Книги крови III—IV: Исповедь савана

Где-то около одиннадцати вечера им это наскучило. Их манили другие развлечения: открывались клубы, игральные дома. Пора расходиться.

Но тут явился сам Микки Магвайр, одетый в лучший костюм. Ронни понимал, что он здесь. Лишенный почти всех органов чувств, он все же разглядел в обволакивающем его тумане пистолет, поднесенный к голове. Послышался выстрел, сотрясший неподвижный затхлый воздух импровизированной камеры пыток. В мозг Ронни вошла одна-единственная пуля, пробив аккуратную дырочку во лбу — в самом центре. На изуродованном лице она казалась третьим глазом. Тело Ронни дернулось в последний раз и затихло.

Палачи отреагировали на это событие бурными аплодисментами — похвала Магвайру, так точно и изящно завершившему дело. Он принял ее с достоинством, непринужденно произнес слова благодарности и удалился играть в карты. Тело засунули в черный пластиковый пакет и бросили на окраине Эппингского леса. Было раннее утро. Солнечные лучи дрожали в кронах ясеней и платанов. Казалось, все закончено. На самом деле все только начиналось.

Тело Ронни обнаружил человек, совершавший вечернюю пробежку вдоль опушки. Его остановил неприятный запах начавшего разлагаться трупа.

Вскоре тело было передано патологоанатому. Тот без эмоций наблюдал за работой двух ассистентов, освободивших тело от одежды и разложивших ее по специальным пакетам. Патологоанатом терпеливо ждал, пока в комнату не вошла вдова. Глаза ее опухли от частых слез, лицо побледнело и казалось постаревшим Она посмотрела на мужа без проблеска любви, не вздрогнула и не поморщилась. Патологоанатом мог представить себе непростые отношения между секс-королем и его супругой: постылый брак, бесконечная ругань, обвинения супруги, ее разочарование, его жестокость… Как она, должно быть, рада возможности освободиться от кошмара и самой определять свою дальнейшую жизнь. Жизнь, в которой не будет этого негодяя. Патологоанатом подумал, не поинтересоваться ли адресом вдовушки? Она показалась ему обольстительной в своем безразличии к страданиям покойника.

Ронни чувствовал, что Бернадетт только что была рядом, а сейчас ушла. Он ощущал присутствие других людей, совершенно посторонних, заскочивших сюда, чтобы посмотреть на секс-короля. И после смерти он не перестал вызывать интерес. Ронни мог предвидеть это, но по его холодным жилам все же прокатилась волна ужаса. Он был узником, способным слышать и чувствовать окружающий мир, но бессильным действовать в нем.

Ему не удавалось освободиться из этого плена. По-видимому, он обречен вечно сидеть здесь, в своем мертвом черепе, не способный ни возвратиться в мир людей, ни отправиться на небеса, пока в нем кипит жажда мести. Именно она заставила отложить окончательную смерть, с магической легкостью заставив сознание примириться с идеей выполнения последнего земного плана. Нет, Ронни не уйдет из этого мира, пока жив Магвайр.

Круглые костяные стены его темницы начали сотрясаться. Хотелось знать, что происходит. Он собрал свою волю и попробовал сделать движение.

Патологоанатом колдовал над трупом Ронни с усердием разделывающего рыбу повара. Он выпотрошил тело по всем правилам, долго копался в месиве на месте плеч и коленей. Ронни этот человек не понравился. Настоящий мастер своего дела не позволил бы себе так смотреть на женщин и работать так топорно. По мнению Ронни, он не был профессионалом — скорее мясником. Ронни не терпелось показать этому садисту, как правильно препарировать трупы. Одной воли оказалось для этого недостаточно. Если только сфокусировать ее на чем-то, что приведет к освобождению… Но на чем?

Закончив возню с телом, патологоанатом небрежно зашил его толстыми нитками. Стянув с руки блестящую перчатку, он бросил ее вместе с испачканными кровью и слизью инструментами на роликовую тележку, где стояли склянки со спиртом. Потом он вышел, оставив тело с ассистентами.

Ронни слышал, как раздвижные двери ударились друг о друга. Кажется, он остался в одиночестве. Где-то вытекала вода, громко падали капли. Звук раздражал Ронни.

