Семья вампиров

По мнению моего старика, бедная девушка погибла, защищая свою подругу.

Конечно, Рита многое могла бы тут прояснить, но я еще раз убедительно прошу тебя не расспрашивать ее. Пусть она сначала успокоится. А твое личное мнение я бы очень и очень хотел знать.

Распорядись, голубчик, поставить кушетку посредине комнаты, около столик или этажерку для цветов и книг. Букет роз я уже распорядился доставлять к вам каждое утро.

Любимая канарейка Риты также прибудет в лесной дом, и я боюсь, что эта певунья обеспокоит тебя больше, чем моя бедная, бледная голубка. Она стала такая молчаливая и печальная. О свадьбе я не смею и заикнуться. И скучно же мне будет одному!

Утешусь тем, что большую часть дня буду проводить у вас.

Сегодня свежо. Распорядись протопить печи и даже камин. До завтра.

Д.»

— А вот и еще, — протянул Карл Иванович другой листок.

«Конечно, — снова читал Джеймс, — я далек от мысли считать свою беседу такой же интересной, как твоя. Ты ведь великий ученый! А все же, говоря правду, мне неприятно видеть, что Рита, моя невеста, отдает тебе такое предпочтение. Как-никак, а мое положение становится смешным.

Пока Рита жила в лесном доме, мне ваши отношения в глаза не бросались, все было как-то естественно. Не замечал, что ли, я их… или их правда не было. После своей летаргии или обморока, как хочешь назови, Рита страшно переменилась.

У нее каждый день новые капризы: три или четыре часа во время заката солнца она сидит одна, да притом еще тщательно запирается.

Обедать и завтракать со всеми она также отказалась. Ей подают отдельно, в ее комнате, и я часто вижу, что блюда уносят почти нетронутыми. Она наотрез отказалась, чтобы Лючия жила около нее. «Хватит с меня и одной Цецилии», — говорит она, не соображая, как она этим обижает бедную девочку.

Несмотря на все эти аномалии, Рита заметно поправилась: бледность и вялость исчезли, она также свежа и розова, как розы на ее груди.

Даже смерть одного за другим обоих итальянских лакеев, которых сама же она привезла из Венеции, не произвела на нее никакого впечатления. И в том и в другом случае она только пожала плечами и отказалась сопровождать гробы на кладбище.

Ожидая тебя или собираясь в лесной дом, она еще больше оживляется, глаза ее сияют.

Со мной она холодно-вежлива, несмотря на то что я исполняю все ее желания. Даже исполнил такое безрассудство, как оставил гроб посредине капеллы. Она к нему питает какую-то болезненную нежность и навещает его по нескольку раз в день.

Когда она очнулась после летаргии и я сообщил ей, что мы считали ее умершей, заперли ее кабинет-салон и решили никогда туда не входить… и что в горе мы забыли взять оттуда канарейку. Так что теперь, когда все кончилось так хорошо, надо поспешить спасти птичку.

Она холодно отвечала:

— К чему это? Оставь все как есть.

Вообще я перестал ее понимать. Да и будь на твоем месте другой мужчина, дело много бы обострилось и не ручаюсь, чем бы кончилось. Тебе же я верю и думаю…»

— Конца нет, — сказал Карл Иванович, видя, что Джеймс вертит листок в разные стороны.

Затем Джеймс взял первый попавшийся листок и прочел:

«Мне несказанно жаль, но я никак не могу быть сегодня у вас, мои милые. Альф, прошу тебя, понаблюдай, чтобы хорошо натопили комнаты Риты и чтобы она сама не снимала теплой шали.

Она такая бледная и слабая, что у меня сердце обливается кровью.

Вчера я даже не решился попросить ее спеть.

На все мои вопросы твердит одно, что здорова, а «только очень холодно у вас в горах». Доктора по-прежнему не хочет видеть.

Вот счастливая неожиданность, только что хотел отправить эту записку, как получил посылку из Парижа: прекрасную, теплую накидку.

Закутай в нее Риту… Нет, право, хоть поздно, а на четверть часика я все же приеду, мне кажется, что красный плюш выгодно оттенит ее черные волосы и оживит бдедное лицо. Кланяюсь.

Д.»

Прочитав письма, Джеймс обратился к Карлу Ивановичу и спросил:

— А что вы сами думаете об этих письмах?

— Мне кажется, мистер, что вы ошиблись, предполагая, что граф Дракула выехал из замка. Скорее можно предположить, что друг его Альф приехал на жительство в лесной дом и почему-то туда же вскоре переселилась и невеста хозяина, Рита.

— Причиной могла послужить смерть мадемуазель Франчески. Граф Дракула остался в замке и очень заботился о своей невесте. В этой куче записок часто говорится то о том, чтобы хорошо топить комнаты, то о перестановке чего-либо из мебели; высказываются заботы о свежих цветах, новых книгах, нотах и т. д.

Комнаты имеются в виду, несомненно, те две, что и посейчас стоят нетронутыми в Охотничьем домике. Даже красная плюшевая накидка, о которой вы читали в последнем письме, лежит до сих пор в ногах кушетки, той самой, что граф просит выдвинуть на середину комнаты.

— Вы совершенно правы, Карл Иванович, я и сам уже не думаю, что граф покинул замок. Но что сталось с ним и другими? Здесь говорится о смерти Франчески и двух итальянских лакеев, значит, дух смерти царил в замке. Но не все же поголовно перемёрли?

— А вы обратили внимание, что в письмах упоминается о летаргическом сне мадемуазель Риты? — ответил Карл Иванович вопросом на вопрос.

— Это что-то совсем смутное и непонятное, — сказал Джеймс.

— Если вы перечтете весь ворох этих записок, как перечел их я, — продолжал Карл Иванович, — то, наверное, придете к тому же заключению, что и я, а именно: невеста была переселена из замка в лесной дом и занимала там известные уже вам комнаты. Она все хворала: бледнела и слабела и наконец впала в летаргический сон настолько сильный, что он был принят за смерть. Ее одели в любимые ею вещи, положили в гроб и отнесли в замок. Комнаты, где она жила, закрыли, чтобы никогда в них не мог входить, особенно ту, в которой она умерла, то есть ее кабинет-салон. Единственная дверь и та была скрыта шкафом. Впопыхах там даже забыли канарейку, скелет которой мы и видели в клетке, а также и букет полевых цветов в серебряной вазе. Красная, плюшевая накидка, лютня и прочее все осталось на своих местах.

Надо предположить, что покойница очнулась в замке и начала быстро оправляться после болезни. Ераф пишет: «Она свежа, как роза». «Рита порозовела, и слабость прошла» и т. д. Но в то же время она изменилась характером: сделалась своенравна и капризна, а главное, влюбилась в друга своего жениха. Ераф сильно ее ревнует и неоднократно выражает своему другу негодование и обиду. Дальше события становятся более запутанными, видимо, между графом и его другом, произошел разрыв. Письма сменились записками сухими и короткими, а потом и совсем прекратились.

Карл Иванович замолчал.

— Браво, Карл Иванович, — вскричал Джеймс, — я так рад, что ваши предположения совпадают с моими выводами. Это гарантия правды. Ну а дальше, что вы думаете?

— Дальше я думаю, — продолжал Карл Иванович, — что для замка наступила тяжелая пора, смертность как в нем, так и в окрестностях сильно увеличилась. Об этом говорят приходно-расходные книги замка, где на каждой странице есть расходы на похороны, а также и церковные записи в архиве церкви.

Мадемуазель Лючия так же умерла, как и Франческа, — похороны той и другой стоили больше 1000 гульденов. Гроб для мадемуазель Риты тоже стоил очень дорого, но расходов на похороны я не нашел.

— Но куда же делись граф, Рита и друг Альф, не говоря обо всех остальных? — перебил нетерпеливо Джеймс.

— Эти вопросы, к сожалению, остаются для меня невыясненными, — печально сказал Карл Иванович. — Я разобрал и перечел все, что нашел в столах и шкафах замка и Охотничьего дома. Я также перебрал и перетряс все книги и бумаги. Правда, в божнице Охотничьего домика лежит старая библия, ее я не трогал, да в ней, наверное, ничего и нет, — закончил старик.

— Постойте, есть еще один письменный документ, — вдруг сорвался с места Джеймс, — я предполагаю, что это дневник Риты.

— Что вы, где же он? — заволновался, в свою очередь. Карл Иванович.