Презумпция виновности

от ужаса?

Меня "настраивали", как электронную игрушку! Мысль об этом вытеснила все прочие. Ужас отхлынул с отмелей сознания в глубину, втянул черные щупальца, холодным пауком затаился рядом с жертвой - спеленутой надеждой -.и окончательно высосал ее.

Ну вот - а я, глупец, сетовал на однообразие! Дразнил судьбу и накликал беду. Кто-то проявил изобретательность и придумал новую пытку. Когда-нибудь и она станет привычной, но для этого должен повториться весь цикл: смерть рождение - смерть. А в промежутке - гостеприимный ад. И заседание Суда, конечно...

Та же мраморная ладонь хлестнула меня по щеке. Кажется, пощечина заменяла обряд инициации. Во всяком случае, я стал видеть почти так же хорошо, как и прежде. Единственное отличие состояло в том, что все было зернистым, словно на сильно увеличенной фотографии.

Меня окружала кучка живых и гораздо большее количество мертвых. Я снова почуял запахи и теперь различал сотни оттенков. Неужели им понадобилась зрячая "собака"? Зрение - в ущерб нюху? Что ж, подождем, чем закончится эксперимент...

Я осторожно посмотрел по сторонам, хотя сильнее всего мне хотелось увидеть то, что осталось от моего лица. Но за мной наблюдали - Мозгляк, Черный Ангел, несколько уцелевших членов команды. И Жасмин. От ее взгляда захотелось плакать. Чуть позже я обнаружил, что не могу плакать. Совсем, ("О, тот самый суровый Ганс! Кто-нибудь видел его слезы в дни и ночи невзгод?") Это означало, что как минимум сожжены слезные железы и протоки...

Снова поворачиваю голову. Обычная картина. Вопреки моему восприятию, прошло совсем немного времени после окончания боя. Некоторые трупы еще догорали. Над черной землей плыл кисловатый жирный дым. Наиболее сильной была вонь сожженной изоляции. При других обстоятельствах смрад показался бы нестерпимым, но к ужасам, сопутствующим войне, удивительно быстро привыкаешь: к виду рваного мяса, к дерьму и гною, к предсмертным крикам раненых, к холодной одежде мертвецов...

Я вернулся к существованию с изрядно притупленными чувствами. Возможно, это была всего лишь отсрочка приговора. Теперь уже не важно. Они могут дать мне новое зрение, слух, голос - но никто не вернет мне утраченную веру.

Сколько можно кривляться? Сколько можно пытаться "быть мужчиной", изображая безразличие к собственной судьбе? Кому нужен этот глупейший театр, в котором всем заправляет наша греховная гордость? Я выдержал достаточную паузу, чтобы считаться хорошим солдатом.

Я осторожно поднес к глазам свои руки. Кисти пострадали не так уж сильно. На коже остались небольшие ожоги; кое-где вспухли волдыри. Рана в предплечье почти не причиняла боли - пуля прошла навылет.

Я коснулся грязными пальцами того, под чем уже не было лицевых мышц. Того, что уже не отзывалось на тончайшую игру нервов, ежесекундно прорисовывающую привычный облик и доставляющую в мозг информацию о состоянии разных частей тела... Я дотронулся до чего-то чужеродного, нечувствительного, незнакомого...

И внезапно отнял руку. Мозгляк