Врезано в плоть (ЛП)

Винчестеры долго слонялись по лесу за домом Лайла в поисках Двухголового. Теперь, наверняка зная, с чем придется иметь дело, они лучше вооружились. У Дина были с собой кольт и дробовик «Винчестер» 1887; у Сэма – беретта и обрез двухствольного дробовика «Байкал». Дополнительно они прихватили пистолеты, боевые ножи и кучу патронов, а кроме того, по несколько факелов. Франкенпсина вспыхнула, как кучка хвороста, и, хотя братья не знали, будет ли Двухголовый так же хорошо гореть, они решили, что не мешает подстраховаться.

«И потом, – решил Дин, – может, он боится огня, как в тех фильмах. Ну, как там было «Огонь – плохо!»[1]

Все это время Сэм изо всех сил сдерживал зевоту. Он знал, что брат наблюдает за ним, и не хотел его волновать. Несмотря на то, что он сказал Дину, будто во всем виновата усталость, Сэм начал гадать, не является ли происходящее с ним чем-то большим, чем обычное переутомление. Что бы он ни делал, никак не мог полностью проснуться. Кажется, не помогали ни сон, ни многочисленные порции кофе. Он чувствовал себя заторможенным – не только физически, но и умственно: как будто по венам вместо крови текла патока. Сэм беспокоился, что если они найдут Двухголового, он не сможет среагировать достаточно быстро и в итоге подставит брата под удар. Вдобавок укус Франкенпса снова разболелся. Рана ныла на каждом шагу, и приходилось прилагать усилия, чтобы не хромать. Сэм еще не осматривал рану – не мог сделать это при Дине, чтобы не навести его на подозрения – но было такое ощущение, что выглядит она уже не так хорошо.

Он вспомнил, как Дин предположил, что его безумие уходит вглубь и поэтому он видит сны о Триш. Если так, может, усталость и боль в ноге – те же симптомы? Укус перестал болеть и хорошо заживал, так с чего ему вдруг начать все с начала? Может, у него снова галлюцинации, только теперь он не видит их, а ощущает?

«Забудь, – велел он себе. – Одна проблема за раз. Сначала пристукнем Двухголового, потом я буду беспокоиться о своей ноге».

– Ненавижу охотиться на новых монстров, – подал голос Дин. – Слишком непредсказуемые.

– А с другой стороны, двухголового четырехрукого голого парня легче заметить, – отозвался Сэм.

– Кстати, об этом. Не мог сумасшедший ученый, который его создал, хотя бы шортами для него озаботиться? Я в самом деле не горю желанием видеть, как он будет тут своим монструозным членом размахивать, когда на нас кинется.

Поначалу они подумывали применить ту же технику, что и с Франкенпсом – использовать телефон, чтобы сымитировать плач ребенка – но потом передумали. Во-первых, Двухголовый только что плотно закусил жизненной энергией Лайла, так что, вероятно, не успел проголодаться. Во-вторых, в отличие от Франкенпса, Двухголовый – человек, или, по крайней мере, был им, и сложно сказать, насколько он разумен. Судя по рассказу Лайла, создание вело себя по меньшей мере частично, как животное: иначе зачем ему средь бела дня рыться в мусоре в поисках еды? Но он должен был сохранить какую-то часть сообразительности, и без влияния голода, побуждающего его игнорировать инстинкты, есть немаленькая вероятность, что он распознает в криках ребенка ловушку.

Вот поэтому Винчестеры решили поступить добрым старым способом: бродить по лесу и предлагать себя в качестве закуски, которую Двухголовый – пусть даже сытый – может посчитать заманчивой.

– У него, наверное, есть… есть… – Сэм пытался припомнить слово, но мыслить ясно становилось все сложнее. – Логово где-нибудь поблизости. В это время года после наступления темноты довольно холодно, и ему нужно где-то укрываться по ночам.

Дин взглянул на него, нахмурившись, и Сэм понял, что брат заметил его заминку.

– Скорее всего, это не пещера. Местность тут неподходящая. Я бы предположил старый сарай или заброшенный дом.

– Звучит неплохо. Я имею в виду, нужно присматриваться…

Сзади хрустнула ветка. Звук был отнюдь не громким, и кто-то, вероятно, не обратил бы на него внимания, но у Сэма с Дином инстинкты за годы были отточены до бритвенной остроты. Они одновременно развернулись, вскинув оружие…

…только, чтобы обнаружить, что смотрят на выпучившего глаза и очень удивленного кролика.