Оказалось, что он не один. Рядом с трупом стояли ассистенты патологоанатома и обсуждали его ботинки. Это было так смешно и пошло. Какая-то неприятная для Ронни примитивность, враждебная самой идее жизни.

— Помнишь те подошвы, Ленни? У моих коричневых башмаков? Редкая дрянь.

— Так я и думал.

— Выложить кучу денег, чтобы… Вот гляди. Нет, ты только посмотри: стерлись в ноль за какой-нибудь месяц.

— Тонкие, как бумага.

— Да, черт их возьми, Ленни, как бумага. Надо отнести их обратно.

— Я бы так и сделал.

— Значит, стоит отнести?

— Я бы на твоем месте отнес.

Бессмысленная трепотня. После часов пыток, после смерти, после открытия другого бытия — как это можно вынести?

Дух Ронни заметался по своей темной тюрьме: от стенки к стенке, из начала в конец, из конца в начало.

И снова по кругу. Жужжа, словно пчела, попавшаяся в западню перевернутой банки с джемом и стремящаяся выбраться… И жалить.

Из начала в конец, из конца в начало. Снова по кругу. Как их разговор.

— Как бумага, чтоб ее.

— Тогда ничего удивительного.

— Иностранцы, чтоб их. Не наши подошвы… Сделано в вонючей Корее.

— В Корее?

— Ну да Неудивительно, что они бумажные.

Неискоренима глупость этих людей, их жизнь, вялая и ленивая. Они могут так существовать. Они могут говорить, действовать и быть, в то время как Ронни мечется в жужжащем вращении в поисках выхода и не находит его. Разве это честно?

— Здорово прострелили, да, Ленни?

— Что?

— Этого закостенелого. Труп, бывший когда-то секс-королем. Прямо в середину лба, видал?

Приятель Ленни не выказал, никакого интереса Скорее всего, его переполняли навязчивые мысли о башмаках. Ленни отогнул край покрывала:

— Посмотри-ка сюда.

Помощник обвел взглядом лицо мертвеца. Рана была вычищена усилиями патологоанатома. Белесый контур входного отверстия слегка оттопыривался.

— А я думал, что в сердце. Так чаще всего убивают.

— Его не убивали на улице. Его казнили, — сказал Ленни, погрузив в рану свой тонкий палец. — Потрясающим выстрелом. Прямо в середину лба. Словно хотели сделать ему третий глаз.

— Да…

Покрывало вернулось на свое место. Пчела продолжала беспокойно жужжать. Из начала… в начало… по кругу…

— Ты слышал про третий глаз?

— А ты?

— Кажется, Стелла мне что-то о нем читала: он вроде бы расположен в центре тела.

— Ну там же пупок. Или, по-твоему, лоб находится на животе?

— Н-нет, но…

— Пупок, и ничто другое.

— Может быть, она имела в виду духовное тело, а не физическое…

Собеседник ничего не ответил.

— Он как раз здесь — где дырка от пули, — сказал Ленни, восхищаясь убийцей, застрелившим Ронни так красиво.

Пчела перестала жужжать. Она слушала Дырка у Ронни была не только в голове. Она была в его доме, покинутом женой и детьми. Дырки были на лицах, смотрящих со страниц журналов. Они были всюду… Вот если бы знать, какая из них ведет на свободу. Для этого нужно отыскать свою рану.

Дух Ронни не был больше маленькой жужжащей пчелкой. Он расслаивался, расползался, стремясь вытянуться вдоль поверхности лба Он продвигался медленно, дрожа от предвкушения. Впереди вдруг что-то замерцало, маня, словно свет в конце длинного туннеля. Свет, которым была наполнена материя покрывала. Движения стали уверенными и легкими — направление найдено. Свет сделался ярче, голоса громче. Дух Ронни, никем не видимый и никому не слышный, вырвался на свободу. Годный лишь к сожжению кусок разлагающегося мяса и спекшейся крови был покинут навсегда.

Ронни Гласс воскрес в новом мире — в незнакомом мире белой льняной ткани.

Ронни стал собственным саваном.

Рассеянность снова привела патологоанатома в покойницкую. Он забыл здесь записную книжку с адресом и телефоном вдовы Гласс. Отыскать ее оказалось нелегко. Он ворошил бумаги, переставлял вещи и не знал, какую совершил ошибку, зайдя сюда.