G.O.G.R. (СИ)

- Что вы делаете? – пискнул Семиручко слабым голосом, но не пьяным, а каким-то безжизненно апатичным, будто бы говорил: «Я не хочу жить».

Он захотел снова улечься, но Серёгин и Сидоров прочно держали с обеих сторон, и поэтому бывший председатель остался сидеть в вынужденной позе, которая была ему неудобна.

- Телик выруби! – капризно буркнул Ежонков. – Реклама эта – не по фэн-шую, не даёт сосредоточиться на главном! «Бу-бу!», «Гу-гу!» – сил моих больше нет! – передразнил он рекламные возгласы «Электрона». – Он только отупляет и приводит к слабоумию и ожирению! Я, например, телевизор, вообще, не смотрю!

Сидоров протянул руку и отключил телевизору питание. Прибор замолк и угас, утопив в темноте своего экрана всех весёлых рекламных персонажей, наделённых «Мятным Диролом» и волшебным «Ванишем», и тогда Ежонков начал свою гипнотическую работу, которая казалась даже немного зловещей.

Ежонков очень быстро добился доступа к мозгам Семиручки, потому что депрессия отняла у него всю волю. По велению гипнотизёра бывший председатель процитировал курс физики за седьмой класс, рассказал пару стихотворений и решил три уравнения. С этим проверочным заданием все справляются на ура, а что будет потом – никто не знает – даже Ежонков.

- Вопросы есть? – потребовал он от Семиручки, решив, что школьная программа ему надоела.

- Вопросов нет! – заявил Семиручко и выпрямил сутулый позвоночник, как солдат.

- А теперь – рассказывай про свои делишки с чертями! – потребовал Ежонков, подбоченившись и приготовившись выслушать захватывающую историю.

Семиручко молчал. «Быковать начнёт» – уныло подумал Серёгин, глядя в лицо бывшего председателя и видя, как быстро тупеют его глаза. Сидоров пожал плечами. Кажется, «черти» догадались, что Ежонков знает «петушиное слово», и прекратили блокировать память своих жертв «порчей», но начали стирать её совсем…

Семиручко посидел-посидел, а потом – вдруг проявил стойкую тенденцию отковырнуться от дивана и куда-то пойти. Пётр Иванович убрал руку с его плеча, Сидоров последовал примеру Серёгина, и освобождённый Семиручко проворно вскочил и принялся кружить по комнате.

- Что он делает? – поинтересовался Серёгин у Ежонкова.

- Не знаю! – пожал плечами гипнотизёр. – Раньше они так не делали! Пусть поползает, посмотрим!

Семиручко побродил из стороны в сторону, подключил в сеть свой телевизор, а потом – вдруг откинул потёртый ковёр и обнаружил крышку погреба.

- В подвал лезет! – прокомментировал Ежонков, видимо, довольный результатом. – Сейчас поведёт нас в подземелье!

Замка на крышке не было, Семиручко просто откинул её и, действительно – полез в к себе в подвал, откуда здорово тянуло плесенью. Подвал был тёмен, но Семиручко даже и не пытался как-либо его осветить, а просто пёр сквозь мрак.

- У меня фонарь есть… – пробормотал Серёгин. – Плохой правда…

- Тащи! – согласился Ежонков. – Полезли! Сидоров, полезли! – крикнул он Сидорову, который в это время обыскивал комод Семиручки и ничего там не находил кроме неоплаченных счетов за коммунальные платежи. Некоторые из них были двух- трёхгодичной давности.

Да, у Серёгина был действительно, плохой фонарик. Даже и не фонарик, а брелок для ключей, оснащённый миниатюрной лампочкой предназначенной освещать замочную скважину в тёмном подъезде. Ежонков определил, что и такой сойдёт, потому что другого фонаря всё равно не было.

Семиручко уже успел скрыться в погребе, и Пётр Иванович, Ежонков и Сидоров полезли за ним. Фонарик Петра Ивановича светил тускло, при таком свете ступеньки лестницы были почти неразличимы. Пётр Иванович нащупывал их носками туфель. То же самое делали и Ежонков с Сидоровым, которые лезли в арьергарде. Сидоров дал себе слово соблюдать «правило Сидорова» и не шибко смотреть по сторонам: а вдруг где-нибудь в сырой темноте появятся Горящие Глаза??

