, — едва не затерялся в ней. После обеденного переполоха издательство лихорадило. Еще до ухода Лайонелу пришлось расписаться на нескольких докладных, и теперь его росчерк «Л.Р.», размножившись и раздувшись до размеров воздушного шара, заполнил все вокруг спутанным клубком. Отдельные нити то и дело липко касались его лица.

В другие дни, когда на него накатывало что-то похожее, от подступающей паники удавалось отгородиться, думая о жене.

Сейчас, попытавшись воспользоваться этим приемом, Лайонел увидел лишь летящую от него прочь женскую фигуру; он боялся ее и все-таки не хотел отпускать. Уже вставляя ключ в замок, Лайонел поймал себя на том, что к обычному хороводу пугающих возможностей добавилась мысль о сыне. Невольно пытаясь угадать, какой новый ужас ожидает за дверью, изобразив на лице отчаянную решимость, Лайонел вошел в собственный дом.

Обычный обмен приветствиями не очень-то помог.

Улыбаясь Барбаре, Лайонел подумал о том, что любовник, наверное, только что сбежал. Рассеянно наблюдая за Адрианом, увлеченно выискивавшем в вечерней газете картинки с поездами, он неожиданно отловил еще одну дикую мысль, достойную самого страшного рассказа, но уж никак не настоящей жизни! — что перед ним сорокалетний мужчина в обличье четырехлетнего ребенка. Вундеркинд? Нет, просто монстр, затаившийся до поры. Ужиная в одиночестве (Барбара укладывала Адриана), он не мог отогнать лавину исторических и литературных примеров, в которых ничего не ведавшую жертву осторожно травили под уютным домашним кровом.

И не только это! Не в том дело, что могут подсыпать яду, а в том, не ядовита ли вообще вся еда на свете. А что? Фрукты, например… Вполне возможно. Чем больше их ешь, тем сильней отравление, да и вообще, разве воздух, испорченный озлоблением мира, не может отравить?

От этих грез его отвлекла Барбара. Уложив Адриана, она вернулась и взялась за вечернюю газету. Лайонел знал, что первую полосу занимает дневное происшествие, но почему-то не мог заговорить об этом сам и ждал, пока рассеянный взгляд жены отыщет репортаж. Однако Барбара переворачивала газетные листы, мельком отмечая заголовки, пробегая колонки, задерживалась на статьях, которые ему и в голову бы не пришло читать, выискивая среди человеческой дурости что-то интересное только для нее, и в конце концов уронила газету на ручку кресла и взялась за сигарету.

— Ты знаешь, Адриан сегодня рисовал вполне приличные буквы, — сказала она. — Такое симпатичное «К» изобразил…

Вот вам и пожалуйста, в отчаянии подумал Лайонел, ну почему мир такой злой? Она что, читать не умеет? Неужели ему придется говорить самому, заново воскрешая этот ужасный день?

— Ты прочитала, — спросил он, — что там у нас стряслось?

— Нет, — удивленно ответила жена. — Милый, ты плохо выглядишь. Не заболел?

— Еще бы мне не выглядеть плохо, — поморщился Лайонел. — Да посмотри же ты заметку! — Он ткнул пальцем в газету.

— Где? — спросила жена, снова беря в руки «Стар». — О, «Убийство в издательстве»! Надеюсь, это не у вас?.. Лайонел! Господи! В вашем издательстве! Где же именно?

— У меня в кабинете, — ответил Лайонел, думая о том, нет ли еще одного трупа под креслом. Нашлось же днем у него под столом мертвое тело, почему бы вечером не найтись другому? Просто его не видно. Ну а Барбара? Может, на самом деле она мертва, а в кресле напротив — проекция его воспоминаний о тысяче таких вечеров, когда она сидела там живая и здоровая. Чего только не бывает в этом жутком, не правильном мире!

Голос Барбары — а может, голос его галлюцинации? — пробился в сознание.

— Дорогой, это же ужасно! Почему ты мне сразу не сказал? Ты так перенервничал…

Отбросив газету, она метнулась к мужу и опустилась возле него на колени. Он схватил ее руку и почувствовал, как напряжение отпускает его. В конце концов, этот мир не так плох, если сумел породить Барбару. Адриан… иногда он бывает несносен, зато вполне реален. Не могут в одном теле уживаться злой, мстительный, жестокий оборотень его воображения и непоседливый мальчишка с неуемным интересом к самым разным вещам. Даже бесам не под силу прикинуть ся нормальными детьми. Он прижал руку жены к щеке, и эта простая ласка вмиг погасила начинавшуюся истерику.