Корабль уродов (СИ)

— Зачем? Мы что, сюда не вернемся? — я осмотрел разбросанные по комнате вещи и прикинул, сколько их собирать.

— Э… Возможно. Можешь взять всё.

— А ты?

— Э… и я могу… — он еще раз смущенно пробежал взглядом по комнате и неуверенно вышел.

Вместе с чемоданами мы вышли из отеля, загрузились в машину и поехали черт знает куда. Неадекватно напряженное и неловкое состояние Якобса забавляло меня, и я сидел, вальяжно раскинувшись на пассажирском месте. Неудивительно, — думал я, — он же собирается прикончить родную сестру. Мстительный придурок.

— Это что, место встречи? — изумился я, когда мы остановились у богемного клуб-бара «Фламинго», покинутого, как и добрая половина города.

— Идем.

Якобс открыл багажник.

— Зачем нам с собой чемоданы?

— Э… Ну да. Ни к чему, — закрыл багажник, включил сигнализацию. — Идем.

Дверь оказалась незапертой, и мы медленно вошли в едва теплый полумрак «Фламинго».

— Здесь… где-то должен быть путь в подвал, — хрипловато и боязненно сообщил Якобс.

Мы прошли мимо пыльных столиков и высоких кресел с вычурными спинками, заглянули за несколько тяжелых бархатных драпировок, обнаруживая там будуары, взломали служебную дверь и по затхлому коридору добрались до крутой узкой лестницы без перил.

— Такое несоответствие, да? — громко прошептал я, но Якобс молчал. — Ну, я про навороченный зал и такие старые ступени и всё тут…

Открывшийся нам вид подвала только подтверждал мои слова. Череда тускло освещенных комнат (Якобс включил мерцающий свет), заваленных допотопной утварью и инструментами, вьющиеся по стенам провода и трубы, чьи-то тонкие лысые хвосты, мелькающие по углам.

— Отличное место для убийства, — невольно заметил я и прикусил язык, отхваченный внезапно проснувшимися опасениями.

Я слышал дыхание и шаги Якобса справа и чуть сзади от себя и с трудом заставлял себя не оборачиваться. Наконец он обогнал меня, и мы свернули налево. Прошли по кромешно-черному коридору, снова вынырнули в свет, опять свернули… И я совершенно ясно увидел, как Якобс резко обернулся ко мне, как блеснул его мокрый лоб под веером ярких волос, и ко мне полетела рука с пистолетом.

По голове разнеслась звонкая боль от удара. Я потерял связь с телом на долю секунды, но упасть не успел, и, покачиваясь, отступил на пару шагов.

Несколько секунд мы в напряженном изумлении пялились друг другу в глаза. Потом он сообразил, что я вот-вот приду в себя, быстро свалил меня на пол, подтащил куда-то, и я услышал, как сзади, на моих руках, щелкнули наручники.

Еще некоторое время — может, полминуты — я блуждал взглядом по темноте, потом закрыл глаза, ударяясь всеми чувствами о нежданное предательство. Пытаясь отделаться от чувства нереальности. Пытаясь пересмотреть свое положение на новом координатном поле.

Не получалось.

— И что это значит? — спросил я, скривившись от головной боли, вспыхнувшей с новой силой при звуках моего голоса.

— Уж прости. Такой был спор.

Вот как. Мозаика начала складываться.

— И… ты проспорил? Или спор о том… сможешь ли поймать меня? — с долгими паузами продолжил я.

— Проспорил. Долг для меня святое, ты знаешь.

Я не видел его. Ни лица, ничего. Судя по голосу, он стоял где-то за мной, а теперь, судя по звукам, сел.

— И, — главный вопрос, — кому ты… проиграл?

Якобс молчал. Паршиво.

— Ну, там долгая цепочка… В общем, можно сказать, что твоим…

Меня накрыло тошнотворной волной, и когда она схлынула — запульсировала голова, по телу пробежала спазматическая боль, осталась в сердце. Несколько его ударов отдались по всему телу, затем оно просто ныло. Иногда чувствую себя дряхлым стариком.

Я молчал, мысленно прокручивая короткий диалог. Что ж, я должен был ожидать подобного… Игрок вроде Якова ни перед чем не остановится. Глупо обвинять его в чём-то: он никогда не скрывал своей сути.

— Джеккимор?

Я заставил себя откликнуться: «Что?»

Послышалось шебуршание — он встал — шаги, и вот он высится надо мной. Сел на корточки, так что наши лица оказались на одном уровне.

Черт подери, на его физиономии был самый обыкновенный для него задор, и больше ничего! Я мысленно взвыл, но продолжил невозмутимо, насколько мог, смотреть на него.

— Предлагаю спор.

Я не выдержал этого и отвел глаза. От ударов сердца снова расползались круги боли, как от капель.

— Спорим на твою свободу, что ты отгадаешь слово, которое я загадал?

Я проклял вселенную и пожелал провалиться куда подальше, прежде чем понял, в чём суть.

— То есть, — сипло уточнил я, — я ставлю на то, что не угадаю?

— Точно, — его глаза по-кошачьи светились. — Я загадал, можешь называть своё.

Я успел мысленно перебрать варианта четыре, а затем понял, что, в общем-то, от слова тут ничего не зависит.

— Тарелка, — сказал я.

Якобс вздрогнул и захохотал, так что я едва не лишился сознания — от громогласности его смеха, бьющего по моей раненой голове, и от вьющегося внутри страха, что он просто издевается надо мной.

— Охренеть как близко, — отсмеявшись, пораженно заявил Якобс. — Я загадал рюмку, — он выжидательно посмотрел на меня, но мне было не до смеха. — Просто понимаешь, о тарелке я тоже думал, но в итоге остановился на рюмке, — всё равно не до смеха. — Ладно.

Он поднялся, быстро обошел меня и стал возиться с наручниками.

— Ты выиграл, — скорее сам для себя констатировал он. — Теперь у меня два противоречащих долга, которые нейтрализуют друг друга, так что я могу…

Наручники один за другим наконец щелкнули, и я смог посмотреть на свои драгоценные руки.

Якобс помог мне подняться, я подозрительно покосился на него, и мы пошли обратно по мрачному лабиринту.

— Поразительно, — сказал я, медленно отходя от шока. — Пистолет, наручники — ты всё это время носил их с собой?

— И впрямь поразительно, — ответили мне из темноты, но не Якобс — он замер у меня за спиной, и я, похолодев, тоже остановился.

В освещенную часть коридора выступили пятеро мужчин — с интеллигентными лицами, в джинсах, расстегнутых куртках, шарфах… но их взгляды явно давали понять, что внешность обманчива.

— Впрочем, нас предупреждали, что возможно такое развитие событий, — продолжил говоривший, непринужденным движением руки доставая из рюкзака за спиной укороченный автомат. — Господин Яков Гельман, оружие на землю, пожалуйста.

Дорога к сердцу

Часы напролет я рассказывала Лени обо всём, что происходило со мной после нашего с ним расставания, всё время сбивалась, скакала по времени. В какой-то момент мы коснулись совсем недавних событий — моего пребывания в гостях у друзей Джека, и в том числе моего дня рождения.

— Что? Постой! — опешил Лени. — Тебе восемнадцать?

— Ну да.

— Но… то есть… Тогда тебе было?.. — он смотрел на меня с необъяснимым ужасом, и мне стало не по себе.

Я развела руками.

— Четырнадцать? — наконец выдавил он.

— Ну да, — я нахмурилась в недоумении. — А когда впервые увиделись — тринадцать. Я же тогда как раз ко дню рождения готовилась, помнишь?

У меня душа ушла в пятки от того, как исказилось его лицо при этих словах.

— Да что не так? — прошептала я, беря его за руку — рука дернулась в бессознательной попытке отстраниться от меня, но он сдержал этот порыв и через силу улыбнулся мне — отчего мне стало еще более неуютно.

— Просто, — он облизнул губы, глядя на меня широко распахнутыми немигающими глазами. — Это означает, что… ты была совсем ребенком. Я думал, тебе никак не меньше шестнадцати, — он запнулся, словно ему перехватило дыхание, и опустил взгляд. — Выходит, я совратил тебя.

— Совратил? — я будто попробовала слово на вкус — и оно оказалось из ряда вон. — Да у нас же ничего не было.

Он сверкнул глазами:

— Я бы не назвал те поцелуи «ничем».

— Я бы тоже, Лени! Я!.. Они очень много для меня значили, правда, ты не представляешь, сколько я их вспоминала, — я закрыла глаза, чувствуя, как заливаюсь краской. — Но… «совратил»? «Была ребенком»? Нет, Лени. Иначе бы ты не воспринимал меня как девушку, не так ли?