Хорошо ещё, что погреб бывшего председателя был не особо глубоким, и эти ступеньки быстро закончились, а то бы кто-нибудь из них обязательно сорвался. В неверном свете маленькой слабой лампочки маячил призрачный силуэт Семиручки, продвигаясь по подвалу в какую-то тёмную неизвестность. Ежонков в темноте влез головой в паутину и теперь – шумно чихал, вызывая неистовое эхо, которого боялся Сидоров, слыша в нём хохот подземных монстров. Семиручко на это эхо не реагировал никак, он всё шёл, шёл вперёд и наконец, его подвальные странствия прервались у какого-то неуклюжего, покосившегося шкафа. Увидав шкаф, Пётр Иванович вспомнил заколоченную комендатуру полковника Девятки, где тоже был подвал и шкаф, который загораживал «ТАверну». А вдруг у Семиручки тут тоже – «ТАверна»?? Двигать шкаф Семиручко не стал вопреки ожиданиям Серёгина. Он согнулся в три погибели, выдвинул самый нижний ящик и принялся усердно рыться в нём, вышвыривая всё, что попадалось ему под руку, и кидая всё это себе за спину. Пётр Иванович едва увернулся от тяжёлого солдатского сапога, который со скоростью миномётной мины метил ему в лоб.

- Чего это он творит? – изумился Сидоров, позабыв на время свои мистические страхи. – Эй, полегче! – сержант присел, а над его макушкой блеснул в свете фонарика самовар, ударился в глубине подвала о стену и с гулом покатился по бетонному полу.

- Он сумасшедший! – пискнул Ежонков и не успел спастись от зачерствелого бублика, который засветил ему между глаз. – Псих! – подпрыгнул гипнотизёр. – Накостыляю!

Рассерженный, Ежонков рванул вперёд, к Семиручке, который всё вышвыривал и вышвыривал хлам из своего шкафа, но был задержан Сидоровым.

- Потом его побьёшь, – сказал ему сержант, схватив Ежонкова поперёк туловища. – Он же колется!

- Он мне в лоб попал! – кипятился Ежонков, вырываясь из рук Сидорова. – Он не колется, он быкует! Убью!

- Цыц! – прикрикнул на обоих Пётр Иванович, видя, что Семиручко прекратил швыряться и что-то бережно достал.

- Но он мне в лоб попал! – жаловался Ежонков, размахивая чёрствым бубликом, который набил ему синяк. – Отхожу!

- Потом! – одёрнул его Серёгин, а Семиручко тем временем сдул со своей находки пыль и протягивал её на вытянутой руке.

Едва Серёгин взял у него эту вещь – бывший председатель опрокинулся навзничь и затих, лёжа на спине.

«Крякнул!» – испугался про себя Серёгин, вспомнив про Филлипса и Гопникова, и едва не выронил свой плохой фонарик и «подарок» Семиручки. Но нет, бывший председатель не крякнул – он лежал и жалобно стонал:

- Ы-ы-ы…

- Пойдёмте отсюда! – постановил Пётр Иванович, пытаясь рассмотреть, что же такое отдал ему Семиручко.

- А этот? – Сидоров показал пальцем на лежащего Семиручку, стараясь никуда больше не смотреть.

- Пускай в погребе валяется! – выплюнул Ежонков. – У меня теперь шишка будет! Не буду его вытаскивать!

- На, неси! – Пётр Иванович сунул ему «подарок» бывшего председателя и схватил Семиручку под локоток. – Сидоров, хватай его с другой стороны, попёрли!

Сидоров был согласен с Петром Ивановичем и схватил Семиручку с другой стороны. Ежонков первым выкарабкался из погреба на поверхность и опрометью прыгнул к захватанному зеркалу – осматривать свой пострадавший лоб.

- Ну, да, точно, синяк! – донёсся его надсадный ноющий голос.

Семиручко был тяжёл, Пётр Иванович и Сидоров долго пихали его вверх по лестнице, пока вытолкнули из погреба. Оба вспотели, заполучили одышку, устали. Однако, несмотря на все трудности с лишним весом и адинамией Семиручки, всё-таки, спасли последнего. Семиручко вывалился на занозистый деревянный пол и обрушился прямо у ног Ежонкова, который подполз к погребу в надежде узнать, как дела у Серёгина и Сидорова.

- Тьфу ты, халк! – обиделся он и отпрыгнул подальше, испугавшись, что неповоротливый Семиручко собьёт его с ног. – Вы там ещё долго будете копаться, ребятки! Он, кажется, что-то интересненькое для нас с вами нарыл!

Пётр Иванович вылез из погреба, пыхтя и отдуваясь, вытирая с покрасневшего лба литры пота запачканной ладонью. Сидоров выкарабкался вслед за Серёгиным и выглядел не лучшим образом: такой же потный и красный. Ежонков держал в руках нечто, похожее на драную пожелтевшую тетрадь. Серёгин встал с четверенек на ноги, приблизился к гипнотизёру и понял, что тетрадь не только драная и жёлтая, но ещё и наполовину сгоревшая. Лохматые страницы топорщились обуглившимися клоками, однако на них ещё можно было различить текст, нацарапанный от руки и, кажется, пером и чернилами. Серёгин попытался прочитать если не строчку, то хотя бы, одно слово, которое неизвестный оставил после себя на этой бумаге, но не смог, поняв, что написано латиницей и даже не по-английски. Сидоров тоже не разобрал ни словечка, а вот Ежонков – тот вдруг радостно подпрыгнул и объявил: