Корабль уродов (СИ)

После всего, что он пережил в моем Замке, неудивительно, что у него поседела прядь и что он выглядит старше своих лет.

Когда я наконец заметила его — это было словно удар электричеством. Я запаниковала. Даже то, отпустить его или нет, не было однозначным: потому что — ну как, ведь я должна убить всех восьмерых. Но он пришел якобы по моему приглашению… Разве я способна на такую подлость?

Но это было не единственной проблемой.

Джек. Он ни за что не поймет и не разрешит мне его отпустить.

Я испугалась пришедшей мне в голову идеи, попыталась отогнать ее, но идея была настырной. И с каждой секундой казалась всё более и более разумной.

Джек отошел к хрустальным столам, взял что-то в руку и обернулся ко мне:

— Иди сюда. Или хочешь отделаться от них и спокойно праздновать? — рука с гроздью винограда опустилась обратно к блюдам.

— Я… — я неловко шагнула к нему. — Джек, мне… Я теперь на год старше — взрослей, и… мы… могли бы…

Я рискнула взглянуть на него, и он медленно расплылся в улыбке. Окончательно отпустил виноград, приблизился ко мне, коснулся:

— Продолжай.

Я сглотнула, внутренне приходя в ужас, и кивнула на лестницу в конце зала:

— Может… пойдем наверх?

Пока мы поднимались, я мысленно приказала кораблистам следовать за нами, и, когда мы оказались у входа в мою спальню, толкнула Джека внутрь и оставила их держать дверь.

Времени у меня не было: Джеку не составит труда перебить мой приказ, поэтому я кинулась обратно в зал, судорожно распорола ремни на лепестке Лени, сказала ему бежать и мысленно запретила всем кораблистам Замка причинять ему вред.

Джек, когда он спустился в зал, был, разумеется, в гневе, ничего не понимал и, так как я ничего не объясняла, насупленно прячась по углам, вскоре уехал.

Удивительно, но Лени хватило безрассудства вернуться через несколько дней. А затем еще раз и еще…

Мы смотрели фильмы, разговаривали, описывали друг другу наши разные миры. Я объяснила ему, что Джек мой жених и одновременно дядя — он ужаснулся — я не поняла этой реакции. Он рассказал мне об аморальности и генетических последствиях кровосмешения, а я ему — о его необходимости для сохранения нашей власти над кораблистами.

Потом я, конечно, сказала, что вовсе не люблю Джека, что эти поцелуи — пустая формальность, такая же отвратительная, как и убийства. Ну да, я лгала, что якобы и то, и другое для меня душевная мука, но эта ложь была настолько естественной, что я сама ее почти не осознавала.

Таким же искренним и непосредственным был и наш первый поцелуй — и всё, что между нами было. И я была поражена, насколько головокружительными и нежными были для меня ласки Лени по сравнению с прикосновениями Джека.

…Когда он умер — когда Джек убедил меня в этом — всё мое существо переполнилось одним желанием — жаждой мести. И такой удушливой, всепоглощающей ненавистью, от которой чернеет в глазах. Вся эта темная энергия оформилась в осознанное и твердое намерение во время нашей свадьбы. Я хотела смерти Джека. И спустя примерно год, после нескольких неудачных попыток, мне удалось его провести.

Якобы смирившись, якобы даже простив его, я наладила отношения и как-то утром предложила выпить вместе чаю… предварительно разбавив его двадцатью белесыми каплями без вкуса и запаха (пузырек с ядом добыли для меня кораблисты). Я внимательно наблюдала за дорогим мужем, и не успел он допить свою кружку, как начал тяжело дышать и держаться за грудь. Он взглянул на меня напряженно и, видимо, всё понял по моему лицу.

— Я отойду…

Он поднялся из-за стола, достаточно уверенно дошел до двери, взялся за косяк и скрылся за стеной. Через пару минут я последовала за ним. Он лежал на полу, у стены, в нескольких метрах от двери и беззвучно корчился от боли.

Я подошла, остановилась над ним, наблюдая сверху. И тщетно ища в душе торжество или удовлетворение.

Сжимая зубы, Джек поднял на меня расширенные от боли зрачки. В его взгляде было всё, что я мечтала увидеть в такой ситуации: страх, мольба, злость — но это не доставляло мне удовольствия. Я ощущала преддверие пустоты, будто рану, сквозь которую что-то неуловимо ускользало от меня.