Игра в гляделки длилась всего несколько секунд, потом кролик развернулся и улепетнул, петляя зигзагами через кустарник и опавшие листья. Дин, обернувшись к брату, ухмыльнулся:

– И почему я внезапно почувствовал себя Элмером Фаддом?[2]

Сэм хотел ответить, но тут его инстинкты снова завопили об опасности. Он начал разворачиваться, но чересчур медленно, и что-то ударило его в грудь, словно кувалдой. Он отлетел и тяжело грохнулся на землю, выпустив дробовик. Оглушенный, с ощущением, что продержался десять раундов против Годзиллы, Сэм пытался подняться на ноги. Дин боролся с Двухголовым, который и сбил Сэма с ног. Верхней парой рукой тварь цеплялась за ствол дробовика и выворачивала его в разные стороны, не позволяя Дину прицелиться, а нижней держала Дина в воздухе, как ребенка, подхватив под мышки. Дин молотил его ногами по животу и ниже, но если и причинял Двухголовому боль, тот не показывал вида. Одна голова широко улыбалась, вторая смеялась, из обоих ртов бежала слюна. Будучи охотником, Сэм повидал множество странных сцен, но эта сразу взлетела почти в самый верх его списка Самого Жуткого.

Сэм понимал, что надо что-то делать, но голова все еще шла кругом от удара, грудная клетка огнем горела. Должно быть, трещина в ребре или двух. Обычно он мог преодолеть боль и дезориентацию, чтобы помочь брату, но вместе с сильным утомлением, которое на него навалилось, это было уже слишком. Мысли не желали проясняться, и хотя больше всего на свете Сэм хотел сгрести себя в кучку и бежать на помощь, он понятия не имел, что делать.

Двухголовый начал трясти Дина, как тряпичную игрушку; обе головы заливались веселым смехом. Сэм видел, как на руках Двухголового, которыми тот держал Дина, появились тени, темнота, которая извивалась и клубилась, словно живая. Тени, похожие на ожившие черные татуировки, соскользнули к кистям рук, прижатым к бокам Дина. Дин издал полустон-полукрик и забился с новой силой, отчаянно пытаясь вырваться.

Двухголовый вытягивал из него жизнь. Энергия быстро истаивала, и уже через несколько секунд движения Дина замедлились, по мере того, как желание сопротивляться уходило из него вместе с силой.

Борясь с оцепенением, Сэм сел на корточки, вытащил беретту и выстрелил. Прицел сбился, и пуля, вместо того, чтобы попасть в основание черепа правой головы, угодила в правое ухо, которое исчезло в красных брызгах и осколках хряща. Рана, однако, возымела желаемый эффект. От неожиданности и боли Двухголовый выпустил дробовик и Дина и обернулся, чтобы поглядеть, кто его ранил. Дин остался лежать на земле – оглушенный, но живой.

Тварь осторожно потрогала изорванные окровавленные остатки уха. Пальцы вернулись скользкие, в крови. Двухголовый осмотрел их четырьмя глазами: обе головы казались озадаченными, как будто не могли взять в толк, что именно видят. Потом до них, кажется, дошло, потому что одна голова отчаянно взвыла, а вторая расплакалась.

«Они как маленькие дети, – понял Сэм. – Малыши, застрявшие в огромном жутком теле».

Ему стало жалко Двухголового. Вспомнилось, что Франкенштейна иногда изображают так же: невинный ребенок, которого никто не спросил, прежде чем возродить в виде кошмарного существа, и который только лишь хотел, чтобы его оставили в покое.

Обе головы подняли глаза на Сэма, и их лица исказались от ярости. Из обоих ртов вырвался злобный рев, и тварь бросилась в атаку.

Минутка сочувствия подошла к концу. Пока Двухголовый бежал к нему, Сэм нажал на спусковой крючок еще три раза. В другое время он мог бы всеми тремя выстрелами угодить в сердце, но сейчас приходилось прилагать усилия, просто чтобы держать пистолет, а картинка перед глазами подергивалась серым по краям. Первый выстрел снес два пальца на одной из рук. Болезненно, но, увы, не смертельно. Второй ударил в левое плечо, и хотя Двухголовый покачнулся от толчка, но не остановился. Уже лучше, но не идеально. Третий угодил, как говорится, в яблочко. Пуля попала в правую голову, которая – как рассудил Сэм – была главной, потому что изначально прилагалась к телу, и отхватила хороший кусок черепа.