— Джек… — я опустилась на корточки возле него, и его взгляд оставался прикован к моим глазам. — Ты же отлично понимаешь, за что я так с тобой, — я пересела на колени, взяла его за руку, убрала прядь волос с его глаза. Мне начало щемить за ребрами от его неотрывного взгляда, от тишины, от того, как он мелко вздрагивал каждую секунду. Я наклонилась и поцеловала белый мокрый лоб. — Прощай, Джек.

Вопреки ожиданиям, у меня не было сил смотреть на это, и я ушла к себе, оставив его умирать.

В конечном счете, доза оказалась недостаточной, но мучился он удивительно долго. Когда через несколько часов я спустилась, чтобы забрать тело, Джек был в точно таком же состоянии, как я его кинула — только более измотанный. Я не знала, что делать. Ожидание его смерти оказалось одним из страшнейших моментов моей жизни. Я плакала перед окном, когда внезапно заметила его автомобиль, отъезжающий от Гвоздя.

В следующий раз мы увиделись в Сплинте, когда он забирал меня оттуда в Картр.

Но прежде, до того, как мама увезла меня из Замка, в моем распоряжении были долгие месяцы одинокого размышления. И помимо всего прочего, я думала о том, что было бы, останься Лени жив. И с горечью приходила к выводу, что, вероятно, мы бы перегорели… ведь, если верить литературе, такая сумасшедшая влюбленность редко длится больше года. А учитывая, насколько отличаются наши жизни и как мало я знаю о нём (спросят, каким он был, а я и не знаю, что рассказать), наши чувства вряд ли прожили бы и месяц…

Это не было знанием или уверенностью. Просто ощущения, которые периодически посещали меня и опустошали до ноющей боли в груди.

Теперь, когда я сидела рука об руку с тем, кого несколько лет считала покойником, эта мысль вернулась ко мне — и вызвала настоящий ужас.

Я ведь и сейчас ничего о нём не знаю. Более того, он ведет себя совсем не так, как мне помнится и представляется естественным для него. Он чужой мне человек… И чего я надеюсь наверстать упущенное?..

Мёртвый рыцарь

Кажется, мне еще удавалось сохранять мужество в первый день. Я просто не позволял себе думать обо мне самом, о том, что меня ждет. И я непрерывно беспокоился о Якове, спрашивал о нём, когда мне приносили обед и ужин, но эти молчаливые ублюдки не отвечали.

Кажется, мои родственнички нашли прекрасную замену кораблистам. Крепкие вымуштрованные парни в черно-белой униформе отлично справляются с ролью прислуги, особенно за такие деньги, какие Вентедели могут предложить.

Я замер с вилкой в руках и перестал жевать, внезапно осознав, где я. Права была Вренна, кулинарные изыски сводят на нет всякое различие между сортами мяса. Вот что это у меня в тарелке, скажите на милость? Вроде кoтлеты из домашнего фарша, то есть свинина и говядина — а может, и нет? И есть как-то сразу расхотелось, хотя раньше не заморачивался.

Так я и не доел обед. Когда забирали полупустую тарелку, снова допытывался, что же с Яковом. Но им, видно, запрещено говорить со мной.

К ужину я сильно проголодался, как что отсутствие аппетита не помешало хорошенько наесться. Впрочем, то, что мне предлагали, было не слишком похоже на обычную работу кораблистов. У тех что ни блюдо — то с изюминкой, каждое — небольшое произведение кулинарного искусства. То ли для заключенных у них особая кухня, попроще, то ли не подчиняются они больше, и в том числе не готовят, так что стряпня людская. Но вот из чего она — всё равно вопрос. За правильные деньги человек человека зажарит и не всхлипнет.

Ночь была тяжелой. Я ведь еще думал, что смогу заснуть. Долго так, наивно, пытался. Но ночь — это вообще жуткое время…

Когда меня начали одолевать первые страхи, я решил — чтобы отвлечь себя, надо разобраться, что это за комната.

Морская Корона — чудно́е сооружение. Снаружи, как и все Замки, покрыта уродливыми наростами, но поверх — покрашена в белый, и еще мраморные колонны тянутся по ней ввысь, периодически трескаясь под давлением разрастающихся бугров. А внутри евро-ремонт. Кондиционеры. Спутниковая тарелка.